Десять лет

      - Ты хорошо поработал, - заметила Саманта, присев рядом на кожаный диван. Она вручила мне стакан с кофе из кафетерия больницы и улыбнулась своими серыми глазами, похожими на асфальт, разрисованный белым мелом. Мы уже давно расстались, но смогли остаться хорошими друзьями и партнерами. Когда мне предложили работу в Балтиморе, она без сомнений поехала со мной, заявив, что я единственный специалист, у которого она готова ассистировать. Возможно, она даже до сих пор что-то испытывает ко мне, но мы об этом не говорим.       - Ты тоже.       Мы около шести часов штопали мотоциклиста, вылетевшего на встречную полосу шоссе. Закончили только под утро с нетвердой уверенностью, что парень придет в себя. Для его организма это настоящий шок – быть собранным по частям обратно. Мои руки дрожали. В моей практике еще не было таких долгих операций. И один раз его сердце остановилось. Тогда я испугался: врачебная практика закалила меня, сделала чуть менее чувствительным, но когда пациент погибал на моих руках, я был все тем же Баттерсом, ранимым и принимающим на себя чужую боль. Но он выкарабкался.       - Пока он в коме, но прогнозы положительные. – Сэм коснулась моего плеча, заметив, что я выпал из реальности.       - Да. Это хорошо, - рассеянно отозвался я, делая большой глоток кофе. Никогда не любил этот напиток, зато Кенни жить без него не мог. Я тряхнул головой, отгоняя сонливость и неожиданные мысли об этом человеке.       - Доктор Стотч, срочно пройдите в амбулаторную! – У громкоговорителя был голос Сьюзи, старшей медсестры. Я тяжело вздохнул и отдал Сэм кофе.       - Это никогда не кончится, правда? – с мрачной ухмылкой спросила она.       - Никогда, - кивнул я, одновременно пытаясь пригладить хаос на голове, чтобы не выглядеть совсем замученным. До конца смены осталось всего пять часов. Все мои мысли и желания были устремлены к мягкой постели, дожидающейся меня дома, но на пути к истинному блаженству были пациенты, срочно нуждающиеся в помощи.       - Это из полицейского патруля. Напарник говорит, что ранение сквозное, - доложила чернобровая Мэг, поддерживая пакет с препаратом над бесчувственной женщиной в полицейской форме. Желтоватая рубашка на животе пропиталась кровью, бледный от испуга мужчина, по всей видимости, тот самый напарник пострадавшей, прижимал какой-то кусок ткани к ране, стараясь остановить кровотечение.       - Лесли! – рявкнул я, стряхивая с себя сонливость. – Скажи, чтобы готовили вторую операционную!       - Доктор, тут еще один, - донеслось из-за спины. Я обернулся на зов, молодая медсестричка, три дня назад поступившая в отделение, с мольбой смотрела на меня, сжимая изголовье кровати-каталки. - Куда его?       Я опустил взгляд чуть ниже на лицо пациента, и всё во мне замерло. Разум стал чист, как белоснежный холст, я забыл, как говорить. Где я? Что он тут делает? Кенни. Судьба-злодейка свела меня с ним в очередной раз. Я узнал бы его из тысячи других людей, несмотря на то, что он до невозможности изменился. На его челе отпечаталась тяжелая болезнь, испившая его силы. Он был бледен и худ. Ненормально худ. Смертельно худ. Моё сердце сбилось с привычного ритма, голова горела.       - Он преступник! Эта тварь выстрелила в Джоан! – зарычал полицейский. Он был чертовски зол и расстроен. Мне хотелось бы встать на его сторону. Встать хоть на чью-нибудь сторону, но я ничего не соображал и как врач должен был оставаться бесстрастным.       - Что с ним? – Мне казалось, что говорю совсем не я.       - Он потерял сознание, пока я гнался за ним, - ответил полицейский. По всему было видно, что он не желает, чтобы напавшего на его напарницу спасали.       - У нас нет деления на преступников и полицейских, мы лечим всех. Быстро в палату его и посоветуйся с доктором Тосо. Я ведь, мать вашу, не единственный врач в этой сраной больнице! – Мои грязные слова, мой гнев – я толком не знал, почему был взбешен. Мне всегда хватало такта в разговоре с другими людьми, и медсестры не привыкли видеть меня в таком состоянии. Они испугались крика и стали работать усерднее. – Мэг, во вторую операционную ее. Лесли!       Я бросился бегом по коридору – нужно было переодеться и подготовиться к операции. Я не смотрел назад, не давая себе ни секунды опомниться и осознать, что там без сознания лежит человек, которого я слишком долго любил и однажды уже почти потерял.       Знаете, солнечный свет всегда преображает лица людей. Больные выглядят чуть более здоровыми. Возможно, небесное светило подпитывает силы пациентов. Они просыпаются и понимают, что пережили еще одну ночь, а теперь будет день. Ведь днем не может случиться ничего плохо, не правда ли? Люди так наивны в своем страхе смерти.       - Привет. – Его сухие губы сложились в улыбку. Мне показалось, что он даже улыбается сквозь боль. Кожа обтянула череп, глаза ввалились, под ними залегли черные тени синяков. Он выглядел, как дерьмо, несмотря на солнце.       Я не выдержал и закрыл лицо ладонями. Страшно было смотреть на него такого.       - Ты стрелял в ту женщину.       - Да. – Он даже не задумался перед ответом, не попытался оправдаться. Он говорил правду, и я был удивлен. Кеннет не любил правду, которая делала мне больно, поэтому он часто молчал, когда мы были вместе. Похоже, мы оба сильно изменились не только внешне. Холодные влажные худые пальцы дотронулись до моего запястья и попытались отнять руку от моего лица: - Посмотри на меня. Я хочу тебя видеть. Я же скоро сдохну, ты знаешь?       Металлические ножки стула скользнули по полу с неприятным звуком ближе к кровати, и я сжал его руку, испещренную болячками от уколов. Он был полумертв, но лазурь его радужки была все такой же яркой.       - Зачем ты сделал это с собой? Зачем? – За все эти восемь лет, которые мы друг друга не видели, я не мог предположить его реальной болезни, его реальной смерти. В моих фантазиях он был жив и здоров. Я надеялся, что он счастлив.       - Не плачь, глупый, - хрипло выдохнул Маккормик, зная, что его слова не помогут мне успокоиться.       - Почему ты не пришел ко мне за помощью? Я бы дал тебе денег, жилье, мы бы могли найти тебе работу… - Я прервался, прижимаясь губами к костяшкам его пальцев, стараясь удержать стон отчаяния, застрявший в горле.       Он молча глядел на меня.       Не хотел разрушать мою жизнь? А сейчас он что делает?! Мне тридцать лет, и я никого еще так не любил за это время, как его. Мой психотерапевт считал, что это стокгольмский синдром, что Кенни – абьюзер и мудак, а я просто люблю роль жертвы. Я был бы рад, если бы дело было в этом, а не в том, что я люблю его со всем его дерьмом.       - Не плачь.       - Перестань хотя бы сейчас указывать мне! – не выдержал я, некстати вспомнив советы своего психотерапевта. Кенни примирительно погладил меня по мокрой щеке.       Я всегда верил в Бога. Но Бог не мог быть со мной так жесток. Он не мог отбирать у меня того, за кого я отдал бы собственную жизнь. Это было несправедливо. Детство давно было позади, но я еще так и не узнал боли потери – мать и отец оба еще жили в нашем маленьком уютном Саус Парке, они настоящие долгожители. А вот Кенни умирал. И как жесток должен быть Создатель, чтобы дать прочувствовать первой утрату странную, на середине жизни, а не закономерную?       - Нет, нет, нет.       - Иди сюда.       Люди умирали почти каждый день в тех местах, где я работал, но я никогда не думал, что это будет кто-то близкий мне. Может, я был эгоистом все это время? Я поднялся на ноги, Кенни безмолвно подвинулся, уступая мне пространство рядом с собой. Он так отощал, что я бы и так влез на край кровати, и без этих лишних, мучительных для него движений. Опасаясь причинить ему дискомфорт, я склонил его голову на свою грудь, обнимая его за плечи, успокаивая, хотя Кенни, кажется, давно смирился со своей судьбой, и успокоение требовалось мне. Слезы перестали течь, я убаюкивал его, такого сильного, заставлявшего меня себя бояться и благоговеть перед собой. Мой милый Кенни, я защищу тебя.       - Всё будет хорошо, Лео. Тебе нужно сильно нагрешить до конца жизни, чтобы мы с тобой попали в одно место на том свете, - с сонной насмешкой произнес он.       Через два дня Кеннет Маккормик скончался от СПИДа. И больше не воскрес. Даже для меня.