"Imagine" или Все что нам нужно, это любовь..Часть 1

      От обезболивающих внутри было такое чувство, словно органы заменили на мягкие плюшевые шары. Кристина сидела на медицинской кушетке, нервно вздрагивая, пока медсестра накладывала швы. Через стекло палаты она видела двух полицейских, разговаривающих с врачом. Скоро приедут родители. Что она скажет им? Сейчас девушке казалось, что лучше было бы ей умереть, чем выдерживать все, что предстоит. Она поднесла к лицу забинтованную руку, на которой краснело пятно ожога.       – Сегодняшнюю ночь вам придется провести в больнице, – мягко сказала сестра. – Мы должны удостовериться, что нет сотрясения и не проявятся какие-нибудь осложнения…       – Их нет… – Кристина покачала головой и сморгнула выступившие на глазах слезы. – Все досталось ему…       Рваная рана на щеке, ожог руки и перелом двух ребер. Это все. Она почти цела и невредима. А должна была сдохнуть.       В палату зашел врач, и девушка подняла на него полный надежды взгляд.       – Что с Эваном? Скажите мне… скажите мне правду…       Доктор, мужчина средних лет, с трехдневной небритостью и усталым, невыспавшимся лицом присел рядом, положив руку ей на плечо.       – Твой брат подключен к аппарату искусственного дыхания. Тебе повезло, девочка… ты настоящая героиня. Чудо, что он жив… что живы вы оба.       – Он поправится?       Мужчина нахмурился. Кристина уже знала, что не услышит ничего хорошего. Врачи никогда не говорили Эвану ничего хорошего.       – У него сотрясение мозга, было внутреннее кровотечение, которое мы купировали, но… трудно пока сказать. У него в бедре был эндопротез. От сильного удара металлическая головка вылетела из чашечки и пропорола кишечник… У нас нет его истории болезни, но я узнал фамилию врача, который делал операцию и лечил его. Он обещал приехать, как только сможет.       Кристина закрыла лицо руками и расплакалась.       – Господи, почему опять он? Почему весь кошмар этого мира должен обрушиваться на голову моего несчастного брата? Это я во всем виновата…       – Перестаньте… – он мягко сжал плечо девушки. – Вы спасли ему жизнь, рискуя своей. Если бы не вы, вашего брата уже бы не было в живых. Вы вытащили его из машины…       Она не слушала. К горлу волнами подкатывала тошнота, вперемешку со слезами. Ей никогда не удастся забыть… Никто, кроме нее, не знает, КАК она виновата… Он не хотел ехать, не хотел, чтобы она вела машину. И он всегда пристегивался. Этот дурак соблюдал правила, поэтому оказался заживо замурован в перевернутом автомобиле, едва не задушенный черной лентой, тогда как ее выбросило из машины на несколько метров. Драгоценные минуты потери сознания и дальше… дальше она плохо помнит, что делала. «Renault» вылетел с трассы, несколько раз перевернулся, и она сама пришла в себя уже на земле, оказавшись так далеко от искорёженной машины, словно все это не имело к ней никакого отношения. Страх смерти сменился одержимой мыслью: Эван остался в машине, и его надо вытащить. Никто не остановился, ни одна сволочь не затормозила, когда она, отчаянно размахивая руками, выбежала на дорогу, призывая на помощь. Должно быть, всех пугал вид взлохмаченной окровавленной девушки, мечущейся по трассе. Никто не помог. Она с ужасом и отчаяньем провожала глазами очередной, уносящийся вдаль, в темноту, автомобиль. Начинало казаться, что они умрут здесь, истекут кровью, никем не замеченные. Эван умрет. Умрет, потому что она не смогла даже привести ему помощь. Ей даже в голову не пришло, когда она, подобравшись к машине, пытаясь разбить стекло ногой, что брат, может быть, уже умер, и все ее действия бесполезны. Она думала только том, что обязательно нужно достать его из груды металла на свободу. Машина перевернулась на крышу, и тело было так ужасно изогнуто, что, как она ни старалась, не могла его вытащить. Мешал перекрученный ремень. Несколько раз она срывалась в сумасшедший крик, в отчаянье отбегала от машины и снова возвращалась, вцеплялась в неподвижное тело и тащила… тащила на себя, пока случайно не увидела вывалившиеся из бардачка маникюрные ножницы. Перерезать ремень оказалась не так просто, несколько раз она проткнула себе пальцы. Когда дьявольская удавка лопнула, она обхватила Эвана за плечи, с ужасом чувствуя, что все равно не в силах сдвинуть его с места. Такой худющий на вид, он словно весил несколько тонн. Запах бензина и вид крови заставил едва ли не биться в агонии. Она до сих пор не понимала, откуда вообще взялись силы. Руки были изрезаны о стекло, и кровь текла по локтям, везде вокруг была эта кровь…       Кристина открыла глаза и увидела, что врач протягивает ей пластиковый стаканчик с водой.       – Выпейте.       Она послушно приложила к губам стакан. Если бы можно было повернуть время назад… Эван может умереть, потому что она пожелала ему смерти. Сдуру, не всерьез… Это божья кара. Ее кара.       – Я могу его увидеть?       Врач с сомнением покачал головой.       – В реанимацию мы не пускаем.       – Пожалуйста! Я знаю, что бывают исключения… вы сами сказали, что я спасала ему жизнь… я имею право. Тем более, здесь я не посетитель, а пациент…       – Мы позвонили вашим родителям. Они приедут так быстро, как смогут.       Родители… Мама… нет, это еще худший вариант. Если Эван умрет, она больше никогда… никогда не сможет смотреть им в глаза. Кристина все же зашла в палату, где лежал брат.       – Только быстро. Десять минут… – несколько резко сказал врач и посмотрел на часы, словно засекая время.       Мелькнула дурацкая мысль, что видеть Эвана на больничной койке стало едва ли не так же привычно, как на катке.       Девушка присела на раскладной стул и перебросилась взглядом с медсестрой, поправляющей капельницу.       «Смотрит так, будто я его убивать пришла…» – она почувствовала, как слезы опять застилают глаза, и опустила голову.       Эван лежал с закрытыми глазами, руки, безвольно вытянутые поверх покрывала, были обмотаны тонкими трубочками. Но самое ужасное – это кислородная маска. И это мерзкое, тонкое попискивание приборов, от которых сейчас зависела его жизнь. Кристине хотелось поправить одеяло, потому что в палате было прохладно, и, может быть, ему холодно… а он не может об этом сказать.       – Эван… – она робко положила руку рядом, слегка касаясь его кончиками пальцев.– Может быть, ты меня слышишь? Не умирай, хорошо? Я очень прошу тебя… не надо…       Она набрала в грудь побольше воздуха и вытерла не забинтованной рукой мокрые глаза. Если бы от нее еще хоть что-то зависело… ну, хотя бы ему нужна была ее кровь, она бы отдала всю, не раздумывая…       – Я знаю, что очень плохо к тебе относилась… я плохой человек. Я так злилась на тебя… но, клянусь, то, что я тебе наговорила… это неправда. Ты ведь это знаешь, да? – она закусила губу и закрыла глаза. – Я просто с ума сходила от того, что ты меня не слышишь… не понимаешь. Я не должна была так вести себя. Ты этого не заслужил… Я знаю, что все это надо было говорить раньше, но вдруг ты услышишь меня? Ты это должен знать. Я очень злилась на тебя. Знаешь, почему? Потому что ты перестал меня замечать. Я ненавидела твои коньки и это твое фигурное катание… всю твою жизнь, которая тебя оторвала от нас. Ты уже не помнишь этого, да? Ты ушел… ты ушел от нас… Я понимаю, почему ты хотел уйти. Но все равно это несправедливо. Несправедливо, что сейчас здесь лежишь ты, а не я. А я все испортила. Я просто хотела тебя удержать…       Она сама не знала, что произносила вслух, а что про себя. Никогда она не разговаривала с ним вот так, не требуя ответа, даже не зная, слышит он ее или нет. Всегда эти крики, всегда недовольство. Она так похожа на маму… не хочет быть такой, но она такая. Она тоже на него давила. Все давили. Почему она никогда не могла сказать, что на самом деле чувствует? Что вовсе не считает его ужасным. Что всегда и во всем хотела быть на него похожей, но он не замечал этого. А ведь когда они были маленькими, до того, как он увлекся фигурным катанием… все было по-другому! Он любил ее. Он слушал ее, а не отмахивался с усталым видом, как от маленькой назойливой мухи. Он не знает, что она всегда гордилась им больше всех, хвасталась перед друзьями. Ему в лицо говорила гадости, а всех остальных горячо убеждала, что ее старший брат почти гений. Почему Господь так мучает его? За какие грехи? С самого начала толкнув на этот путь самоотверженности, бесконечных испытаний и мучений. А где награда? Он снова лежит на больничной койке, на волосок от смерти… Только раньше всегда был виноват кто-то другой… она всегда находила виноватых. А теперь виноватых нет… кроме нее.       Кристина вспомнила… она сама потеряла сознание. И в чувство ее привел оглушающий взрыв. Машина взорвалась, пухлым столбом взметнулось вверх черно-оранжевое пламя. Эван лежал рядом на траве… лицо перепачкано сажей. Оставшихся сил хватило только на то, чтобы подползти ближе и обхватить его рукой, снова проваливаясь в мутное, хаотичное ожидание спасения или смерти.       Она ужаснулась мысли, что так не хотела отдавать брата Вере, что чуть не убила его. А если он выживет? Каким вернется в этот мир? Что, если он не сможет ходить, говорить или потеряет память? Тогда он даже не сможет простить ее. Почему жизнь так несправедлива?       Мысли путались в голове, вызывая обрывки воспоминаний. Один эпизод сейчас вспомнился особенно четко: ей десять, ее одноклассники, гады-мальчишки, грозят, что скинут ее котенка Мелли в водосточную трубу. Они вертят в руках пищащий комочек, не обращая внимание на ее рыдания. Она кричит, что позовет брата, несется домой… Эван только что вернулся из школы. Знакомый большой мешок с коньками, закинутый на плечо, заставляет ее испытать ужас. Она хватает его за руки, захлебываясь слезами, просит пойти и разобраться.       – Кристи, я опаздываю, у меня тренировка, отстань. Ничего они ему не сделают… они тебя просто дразнят!       Он спускается с лестницы, садится на велосипед и уезжает, оставив ее на крыльце их дома. Мелли умер, сломав шею, когда эти уроды скинули его в водосток. Он был еще совсем маленький и слабый.       Никто не может ее утешить. Она ненавидит мальчишек, ненавидит весь мир, а Эвана – больше всего… он обманул ее, сказал, что они ничего не сделают, а они сделали. Ему просто все равно. Он предал ее.       – Я две недели не могла успокоиться… – тихо сказала она. – Мне казалось, эта боль останется навсегда. А потом… Помнишь? Ты вернулся домой, держа за пазухой котенка. Точно такого, как мой Мелли. И ты уверял меня, что он ожил. Что это чудесное воскрешение. Как будто мне пять лет, и я все еще верю в Санта-Клауса и пасхального кролика… И все-таки я вела себя так, как будто поверила. Пока мы не повезли Мелли к ветеринару и не выяснили, что это девочка. Я ведь знала, что это не наш Мелли, но я убедила себя, что верю тебе, чтобы потом снова объявить предателем. Сколько закоулков тебе пришлось облазить тогда, чтобы найти котенка с точно таким же окрасом?       Кристина замолчала, услышав стук в стекло. Повернувшись, она увидела врача и, тяжело вздохнув, вышла в коридор.       – Вам следует вернуться к себе в палату и прилечь.       – Я не хочу лежать.       – Вы сейчас ничем не можете ему помочь.       – Я знаю… – она кивнула и направилась вслед за медсестрой по коридору.