Break me, shake me

Всю ночь Блейн бесцельно катается по городу. Маленькому настолько, что практически невозможно сдержаться от желания покинуть его пределы и больше никогда не возвращаться. Ощутив первые признаки усталости, Андерсон резко останавливается где-то на окраине и шумно выдыхает, откинув голову на сидение. Ладони все еще сжимают руль, он закрывает глаза и пытается сосредоточиться на вдохах-выдохах, хрипами вырывающихся из груди. Блейн облажался. Опозорился, нагрубил Курту, не переночевал дома, разбил телефон об асфальт. И вроде в этом списке нет ничего непоправимого, только вот Андерсон никак не может прийти в себя, раз за разом прокручивает произошедшее в голове, кусая пересохшие губы, с отвращением отворачиваясь от зеркала заднего вида. У него было все, и все это оказалось таким хрупким — вся его твердая уверенность, вся его внешняя непоколебимость раскрошились в одну секунду, словно какое-нибудь печенье со школьной ярмарки в кулаке старшеклассника. Блейн усмехается. Нервно и дергано усмехается и сам не знает почему. Свет просачивается в салон автомобиля через приоткрытое окно, первые солнечные лучи расползаются по сидению. Блейн чувствует себя слабаком. * На большой перемене Андерсон направляется в столовую, надеясь перекусить перед тренировкой. У него была ночь на то, чтобы подумать обо всем, и он почти спокоен. Произошедшее почти не кажется кошмаром, страх потерять репутацию почти не душит его, превращаясь в мучительные попытки сделать хотя бы шаг без мысли о том, что все они пялятся и ждут момента для нападения. Блейн уверенно пересекает кабинет испанского и останавливается около кабинета географии, чтобы поправить съехавший рюкзак, когда со спины доносится ядовито-насмешливое: — Эй, Андерсон, правда, что в твоей заднице... Блейн не успевает дослушать. Блейн не знает, кто говорит. Он оборачивается так быстро, что во всем теле напряженные мышцы сводит от боли. Ладонь, сжатая в кулак, оставляет на чужом лице несколько следов своего присутствия. И ещё. Стены перед глазами превращаются в темное пятно, голова кружится, но руки не останавливаются, нанося беспорядочные удары с пугающей частотой. Второй, третий, четвертый. Девятый. Через несколько минут Блейн обнаруживает себя прижатым к шкафчику кучкой ребят, лиц которых не может различить. Он слышит коридорный гул, разбавленный гулом стучащего сердца. Он чувствует, как болят сбитые костяшки пальцев, чувствует ладонь (Курта?) на ноющем запястье. Кто-то просит его успокоиться, но Блейн кричит. Голос не принадлежит ему, с губ слетают ругательства и угрозы, Блейну легко. Ему так легко, что он заливисто хохочет, выплевывая очередное оскорбление, адресованное никому и в то же время всем. * Курт встречает его на выходе из кабинета директора уставшим взглядом и сдержанной улыбкой. Блейн кивает и просто застывает около него, бросая корявое: — Прости за вчерашнее. И Курт прощает. За вчерашнее и заранее за завтрашнее. За еще какое-нибудь, когда-нибудь, почему-нибудь. — ...и за то, что не заехал за тобой сегодня. Я проспал. — Ты не спал, — Курт улыбается шире, протягивая ладонь к темным кругам под глазами. — И за то, что не позвонил, когда добрался до дома, — его пальцы скользят по волосам, — и за то, что отключил телефон, хотя мы договаривались, что не будешь. Блейн мягко отстраняется от прикосновений, пожимая плечами. — Что сказал директор Фиггинс? — Что у меня хороший удар, — он смеется, Курт закатывает глаза. — Все нормально, Курт. — Вызвал родителей? — Все нормально, — повторяет Андерсон и тащит его в сторону выхода за руку. — Пойдем, я отвезу тебя домой. Курт уставляется на свежеразбитые костяшки пальцев, думает о том, что все не так уж и нормально, что в Блейне, невыспавшемся и очевидно измотанном, как будто что-то изменилось, треснуло, но не говорит ничего, послушно следуя за ним до самой парковки. Они добираются до дома Хаммелов быстро, так же быстро Андерсон целует его на прощание и желает хорошего вечера. Курт одиноко сутулится на крыльце, провожает взглядом уезжающий автомобиль. Машет ладонью вслед и слабо улыбается, потому что еще не знает, с какой легкостью трещины превращаются в обрывы.