Десять лет

      Баттерс говорил мне о том, что я зациклен на себе. Я вырос в семье эгоистов, живущих одним днем, именно поэтому и не заметил, когда наши с ним отношения переросли в откровенное использование. Мою гордыню тешило, что каждый раз, возвращаясь домой, я вижу горячий ужин на столе, а в постели - тело, изголодавшееся по моей ласке. Я привык к такому ходу вещей, счел его естественным и перестал ценить. Меня заставили это осознать в клинике, сам бы в привычных условиях я никогда до этого не дошел.       С тех пор, как я обдолбался до передозировки, прошло уже чуть больше двух лет.       Я сидел на одном из складных стульев, часто используемых для свадебных церемоний на открытом воздухе и для различных собраний людей, обремененных определенными недостатками и старающихся от них избавиться. Присутствующие были мне не знакомы, и, признаться, я не горел желанием заводить тут друзей. Их лица носили отпечаток зависимости – посеревшие, уродливые. Но самым страшным являлись их глаза. Я ни за что бы не поверил, что выгляжу так же. Это смешно. Меня фотографировали на обложки журналов, на развороты модных изданий. Я красив.       Лишний раз убедиться в своей правоте – вытащить мобильный и посмотреться в темное отражение дисплея. Да, я другой. Не такой, как они, я сумел вытащить себя со дна помойной ямы и стал совсем другим человеком. Во мне нет прежней узости сознания. Я открыт.       Именно об этом я и сказал вслух, когда меня вызвали для вручения жетона. Металлическая безделушка с выпуклой двойкой на обеих сторонах. Наверно, многие из тех, кто был передо мной, завидовали мне или же гордились моей выдержкой. Но, к счастью, мне самому не нужно было одобрение публики, чтобы осознать правоту сделанного выбора. Мне необходимо одобрение того, кто никогда не появится в подобном месте, потому что он давно ничем не связан со мной. Ему нет причин тут быть.       Благо, никто не заставил меня рассказывать свою историю, и я смог благополучно добраться до дома уже спустя полчаса с учетом бесконечных остановок у светофоров. У порога квартиры лежал небольшой конверт. Его не забросили в ящик, как делали со всей остальной почтой, значит, это именно то письмо, что я ждал так долго.       «8 Эмерсон-роуд, Дарем, Нью-Хэмпшир». Удивительно, не так уж и далеко он забрался. Все это время я думал, сколько сотен или тысяч миль нас разделяют. Казалось, что он после ухода переместился в другое измерение, недоступное мне. Но он был в пяти часах езды. Два года. Он был в пяти часах езды от меня. Я достал из комода новую упаковку никотиновых пластырей. Врачи запретили мне пить и курить. Фактически они запретили мне все, что может доставить человеку радость в нашем убогом мире. Я старался не спешить, делать все размеренно – наклеить пластыри, переодеться, захватить с собой куртку на случай похолодания и вновь сесть в машину, спустившись вниз. Только в общем у меня ушло на подготовку к поездке меньше пятнадцати минут. Я ждал больше двух лет и не был способен сдерживаться дольше.       Я мог попробовать выяснить, где обитает Баттерс гораздо раньше. После пройденной реабилитации все мои мысли были о том, чтобы вернуть его. Я издыхал от одиночества и безделья – в прессе раздули скандал, пронюхав о моей зависимости, меня перестали приглашать на съемки, и вскоре пришлось искать другую работу. Было тяжело поначалу перебиваться мелким заработком, но потом я привык. Нищета никогда не была мне в новинку. Однако я справился с желанием ворваться в жизнь Стотча прежним ураганом. Он устал от меня, а мне необходимо было разобраться в себе. Пожалуй, я впервые тогда поступил вопреки своему эгоизму ради чьего-то благополучия.       Дарем – милый город, пропитанный провинциальностью и уютом. Я понимал, почему Баттерс его выбрал из десятка других. Рядом с ним всегда становилось теплее и спокойнее, как и в этом месте. Середина июня отзывалась во мне запахом свежей травы и пыли с окраины дороги. Воздух над плавящимся асфальтом дрожал, день был действительно жарким. Лицо обдувал горячий ветер, приносящий некоторое облегчение. В консервной банке на колесах, купленной мной на распродаже подержанных автомобилей, что-то подозрительно стукнуло, когда я прижался к обочине и сравнил полученный мной адрес с картой. Если данные верны, то именно этот маленький, выкрашенный в нежно-желтый двухэтажный домик принадлежит мистеру Леопольду Стотчу. Наверняка, он до сих пор за него не расплатился.       В моих фантазиях все было просто: я поднимался по лестнице, Баттерс, заслышав чьи-то шаги, открывал дверь и со слезами бросался мне на шею. Я бы обязательно сказал, что люблю его. Когда мы были вместе, я нечасто рассказывал ему, как много он для меня значит. А если и рассказывал, то было это в состоянии очередного прихода.       А в реальности же я сидел в машине и не трогался с места. Зачем я приехал сюда? Все мое естество рвалось вперед, навстречу Баттерсу, и я даже не предположил, что, возможно, не нужен ему. Осознание, насколько глупы мои поступки, настигло меня слишком поздно. Прошло два года, ведь так? За это время много чего происходят в жизнях других людей. Они переезжают, они покупают дома, они заводят новых друзей. Они строят мир вокруг себя. То, что я не сделал ни единой попытки двигаться дальше, не значит, что и остальные так же топчутся на прежних позициях. Словно в подтверждение моих мыслей из-за деревьев вынырнул небольшой шевролле, вела который какая-то девчонка, а рядом с ней – мой желудок сжался, - сидел Баттерс.       Я видел их всего долю секунды прежде, чем нырнул за приборную панель – боялся быть замеченным раньше положенного, - но этого хватило, чтобы заметить улыбку Стотча. Дышать стало сложнее, я вцепился в руль, вынуждая себя поднять голову и продолжить наблюдение. Они припарковались на подъездной дорожке, щедро усыпанной гравием, и вышли из автомобиля, о чем-то весело болтая. Вытащили из багажника бумажные пакеты с продуктами, обменявшись парой поцелуев, и поспешили в дом. Дверь захлопнулась, и я обнаружил свою руку крепко обхватывающей переключатель скоростей. Вдавить педаль газа в пол и улететь прочь – вот, чего мне хотелось. Но я знал, что это по-детски. Это не поможет мне забыть Баттерса, так я сделаю только больнее себе. Зато не затрону его.       Господи, как же дерьмово я себя чувствовал. Я считал, что измена подогревает отношения, придает им особую пикантность, возбуждает. Но я не был возбужден, увидев, как Баттерс легко позволяет целовать свои губы кому-то чужому. Мне было больно.       Приехав в Дарем, я ощутил себя еще более далеким от Баттерса, чем когда был в Нью-Йорке.       Такой поворот событий не входил в мой план радостного воссоединения. Да вообразимо ли было теперь это воссоединение?       Солнце окрасило горизонт в кровавые оттенки. В детстве Баттерс показал мне интересную вещь – если смотреть на вещи через красноватое стекло бутылки из-под вишневой газировки, то они выглядят так, будто их обнимает закат. Я не замечал подобных глупостей, тусуясь с другими парнями. Стотч всегда видел то, на что не обращали внимание остальные. Он – надежда на лучшее, он – непосредственность и наивность, не поддающиеся стиранию временем. А я затащил его в гниющий изнутри мегаполис и буквально утопил в грязном быте. Это мое болото, не его. Он был рожден, чтобы жить в теплом городе, делать в нем покупки, любить здешнюю девушку и поселиться в этом блядски-милом доме.       Рывок, злой хлопок дверцей, от которого мое ржавое ведро с гвоздями, наверно, развалится на части, быстрые шаги по дорожке, четыре ступени, оставленные позади, и занесенный для стука кулак. Я замер.       - Вы что-то хотели? – Дверь передо мной приоткрылась, и из-за нее выглянула та самая девушка. Она была облачена в длинный домашний халат и, по всей видимости, готовилась ко сну. Ее огромные серые глаза испытующе смотрели прямо на меня.       - Сэм, сколько раз тебе повторять: не стоит открывать дверь неодетой, это неприлично. – Напряжение, стянувшее внутренности внутри в тугой комок, неожиданно отступило от звука знакомого ласкового голоса. – Здравствуйте.       По сияющему лицу Баттерса скользнула слабая тень. Он узнал меня, но ничем не выдал себя.       - Сколько лет, сколько зим. Милая, познакомься: это Кеннет МакКормик, мой школьный друг. Кенни, позволь представить тебе мою, - он специально сделал паузу, - девушку Саманту Хэйл.       - Очень приятно. – Девчонка дружелюбно потрясла своей ладошкой мою руку и повернулась к Баттерсу: - Я сегодня очень устала, нужно лечь пораньше. Оставлю вас, мальчишек, предаваться ностальгии наедине, а сама отправлюсь наверх. Спокойной ночи, дорогой, не задерживайся. – Она клюнула его в щеку и, подмигнув мне, исчезла на втором этаже.       Баттерс поджал губы, избавляясь от части наигранных эмоций, и побрел на кухню. Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Я глядел в его слишком прямую спину и видел, как он взвинчен.       - Чай или кофе? – бесцветным тоном поинтересовался Стотч, когда я устроился за стойкой на высоком стуле.       - Чай. – Я привык к кофе, но вся ситуация была такой абсурдной, что я посчитал: чай не сделает ее хуже.       - Я не буду спрашивать, как ты меня нашел. – Передо мной опустилась дымящаяся чашка, наполненная ромашковым отваром. Баттерс заваривал его, когда мы были вместе. Я сжал ее в пальцах, отвлекаясь на обжигающий жар, чтобы не встречаться взглядом с Баттерсом. – Ты хорошо выглядишь.       - Набрал пару-тройку фунтов, - нехотя отозвался я. – Тебе жизнь вдали от шумного города пошла на пользу.       И я не врал. На его щеках, несмотря на природную бледность, пробивался здоровый румянец, его глаза блестели, солнечные лохмы непослушно топорщились, но не казались неаккуратными. Он был таким же, как и в моих фантазиях.       - Она симпатичная, - заметил я, мотнув головой вверх, где укладывалась спать Саманта.       - Я тоже так считаю.       Как-то не вязался у нас задушевный разговор. Наверно, он ждал, что я первым обращусь к прошлому, тогда с него спадет вся ответственность. Но то, что вертелось у меня в мыслях, совсем не совпадало с тем, что я озвучивал:       - Учишься?       - В местном университете. Они разрешили выбрать естественную специальность, через несколько месяцев я сдам тест и, возможно, буду выбирать уже что-то куда более близкое к медицине. – Его слова нашли глухой болезненный отклик в сердце. Он все же сохранил свою мечту, от которой ему приходилось отказываться ради меня. – Родители помогают финансово, хотя я и стараюсь покрывать свои расходы на жизнь и учебу самостоятельно. Это трудно, но…       Но не настолько трудно, как было со мной. Ему не было необходимости заканчивать эту фразу. Повисла немая тишина, чтобы хоть разрушить это ощущение натянутости, я старался хлебать чай громче и дольше обычного. Я не знал, куда мне идти, когда я покину этот чужой уютный дом. Слишком уютный, я бы сказал. Милый набор для специй в форме танцующих овощей, идеально развешанные полотенца, белые свежие стены, шкафчики из светлого дерева. Такие кухни показывают в рекламах, на них всегда разносится смех идеальной семьи, сидящей за большим обеденным столом, расположенным прямо за моей спиной. Я попытался представить Лео с Сэм вместе рядом с их лучезарными детьми – мальчиком и девочкой. И мне жутко захотелось воспользоваться уборной, потому что содержимое моего живота запросилось наружу.       - А ты как? Все еще снимаешься? – Баттерс поспешил сгладить эффект от своих слов.       - Нет, больше нет. Я работаю то тут, то там, знаешь. – В его взгляде появилось нечто, от чего меня замутило еще сильнее. Жалость. Самое мерзкое из всех человеческих чувств, оно способно доставить больше неприятностей, чем гнев или отчаяние. – Я, пожалуй, пойду.       Он быстро моргнул, уставившись на меня так, словно получил оплеуху. Видимо, что-то на моем лице подсказало ему его промах. Он мгновенно стал непроницаемым. Моя кружка давно опустела, я устал притворяться, что в ней еще остался чай, и поднялся на ноги.       Стотч вышел проводить меня до автомобиля. Два года я лелеял надежду на возможность возрождения чего-то между нами. Я никого не трахал, не считая своей руки. Я лечился. Ради того, чтобы встретиться с ним, чтобы он понял, как важен мне. Это было моей целью существования. Я не продумал вариант развития событий, где мы даже не приходим к беседе о нас. Никакого плана «Б». Абсолютный тупик.       Я впервые настолько глубоко осознавал, что теряю нечто важное. И это ускользало от меня, я не в силах был его поймать. Просто шагал по подстриженному газону к своей машине, а в голове звенело – «Сделай хоть что-нибудь!» Однако я не решался. От досады щипало в носу и хотелось разъебать что-то огромное. Машине не пришлось жалко скулить перед тем, как я распахнул дверцу – я забыл включить сигнализацию, когда несся навстречу своему будущему, как оказалось, без Баттерса.       - Тебе лучше переночевать в мотеле неподалеку и ехать утром, иначе можешь угодить в аварию.       Он зря раскрыл рот. Если бы не его излишняя опека и желание защитить, я бы просто сел и уехал так далеко, как это возможно. Я отпустил ручку, выпрямляясь обратно, и оборачиваясь на замершего Стотча.       - Можешь засунуть свою заботу себе в задницу, - сказал я и не узнал собственный голос – низкий, пропитанный бессильной злостью. Я жаждал стать эгоистом, не дать Баттерсу порвать нить, связывающую нас. Взять его и, насильно запихнув в салон, увезти. И все-таки я сдержался. Не ради себя, а ради него. – Подумать только, Баттерс стал приличным мальчиком, теперь он не раздвигает ноги, а сам трахает сучек, учится в университете и вылизывает жопы кредиторам, чтобы жить в красивом домике с обложки журнала домохозяек.       - Хватит, - достаточно тихо воспротивился он.       - Ничего себе. Я-то уж подумал, что ты как был смазливым сопляком, так им и остался. Но нет, ты хотя бы научился говорить «хватит». Видимо, вагина твоей подружки вернула тебе часть мужественности!       - Хватит! – Он зарычал, как раненный зверь, и кинулся на меня. Мой носовой хрящ сдался от первого же удара, на пару мгновений я перестал что-либо видеть, но не потерял координации в пространстве. Баттерс замахнулся еще раз, я перехватил его руку, не давая вырваться. Ясность зрения вернулась, щеки Баттерса были мокрыми и пунцовыми. И это я довел его до такого состояния.       - Прости меня.       Я извинялся не за то, что сказал ему, а за то, что было после. Он потянулся ко мне со всей своей детской наивностью и верой в лучшее. Глупый мечтатель. Он готов был бросить все и позволить мне увезти себя. Должно быть, он все еще любил меня. А я оттолкнул его и, быстро забравшись в автомобиль, укатил.       Почему? Я потом не раз задавался этим вопросом и нашел на него правильный ответ.       Потому что Баттерс изменил меня. Он стал тем самым человеком, на чье счастье мне не было плевать. Один раз я уже разрушил все, что у него было. Второй раз такой промах не будет допущен. Потому что я люблю его.       Где-то у знака о выезде из Дарема я выбросил в приоткрытое окно свой жетон с цифрой два.