Панем:Капитолий
16 сентября 2016 г. в 11:46
— Любовь это… — Китнисс замирает и растерянно смотрит по сторонам. На неё смотрят все присутствующие. Мало им того, что ей выпала доля умереть скоро, так ещё они желают чтобы она вывернула перед ними душу? Ну уж нет! К чему этот вопрос, господин Цезарь?
— Ну же, смелее, солнышко, — шепчет ей Хеймитч едва ли не в самое ухо и что самое удивительное, Китнисс не чувствует обычно разящего от ментора спиртового амбре. Ну надо же, трезв. Значит, он серьёзно хочет, чтобы она ответила. Проклятье!
Китнисс обводит собравшихся тяжёлым взглядом, не смотрит лишь на Пита, это неожиданно страшно. Ещё более ужасно то, что она вдруг понимает что же такое любовь. И это осознание влечёт за собой понимание — кого она любит. Вот он, совсем рядом, лишь стоит протянуть руку. Быть вместе им не суждено — никогда, Голодные Игры убьют одного из них, или, что вернее, обоих… Дистрикт-12 вечно обречен. И такая любовь… она тоже обречена.
Нужно что-то говорить. Китнисс беспомощно смотрит в сторону Цинны, тот легонько кивает и тепло улыбается.
— Я люблю Прим и маму, — не врёт Китнисс, зная, что Цезарь спрашивает совсем не об этом, удивляясь тому, как уверенно звучит её голос. И услышав его она продолжает говорить дальше: — Я люблю их и сделаю все, чтобы вернуться домой.
А мысленно прибавляет: «Даже если мне придётся убить того, кого я люблю не меньше, верно, Питт?»
— А что же ты? — переводя дыхание, Китнисс зло оборачивается к Хеймитчу. — Что ты можешь сказать нам всем о любви?
Тот явно не ожидал вопроса. Но разве можно так просто озадачить пройдоху Хеймитча? Очень скоро на его лице появляется циничная улыбка, ментор пожимает плечами и выдаёт:
— Я могу сказать о любви только то, что её нет… — он осекается, ловя грозный взгляд Эффи Бряк, а потом лениво добавляет, — для меня нет, конечно… О других я судить не берусь. Ты лучше вон у Пита спроси.
— Верно, Пит, — улыбается Цезарь, — хотелось бы знать, что думает о прекрасном один из самых симпатичных трибутов этих Игр.
— Любовь для меня — это боль… — вымученно произносит Пит, после недолгого молчания, и Китнисс, нашедшая в себе силы посмотреть на него, ловит полный горечи и обреченности взгляд. Сердце ее болезненно сжимается, на глазах вот-вот блеснут слёзы.
Будь проклят Капитолий с его жестокостью!
К чему все эти слова? Зачем вопросы? На утро их ожидает Арена, а там нет места для любви, никакой!