На часах половина второго ночи — Белла по-прежнему не берёт трубку. В комнате снова стоит тишина, никуда не деваясь.
— Так и будем молчать? — Вершинину это надоело быстрее, чем девушке.
— А есть варианты? — подняла голову она, убирая надоедливые пряди волос. Головная боль немного отступила, давая место мыслям.
— И нахрена? — посмотрев в глаза, которые она тут же отвела, спокойно спросил он.
— Не знаю… Так получилось, — она пожала плечами, чувствуя, что ни до чего хорошего этот разговор не доведёт.
— Получилось? Ты кого вообще из себя строишь? — уже с нескрываемой злостью и повышенным тоном, спросил парень.
— Знакомо, да? — усмехнулась Белова, посмотрев на него. Она старалась думать, что ничего к нему не чувствует, что ей всё равно, но так казалось из-за лёгкой дымки алкоголя. Теперь, когда всё разъяснилось, всё вернулось на свои места. — Знаешь, в Чернобыле всё проще было. Там я тебя действительно сначала ненавидела. Тут всё по-другому, — сказав последнюю фразу шёпотом, она посмотрела в окно, где снова сыпал снег. Не каждый человек сможет сказать такое тому, кого любит. Все, кто с ней общался, знает, что она всегда скажет то, что думает, — не важно, как это воспримет собеседник.
— Конечно проще, там ведь каждый день можно было сдохнуть раз пять, некогда было особо выёбываться, — Белова усмехнулась,
ведь действительно — когда твоя жизнь под угрозой, ты спешишь сказать всё, что чувствуешь. Когда же ты сам ставишь свою жизнь на бой со смертью, которая выигрывает почти всегда, это даётся труднее. Люди всегда ломаются, и главное, чтобы что-то успело срастись быстрее, чем ты умрёшь. Когда ты умрёшь в большинстве случаев зависит не от тебя, — а те, кто хочет свести счёты с жизнью, этого не понимают. Люди борются со смертельными болезнями, иногда даже выигрывают, а ты жить не хочешь, хотя физически с тобой всё в полном порядке.
— Ты изменился, — улыбается она.
— Кто бы говорил, — огрызается парень.
— В лучшую сторону, Паш. А я наоборот. Думаешь, я не понимаю? Неважно. Слушай… Как думаешь, почему Костенко ничего не изменил? Он ведь забрал прибор, — она хотела поделиться этими мыслями перед смертью с кем-то, но общалась только с Беллой, которая ничего о Припяти не знает… А сейчас она разговаривает с Вершининым, так почему бы не узнать, что об этом думает он?
— Не знаю. Может, не смог? В любом случае, мы здесь, Зона в Чернобыле. Может, он изменил что-то, что не повлияло на аварию в целом. Хрен его знает, — Белова думала также. Почему он так хорошо её понимает, и одновременно не чувствует того, что она на грани смерти, на грани суицида? Почему не понимает, что только он может поменять, казалось бы, бесповоротное решение…
— А если поменяет? Что, если меня вдруг не станет? — с горечью, которая была вызвана совсем другими мыслями, спросила она. Она имела в виду совсем не Костенко… Ведь скоро её не станет по-настоящему…
— А этого не будет. А если будет, я, во что бы то ни стало, верну тебя, и никогда не отпущу, — он уже не смотрел на неё. Она не простит его, он знает это. Просто надо ответить, раз уж она спросила… По её щеке медленно скатилась слезинка, оставляя маленький сероватый след от туши. Вопреки всему, она ещё жива… А он сейчас с ней… — Лер, я… — начал парень, который, как и девушка, вообще не ожидал такого поворота событий,
да и в принципе очень сложно говорить о своих чувствах, когда ты любишь человека, а до этого причинил ему неимоверную боль…
— Нет, Паш, не ты… Пожалуйста, выслушай меня… Я ненавижу себя за то, что у нас всё так получилось… Получилось из-за меня. Я собиралась прийти тогда в кафе, сказать, как я тебя люблю… Понимаешь? Я жить без тебя не могу… В прямом смысле… Я застряла в грёбаном лифте, потому что первый раз за это время хотела нормально выглядеть… Я тебе даже сейчас не могу сказать то, что я на самом деле чувствую! Я и с Орловым решила тебе назло встречаться, пыталась тебе больно сделать, а сделала хуже ещё и себе… Я чувствую себя полнейшей тварью, а ты извиняешься… У меня с ним ничего не было, если ты мне ещё веришь… Мне лучше пойти… Прости, если сможешь… — слёзы текли, размазывая тушь и подводку. Она побежала к двери, не выдержав того, что только что сказала — это не убрало тяжеленного камня с сердца, легче не стало, только хуже… Он сейчас считает её полной идиоткой, тварью, сукой, и она думает так же…
Нет, четыре дня — слишком много… Какая же ты тварь… Ты всё всем испортишь… Грёбаная эгоистка… — Ненавижу! — слёзы хлынули новой волной, ноги подкашивались, — алкоголь всё же давал о себе знать, голос был отвратительно хриплым, по капроновым колготкам побежали стрелки, во рту привкус сигаретного дыма…
Как не глупо, он ей верит. Она не могла соврать в таком состоянии — у неё действительно ничего не было с Орловым… Она нашла силы высказать всё, что думает, выставив себя не с лучшей стороны. Да, изменилась, ведёт себя, как последняя сволочь… Но он и сам далеко не так идеален, как кажется; если она находит слова признать это, значит, ещё есть то, во что он влюбился.
— Лер, —
боже, пожалуйста, не надо останавливать… Он стоял в дверях своей квартиры, — она знает это, даже не видя его. Она стоит возле лифта, в нескольких шагах от него. Нет сил обернуться, она слишком низко упала в его глазах и без этого…
Она останавливается, замирая посреди лестничной клетки. Её колготки порваны, идеальный макияж размазан от слёз, хрупкие плечи содрогаются от истерики, в прямом смысле, — она смеётся, рыдает, — всё это напоминает нервный срыв.
Он подходит сзади, обнимая за плечи.
Ты понимаешь, что даже куртку забыла… Чувствуешь, как ровно бьётся его сердце, а твоё проваливается в бездну. Неважно, что тебе сейчас психушку вызовут — поворачиваешься и прижимаешься к нему, что есть силы, а её немного… Обвиваешь руками его спину, снова вдыхаешь любимый одеколон, смешанный с дымом. С ним так уютно, в эту минуту даже не хочешь прыгать с моста… Но эта минута подходит к концу, отчего снова льются слёзы. Если бы кто-то знал, как они ей надоели… Слёзы — не всегда признак слабости, хотя в её случае так и есть. Она считала себя личностью, но уже давно забыла об этом. Она смирилась и поняла то, что люди бросают людей, но ещё не поняла, почему некоторые возвращаются…
— Спасибо, Паш… Но не надо меня жалеть, это не пафос, нет… Если бы ты знал, как я люблю тебя… — отрываясь от него, она села на цементную ступеньку лестницы, пытаясь вытереть размазанную тушь, делая только хуже. От такой картины сжималось сердце и действительно возникала жалость… но не в том смысле, чтобы притворяться, что любишь; жаль от того, что она довела себя до этого, в общем-то, из-за него…
— Я тоже люблю тебя, — садясь рядом и снова прижимая её к себе, шепнул он. Неужели это правда? Он правда любит её?
— Не бросай меня больше, пожалуйста… Ты мне очень нужен… Я не могу без тебя, — говоря то, что он уже слышал сегодня от неё, она уткнулась лицом в шею, снова плача. — Ты когда-нибудь простишь меня? — смотря в глаза, в которых отразился огонёк, такой знакомый и тёплый, она невольно заулыбалась сквозь слёзы, до сих пор катившееся из глаз.
— Это ты меня прости, — нежно целуя её в губы, чего оба ждали так долго, — мучительно долго, — они продолжали сидеть в подъезде, даже не обращая на это внимания. Главное — вместе.
— Паш, но ведь всё не может быть, как раньше… — отрываясь от него, прошептала девушка, ожидая любой реакции, любых слов…
— Будет лучше, — он заметил милую и родную улыбку на её губах, и всё словно перевернулось, —
этого хватит, чтобы влюбиться вновь, под утро засыпая, не видя сказочных снов. Неважно, что они оба делали всё это время. Новый год начнётся по-новому. Так всегда бывает: люди делают то, чего от них не ждут, и одни рады этому, а другие ненавидят их за ту же вещь.
Спустя два года
— Привет, — брюнетка вошла в квартиру, на пороге которой улыбалась девушка.
— Ты как? — с сожалением и нескрываемым теплом спросила она.
— Глядя на тебя, значительно лучше, — Белла засмеялась, посмотрев на Леру, у которой с шеи свисала гирлянда, запутанная на концах, с одним из которых играл здоровый белый кот, и подруга засмеялась в ответ.
— Поможешь распутать? — проходя в комнату, где уже стояла ещё не наряженная ёлка, попросила девушка. — Уже два года прошло? — добавила она более тише.
— Да… Знаешь, мне до сих пор не верится, что её нет. Мы ведь не общались в последнее время… Обидно, что так всё получилось…
— Как врачи вообще ничего не замечали восемнадцать лет? — Белла пыталась распутать тоненькие проводки, но те упорно завязались в узелки, что было ещё хуже, чем распутывать наушники, пока Лера пыталась отодрать голубоглазого кота, которому запутавшаяся гирлянда нравилась ещё больше, чем распутанная.
— Не знаю… Сказали, что она моментально умерла, и всё — сердце остановилось, что-то врождённое вроде, — с грустью проговорила Белла, вспоминая слова друзей Алисы. — Твою мать, Белова! — психанула девушка, но осеклась. — А, ты же уже не Белова... Вершинина, не судьба новую купить? — развязав один узел, она поняла, что сделала только хуже.
— Судьба. Только я с Пашей поспорила, что эту распутаю, — невозмутимо ответила «уже не Белова».
— Думать, что вы двое поумнеете после свадьбы, было глупо, — Белла смеялась в голос, смотря на то, как психует подруга, чуть ли ногти не ломая об эти проклятые провода. — А Лёша съел тридцать печенек, когда вы на него ставки делали?
— Нет. Я из-за этого дебила проиграла, — фыркнула Лера, бросив все попытки распутать гирлянду и наматывая на ёлку другой аккуратно замотанный в клубок провод с большими цветными лампочками. — Фантазии с Чернобыля у него не прибавилось, — Белла была в курсе всего, что произошло в этом покинутом людьми городе, — всего, в рамках разумного, — на слово никто не поверит в фантомов, перемещения во времени и прочую хрень. — Поздравлять Гошу с восьмым марта в начале декабря не так уж и весело, — добавила девушка, но почему-то рассмеялась, вспоминая чуть не истерику Гоши по телефону, хотя тот прекрасно знал, почему его поздравляют с Женским днём в начале зимы, — за эти два года они стали довольно близко общаться, — может, из-за того, что связывало эту компанию, в принципе, многое, а может из-за того, что Гоша больше ни с кем не общался.
— Ну конечно, а я бы на месте Паши не пошла просить святой воды у соседей, — вспоминая недавний случай, свидетелями которого стали Белла и Роман, Вито тоже засмеялась, — двадцатилетний парень просит стакан святой воды у бабки-соседки, которая эту парочку терпеть не может. Причина не совсем понятна, но когда твои соседи постоянно ржут, и к ним приходят постоянно ржущие друзья вроде Горелова, этот вопрос самостоятельно отпадает. Когда эти двое на месяц уезжали из города, бабка радовалась больше, чем сами молодожёны.
— Ну, ты бы не пошла, а он пошёл. Сам виноват, допрыгался, — снова пытаясь распутать гирлянду, Вершинина с улыбкой вспоминала события за этот год, который уже подходил к своему неизбежному концу, — неожиданное предложение Паши, свадьба, причём такая, о какой наверное каждая девушка мечтала…
— Есть мороженное? — из воспоминаний её вырвал голос Беллы. Ещё одно событие мирового масштаба — беременность лучшей подруги.
— Есть, если его Лёха не сожрал вчера, — Лера привыкла к тому, что иногда Беллу ну очень бесила забота её парня, — парня, потому что «Как я тебе платье надену? Потом распишемся!» — и в это время Вито зависала у лучшей подруги, которая всё равно до вечера была дома одна, в связи с заочным обучением, работой Вершинина, половину бизнеса которому отдал его отец.
— А кетчуп? — от некоторых вещей к горлу девушки даже тошнота подкатывала, а вот Белла уплетала это с большим аппетитом. И даже кетчуп с мороженым.
— Не знаю… Тебя саму не тошнит? — Лера пошла на кухню следом за подругой, которая уже во всю искала что-то в холодильнике. Она взяла кружку с кофе, и Белла заметила блеснувшее тонкое кольцо на безымянном пальце с небольшим бриллиантом посередине, который делал кольцо ещё нежнее.
— Неа. Сама в шоке.
***
Небо озаряли фейерверки, разлетающиеся на тысячи маленьких блуждающих огоньков. Это завораживает — сначала вырывается один большой огненный шарик, рассыпаясь на несколько поменьше, те, в свою очередь на маленькие огоньки, а огоньки на миллионы мерцающих звёздочек. Звёздочки отражаются в серых глазах, наполненных счастьем. Если бы она не пошла в тот дурацкий клуб, она умерла бы чуть меньше двух лет назад, а сейчас её обнимает любимый человек, рядом стоят Рома и Белла, у которых скоро появится ребёнок, которого ждут они оба, чуть вдалеке целуются Настя и Лёша, а вон бежит Гоша от только что зажжённого фейерверка.
Ты могла потерять всё это, но прошлое должно остаться в прошлом. Ты счастлива.
Мы часто принимаем слишком спонтанные решения, не думая о чувствах других… У каждого в жизни должен быть такой человек, который бы это решение мог изменить, даже не подозревая об этом. Вот ты хочешь упасть в пропасть, разбиться, навсегда покинув эту жизнь, а потом просто несколько нужных слов от нужного человека и всё, кажется, уже не так плохо. Человеческие чувства могут довести до неземного счастья, а могут привести к смерти. Каждую седьмую минуту в мире совершается суицид, и, наверное, маленькая цель жизни — не допустить этой седьмой минуты, а большая цель — найти того, кто на шестой тебя остановит, в случае чего. Есть чувства, благодаря которым ты понимаешь, что в принципе, нет ничего невозможного, нет ничего, что может сломать тебя окончательно. Не потеряйся в том, чего по сути нет, и если сомневаешься — говори правду. Не усложняй себе жизнь. Долго с воспоминаниями не протянешь, а если ты будешь долго раздумывать над всем этим, всё равно не вернёшь прошлое, но кто знает, вдруг будущее будет даже лучше? Наша основная проблема — нерешительность иметь своё мнение, поклоняясь стереотипам. 
