Это то, что я держал внутри

Гретти не хотела. Совершенно не хотела, но по-другому быть уже не могло, иного выхода не существовало. Она чувствовала себя мухой в паутине, под пристальным взором огромной паучихи со смертоносными жвалами, которая словно мастер марионеток управляет своей жертвой. Опустошенной и высохшей до состояния обтянутого кожей скелета. Гретти не могла. Не могла смотреть на свое отражение в зеркале и видеть там совершенно другое лицо поверх своего собственного. Эта призрачная маска дамокловым мечом нависла над девушкой. Эта чужая, червивая воля пожирала ее изнутри. Этот пронизывающий своим холодом до костей голос кровью пульсировал в висках. Этот запах гнили, заглушаемый духами с цветочным ароматом, как будто въелся во все окружение. Свое тело стало чуждо. Но Гретти еще способна бороться. Совсем чуть-чуть, но способна. Последний рывок — и все, она спасена. Ее душа будет свободна, никому не достанется, только небесам или преисподней. Что там, после смерти? Инстинктивно Гретти потянулась к груди, где всегда висел серебряный крест. Но рука зачерпнула лишь пустоту, и холодные тонкие пальцы неуверенно прикоснулись к шее. Проглотив нервный ком, Гретти всхлипнула и судорожно, с хрипом втянула ртом воздух. Из тоннеля сильно дунуло ветром. Длинные растрепанные темные волосы заколыхались пиратским флагом. Скоро. Гретти чувствовала это, слышала все приближающийся, едва слышный гул. Еще секунд десять, может пятнадцать, и все. Она обняла себя за выпирающие костьми плечи. В тонкой кофте холодно. На секунду Гретти представила, как будет лежать на рельсах. Раздавленная, перерезанная напополам, вся в крови и дерьме. И кишки намотаны на колесо и нитью протянуты вдоль перрона. Не так она хотела уйти из жизни. Никакой тебе тихой смерти в окружении родных или яркой, внезапной, неожиданной. Да какой угодно, только не такой. Но что делать, если разум и тело порабощены неведомой сущностью, и собственная жизнь перестала быть твоей? Что делать, если знаешь, что все это не плод воображения, не психическое расстройство, а реальность? Каково это: не есть, не пить абсолютно ничего почти месяц, понимая, что должна была умереть уже через неделю такой «диеты»? Возможно ли просто быть чьей-то оболочкой? Мыслящей оболочкой. Чувствующей… Пара желтых фар вынырнула из-за поворота, разорвав тьму и осветив девушку, стоящую в паре метров от туннельного жерла. Теперь пора. Гретти сделала неуверенный шаг к краю платформы. Закрыла глаза. Сильно пахло креозотом, она любила этот запах. Выдохнула… Ее высохшая грудь наткнулась на что-то твердое, выставленное впереди. От неожиданности Гретти широко распахнула глаза и увидела перед собой смазанную сине-желтую палитру проносящегося мимо поезда. Сердце екнуло и в ужасе забилось, а перед глазами вновь встала картина с распластанной на рельсах девушкой. Только теперь стало страшно. Лишь через несколько секунд Гретти сообразила, что все еще упирается во что-то. Опустив глаза, она увидела руку, опутанную черной тканью рубашки. Медленно перевела взгляд налево. Оказалось, что рука принадлежит бледному темноволосому парню. Он стоял чуть ссутулившись, с вытянутой направо рукой и смотрел в обложенную мрамором стену напротив. Поезд останавливается чуть дальше от этого места, где Гретти хотела свести счеты с жизнью. Гретти нервно оглянулась за спину парня. Платформа была пустынна, как и последний вагон неподалеку. Лишь в другом конце перрона было несколько человек, зашедших\вышедших из поезда. Люди всегда выбирают край поудобнее для дальнейших маневров по метрополитену. Только суицидники ищут время, безлюдность и близость к тоннелю, из которого вот-вот, как бык на красную тряпку, готов вырваться состав. Двери со стуком захлопнулись, эхо прокатилось по станции. Гретти вновь вздрогнула. Только тогда парень позволил себе убрать руку и посмотреть на съежившуюся девушку в тонкой просторной кофте, длинной черной юбке и впалыми до ужаса щеками. Одежда не могла скрыть ее чудовищной худобы, как и пудра с тональным кремом не способны спрятать тонкость ее кожи и темные тени вокруг больших зеленых глаз. Черные волосы вороньим гнездом украшали череп. Именно череп — слово «голова» в данном случае не так уместно. А ведь когда-то — еще месяц назад — Гретти была красивой. Не модель, но действительно красива. И счастлива. А теперь все, что осталось от прежней Гретти — это любовь к черному цвету. Хотя теперь он скорее средство скрыть скелет, чем дань моде. Внезапно она осознала, что раз осталась жива, то кошмар продолжится, и тварь из сознания никуда не денется. Это сейчас она затихла, но Гретти знала, что это ненадолго. Разозлившись, девушка сухеньким кулачком ударила своего спасителя в грудь: — Ну зачем? Зачем ты это сделал? — на ее глаза навернулись слезы. — Зачет остановил? Спаситель хренов, героем себя возомнил! Она опять ринулась к краю с желанием лечь на рельсы и ждать поезда. Но незнакомец вновь не дал ей сделать этого. Он обхватил ее тощий торс обеими руками, легко приподнял над землей и решительно усадил на скамью позади. Сам встал напротив, неприступной скалой отгораживая смертницу от края платформы, и скрестил руки на груди. — Нашлась тут, Жанна Д’Арк питерского разлива, — от спокойного взгляда его серо-зеленых глаз, разбушевавшаяся Гретти начала успокаиваться. — Тебе-то какое дело? Он задумчиво покачал головой. — Знаешь, если на моих глазах кто-то кончает жизнь самоубийством, я потом плохо сплю. — Меня это не волнует, — фыркнула Гретти. — Зато меня волнует. Он просто стоял и смотрел на нее сверху вниз. А она старалась быть невозмутимой, но губы предательски дрогнули, и Гретти закрыла лицо ладонями. Скоро будет еще один поезд, ветер опять рвется из тоннеля. Она вновь прыгнет на рельсы, и на этот раз у нее все получится. Должно получиться. Но стоило ей вскочить, как сильные руки вновь перехватили ее. И на этот раз она не стала сопротивляться. Не осталось ни сил, ни решительности, ни вообще чего-либо, кроме ощущения безысходности, и Гретти просто уткнулась незнакомцу в грудь и заревела под свист прибывшего состава. Он легко приобнял ее, будто боясь переломить, и еще раз внутренне ужаснулся ее худобы. — Я все равно мертва, — сквозь всхлипы ее голос казался потусторонним, — я уже мертва. — Как твое имя? — спросил парень, когда она отстранилась и стала вытирать рукавом слезы с лица. — Гретти… Грета. — Странное имя для этих мест. — Он медленно, ненавязчиво отводил девушку к арке, ведущей в центр платформы и к эскалаторам. Гретти слабо улыбнулась. — Мать была помешана на Германии. — Ясно. А меня — Андрей. Так, Гретти, придется проводить тебя до дома. Она упиралась все то время, что они поднимались на поверхность. Но в итоге сдалась. Она все равно мертва. *** У Гретти подгибались ноги, но она старалась не подавать виду. Мир в глазах периодически норовил перевернуться, но лишь каким-то чудом девушка не позволяла ему сделать этого. Сущность внутри нее затихла, будто бы в ожидании чего-то. Гретти чувствовала, что существо заинтересовалось этим невесть откуда взявшимся незнакомцем. Со стыдом она даже подумала, что, быть может, эта чертовщина перекинется на парня, а ее оставит в покое… Тряхнув головой, девушка отбросила эти мысли. Во-первых, так думать — низко и неправильно. А во вторых… Гретти-то все равно не выжить. Так что уж лучше пусть она умрет с тварью внутри, чем погубит жизнь молодого человека. Хотя, она не знает наверняка, погибнет ли тварь вместе с ее последним вздохом. На улице было темно, в небе собирались густые низкие тучи. Ночью, по всей видимости, будет дождь. Гретти вдохнула еще теплый летний воздух, улыбнулась. Ветер легко ударил в лицо, обдав свежестью предстоящего ливня. Андрей шел рядом, молчал и иногда настороженно поглядывал на девушку. От его поддержки в виде локтя она отказалась. В парадной стояла кромешная тьма и, судя по тому, что магнитную дверь отворили без ключа, в доме не было света. Но лифт работал, и Гретти была за это благодарна, потому что подняться на свой этаж она бы уже не смогла, а просить Андрея о помощи ей было крайне неудобно. А в лифте ей стало плохо. Андрей держал ее, но на площадке этажа, в желтом свете, бьющем из открытого лифта, она потеряла сознание, успев лишь сказать номер своей квартиры. *** Стенич осторожно посадил обмякшую девушку у стены. Достав мобильный, он включил фонарик и стал рыться в сумочке Гретти. Ему очень не хотелось этого делать, но ключи достать было необходимо. Найдя искомую связку, он осветил дверь с номером, что назвала девушка перед тем, как отключиться. Поковырявшись с замком и, наконец, подобрав ключ, Андрей широко распахнул дверь. Зажав телефон в зубах, он подхватил Грету на руки и занес в темную квартиру. Он опустил ее на кровать. Слабый свет с улицы просачивался сквозь тюль. В этом свете ее бледное лицо выглядело совсем мраморным. На чуть приоткрытых обветрившихся губах застыла печаль. В окно слабо застучали первые капли дождя, разорвав вакуумную тишину и будто напомнив о существовании звука в этом мире. В ее доме было неуютно, будто что-то пронизывало взглядом из стен. Андрей обратил внимание на то, что в комнате не было зеркал. Неудивительно, ведь при нынешнем своем облике девушке было просто больно смотреть на себя. Кто же довел ее до такого изнеможения? Стенич с грустью взглянул на Грету и вышел из комнаты. Вернулся он со стаканом холодной воды. Чайник на кухне был пуст, и воду пришлось набирать прямо из-под крана. Присев на кровать, Андрей аккуратно приподнял ее голову и прислонил стакан к губам. Грета едва заметно зашевелилась и рефлекторно сделала маленький глоток. Буквально тут же закашлялась и выплюнула все обратно в стакан, забрызгав каплями руку парня. Затем она внезапно схватила стакан и стала жадно пить воду. И снова сразу же кашлять и выплевывать все обратно. Будто что-то не давало ей проглотить жидкость. Бросив попытки, девушка вновь обмякла. Ее плечи легонько подрагивали. Ничего непонимающий Андрей отставил стакан в сторону и укрыл Грету пледом, что нашел на тумбе у стены. — Там есть свечи, — едва слышно произнесла она, приоткрыв глаза. — В ящике. Пройдя в указанном направлении, Стенич достал толстую свечку и небольшой подсвечник в форме ангела. Зажег ее и поставил на поручень у изголовья кровати. — Так теплее, — прошептала Грета и вновь затихла. Андрей был растерян. Несколько минут он вот так просто сидел и смотрел на белое лицо, обрамленное густыми темными волосами, распластавшимися по покрывалу. Ему было невообразимо грустно. Он не знал эту девушку, но ему было больно и страшно видеть ее в таком состоянии. Он не знал, как и почему она стала такой. Анорексия? Какая-нибудь другая болезнь? Как вообще так можно существовать? Он безумно жалел ее, но не знал, что делать и чем помочь. Подумав, он потянулся к мобильному, чтобы позвонить в скорую, но вдруг ее холодная рука накрыла его ладонь. — Не надо, — слабо улыбнулась Грета. — Не надо никому звонить. Мне никто не поможет. — Но почему? Ты больна, ты… — Я одержима. Опешив, Андрей недоверчиво покосился на девушку. Что за вздор она несет? Увидев его взгляд, она улыбнулась еще шире и произнесла: — Я не шизофреничка. Просто… Но договорить ей не удалось. Ее глаза вдруг подернулись белой пленкой, тело забилось в судорогах. Черты лица стали меняться. Брови выгнулись злобной дугой, уголки губ приподнялись в надменной, но более чувственной улыбке. Выпирающие скулы приобрели более здоровый вид. Перестав биться в конвульсиях, девушка поднялась с кровати. Опешивший Андрей, не мигая, провожал ее взглядом. Ее тело тоже изменилось. Спина выпрямилась в статной осанке, движения стали плавными, грациозными. Небрежно закинув спутанные волосы назад, она повернулась к парню. — Ну здравствуй. Наконец-то и я познакомлюсь с тем, из-за кого сестра потеряла сон. Ничего непонимающий Андрей вскочил, чуть не сбив свечку. — Не понял? Какая сестра, какой сон? Девушка грустно вздохнула и опустила тонкие белые руки. — Уже забыл… Она расстроится. — Она подошла к окну, за которым до сих пор бушевал ливень, размазывая по стеклу краски ночи. — Когда ты уже начнешь распознавать нас? Он вопросительно поднял бровь. Девушка впилась в него немигающим взглядом покрытых белой пеленой глаз. — Я — Обжорство. Только не это! Опять! … Стенич только выдохнул. — Я тебя по-другому представлял. — В смысле? — не поняла она. — Ну… Обжорство же. Я думал, что если кто и подвластен этому греху, то он постоянно жрет. И что-то в этом роде. Но Грета, — он кивнул на девушку, — непохожа на того, кто много ест. По мне так она давно маковой росинки во рту не держала. Грех рассмеялась. — Ты не один так думаешь. Это все потому, что пошло такое ложное поверие. Будто мы — человеческие грехи. В сущности, да, может быть, по религиозной трактовке мы бы могли являться таковыми. Но это не так. Мы — такие же индивиды, как и люди. И мы не сочетаем в себе всех людей. Вот смотри, — она отошла от окна, — есть же, к примеру, талантливые художники среди людей, да? Андрей кивнул. — Вот. И рисовать — их работа, призвание. И вот нарисует один талантливый художник картину, и будет она его. Но есть еще один талантливый художник, и он может в точности воспроизвести картину того художника, но Его она не будет никогда, и тем человеком ему никогда не стать, пусть он даже копирует его картины со стопроцентной точностью. Понимаешь, к чему я веду? — Нет. — Короче, — она раздраженно повела плечами, — это не люди делают грехи. Не люди питаются грехами. Нам дали неправильную трактовку. А со мной так вообще облажались по полной. — Вот это я, походу, теперь понимаю. Ты питаешься людьми? — Не в прямом смысле, конечно, — она ласково улыбнулась. — Я предлагаю им работу. Кто отказывается — оказывается в таком положении, как эта девочка. — А кто соглашается? Обжорство развела руками. — А этого я тебе не скажу. Если ты, конечно, не хочешь согласиться. — Нет, этого я точно не хочу. — Жаль. И еще больше всего жаль, что я не могу высосать тебя. Хотя хочется безумно. Сестренка мне этого не простит, а я ее люблю. Вдруг Андрея осенило, и он выпалил: — Так твоя сестра… — Тсс, — перебила его Грех, — не произноси ее имени всуе. А то явится на твой зов. Буквально проплыв над полом, Обжорство легла обратно на кровать. — Приятно было поболтать. Помни, когда сестра остынет, я вернусь и превращу тебя в такую же марионетку, как девчонку и сотни ей подобных. Тело Гретти опять затряслось, пелена с глаз спала, лицо охватила тревога. За окном грянул далекий раскат грома. Свечка потухла. — Она ушла… — дрожащим голосом произнесла девушка. Андрей кинулся к ней и осторожно взял за руку. — Я все слышала. И у меня было время… — слова давались ей тяжело. — Было время подумать… Принеси домашний телефон, он на кухне. Стенич кинулся стрелой, не спрашивая ни о чем. Он и так понял, что и почему она хочет сделать. Грета позвонила в скорую, поблагодарила Андрея и умерла. Он еще несколько минут просидел в темноте, слушая стук капель о стекло и глядя в пустые глаза иссохшей девушки. Затем покинул квартиру. Врачи, конечно, подумают, что девушка была анорексичкой и вообще психически нездоровой, раз довела себя до такого состояния. Других вопросов у них не возникнет. Еще долго Стенич слонялся под дождем по улицам. Насквозь промок. Он был опустошен.