Улицы Страмина полны неожиданностей

      Тёплый летний денёк на берегу Дрива божественно догорал. Солнце медленно и величаво опускалось за озеро, освещая ближайший бор. Мы, сытые, веселые и искупавшиеся в теплых и ласковых водах «потаенной лагуны», сидели на крылечке и наблюдали за такой вроде, как и будничной, а всё же красотой. День пролетел так быстро и незаметно, что казалось, будто мы только-только встретились. Грустно, однако… Вы спросите про кого это я говорю «мы»? Мы – это семья. Моя семья. Все мы, связанные кровным, да и некровным родством - отец, я, Вика, Фиш, Розик, Стеша, Динка, малышка Стася – мои младшие сёстры и Масёна – их мама, наслаждались столь редкой в последнее время встречей.       Новенький самовар, купленный в складчину на старминском привозе, весело гудел, предвещая вечернее чаепитие. Готовясь к этому важному событию, отец и Фиш тихо обсуждали предстоящую ночную рыбалку и размер отступного для местного водяного народа, чтобы тот не портил поклёвку. Вика и Масёна разговаривали о новинках старминской моды и оценивали вышивку моей мачехи, используя Полкана - огромную, старую и бесстрашную по причине размеров, возраста и интеллекта псину - в качестве модели для демонстрации. Розик, гад такой, оттачивал мастерство дамского угодника на моих сестрёнках. Ну сколько раз я исподтишка показывал пацану кулак, мол не дури Стешу и Динку, но всё впустую. Малолетний "кавалер" напускал на себя вид оскорблённой невинности и продолжал свои тренировки. А что делал я? Пытался бренчать «Заход солнца» Ария Длинноволосого. А что делать, когда твоя самая младшенькая сестричка протягивает старенькую лютню, смотрит своими голубыми глазенками и как бы говорит: Сыграй Гелек. Разве можно такой отказать? И я, боясь разочаровать Стасю, играл, сопровождаемый стрекотом кузнечиков в роли оркестра. Выходило, конечно, гхы.. ахово, но Стаське это нравилось. Она приплясывала и покачивалась в такт музыке, высоко задрав свои ручонки. - Гелерт, а я и не знала, что ты умеешь играть на лютне – с заговорщицкой улыбкой произнесла Вика. - Да какое там… я просто так … папа куда лучше может, – со смущением произнёс я. - Ну ты, сын, даешь, – протянул отец – я ведь бренчать научился чтобы маме твоей понравится. Я же не играл посчитай.. - Не, бать, - не отвертишься. Мастерство – не проиграешь. – Весомым голосом сказал я и чуть ли не силком вручил ему лютню - Гарвей, ну пожалуйста, удружите нам. Нельзя же скрывать талант. – Вика произнесла это с интонациями, в которых смешивалось мольба, лесть и шепотка кокетства. - Э-э-эх, уломали, – сказал отец с видом притворной капитуляции. – А что играть то? - Метелицу. Вы ведь её знаете? - А то - Я покажу вам всем «танец времени года», который исполняют у нас, на севере - Вот и хорошо. Ну-ка сына, составь девушке кампанию. - Бать, но ведь у меня и танцевать никогда особо не выходила – протестующе заявил я. - Не, сын – не отвертишься, – весомо заявил отец, явно пародируя меня.       Пришлось уступить. Вика тем временем ушла внутрь дома и переоделась для танца. Сказать, что она выглядела чудесно – просто ничего не сказать. Её длинное голубое платье без рукавов было украшено изумительной вышивкой ромашек, колокольчиков, ирисов и ещё каких-то незнакомых мне цветов, а также было снабжено множеством разрезов доходивших до щиколоток, колен и даже до бёдер. Вика кивнула отцу и тот заиграл. Я, честное слово, никогда не видел ничего подобного. Танец походил на охоту, в которой мне приходилось играть роль охотника, а Вике – убегающей лани. С чарующей грацией она уходила от моих уловок, всем видом давая понять, что так просто её не поймать. И всё-таки я сумел подловить плутовочку. - Попалась – тихо произнес я, заключая Вику в объятья. - Ах кто бы говорил, это скорее я тебя держу. Теперь ты не сбежишь от меня. - ответила она и прижала меня к себе. - Э нет. Врешь, это я тебя держу... Некоторое время мы играли в обниманцы. Я пару раз попытался чмокнуть Вику, но она, плутовато глядя на меня, ловко уходила от моих губ. - Ну что, мир? - предложил я. - Перемирие. - смеясь ответила она. Я отпустил Вику, но она не отпустила меня. Наоборот, её руки впились в меня. Я недоуменно посмотрел на Вику. Она сама не понимала что происходит. Девичье тело в моих объятьях все более и более деревенело. - Не может этого быть! Опять?! Спаси меня! Поце… - прокричала она. Звук её голоса, казалось, застрял в горле…       Кто из вас знает, что такое танец времен года? Или, может быть, кто-то объяснит, как это я оказался на полу? Да понимаю я, что всё это было лишь сном, который, по закону подлости, прервался в самый неподходящий момент. А всё-таки как бы хотелось чтобы хотя бы часть его оказалось правдой. Пусть ну хотя бы Стася оказалась такой же здоровой как в том моём сновидении. Она ведь всей душой любит танцы, но увы – моя сестренка родилась хроменькой…       Я поднялся и огляделся вокруг. В комнате было почти светло и довольно зябко. Поскорее натянув штаны и рубаху, я постарался вспомнить, а, собственно, как я дошел до жизни такой. Увы, после давешнего лечения моими «крепкими лекарствами», голова моя отказывалась работать категорически, выражая протест слабой болью и легким кружением. В отличие от башки, мой раненый бок даже не болел. Всё ясно – допился. Сколько раз себе говаривал – ну не надирайся ты до поросячьего визга. Так нет же - надрался. Как говаривал в таких случаях мой дед: - Доброе утречко, Стармин. - А-а-а, и тебе доброго, Гел, – с заметным зевком донеслось из дальнего угла комнаты.       В старом кресле-качалке, оставшейся еще от прадеда, укрывшись пледом, сидел Розик. Вид у пацана был таким, будто он не спал с тех самых пор, когда мы обмывали моё второе рождение. - Ну чо, бродяга, не выспался, гляжу. - Угу, поспишь тут, когда ты такое учудил… - Погодь, а что произошло? – с некоторой тревогой спросил я. - А ничо такого, – зевнул Розик. – Помирать ты вроде вчера собрался. - А, ты про это – облегченно выдохнул я. – ну так вспомни с кем подмышками и с чем в боку пришел я с работы. Надеюсь, ты не забыл? - С работы – это позавчера было. И гудели мы тоже позавчера. А ты, лабыр этакий, мне ничего крепче медовухи не наливал… - Рано тебе еще мозголомку глушить, – огрызнулся я. – Ты мне лучше расскажи, с чего это вдруг я к мракобесам засобирался? Яд-то мне твой батя откачал. - Видать гадость, которой смазали нож, была какой-то особенной. У тебя жар вчера начался, и этот… как его? Бред, да, точно, бредил ты, будто мы всей семьёй к дяде Гарвею укатили. Да еще и Вику с собой взяли. А она, кстати, вчерась, «Птичье молоко» принесла. Пронесло тебя конечно от этого знатно, но сам видишь, жив, вроде, и здоров почти.       Ну не знаю как там насчёт здоровья – голова всё еще кружится, но то, что я жив было просто здорово. А теперь, пора привести себя хоть в какой-то порядок. Подойдя к умывальнику, я сполоснул лицо и мельком взглянул в кусок стекла, служивший у нас мутным зеркалом. Вот интересно, чтобы случилось с вами, если вместо себя вы бы узрели нечто, с бледным осунувшимся лицом, кругами под глазами, а сами глаза, при этом еще и отливались бы красным блеском? Забыл добавить и еще одну небольшую деталь к портрету: темные волосы были взлохмачены и стояли торчком. - Розик… что… кто.. со мной сделал ЭТО?! - Ой, Гел, ну не ори ты так, – протянул не выспавшийся пацан. – Молочко птичье, однако.       Так, Гелерт, спокойствие, только спокойствие. Лучше быть временно (ВРЕМЕННО?! Насколько это ВРЕМЕННО продлится?!) живым лабыром, чем мертвым красавцем. - Значит всё дело в молоке… и только поэтому я живёхонький? – неуверенно спросил я. - в нём самом. Сначала, батя и на порог не хотел пускать Вику, но когда она дала склянку с тем противоядием – смягчился. Кажись, она даже и простил её за танцульки, и за шаль тоже…       С этими словами, парень слегка заёрзал в кресле, пытаясь изобразить Викину пляску. В первый момент я думал было возразить ему, что никакой пляски я не помню, однако память услужливо подкинула мне картину позавчерашнего веселья. М-да, выходило не слишком красиво, мягко говоря. Представьте себе, вот Фиш, будучи под хмельком и слегка пошатываясь, входит в комнату и вместо «одра болящего» попадает на развесёлую пьянку-гулянку, где собственный сын в кампании двоюродного племянника и малознакомой ведьмы без зазрения совести «лечатся микстурами двухгодичной выдержки». Ну и в качестве добивающего штришка к вечернему пейзажу добавим еще и то, что поименованная выше ведьмочка отплясывает на столе гхыр пойми какой танец, обрядившись в старое тряпьё. - Это что такое тут происходит! – с праведным негодованием в голосе вопил старый палач. – Это, что за бардак вы тут устроили?!! - Спокойствие, дядя Фиш, тока спокойствие, – заплетающимся языком отвечал я. - Сядь, тяпни штрафной и можешь поздравить меня с частичным возвращением зряплаты… - Спокойствие!!! Да вы… вы… - Ты чо, из-за тряпок переживаешь? - Не смей называть одежду моей матери тряпками!! – голос Фиша стал скорее походить на визг. - Бать, ну в самом, а как назвать еще можно вот это… - вставил своё слово Розик. – баба Феся к концу жизни немного… А-АА!!! Ну за что драться-то…       Да уж после такого слов нет, есть лишь мат да афоризмы. И вот после этого у него хватило выдержки не спустить Вику с Плашкиного холма, когда она появилась там на следующий день. Что ни говори, а мой дядя волевой человек. Не слишком хорошо мы всё-таки с ним поступили, когда начали отмечать без него. Можно же было потерпеть и подождать. - Слушай, Розик, а где теперь твой батя? – с несколько виноватыми интонациями в голосе спросил я. - Прилёг. Сказал. Что на пару часов. За тобой присмотреть велел. И это…       Розик хотел еще что-то сказать, однако его прервал настойчивый стук в дверь. Мой троюродный братец хотел было подняться и выяснить кого конкретно занесло к нам в такую рань, однако я решил сделать это сам. Сказать честно, на счёт возможного визитёра у меня имелись весьма обоснованные опасения и, к большому сожалению, они подтвердились. - По государственному делу… - начал было дворцовый вестовой, но запнувшись на полуслове уставился на меня. Согласен, видок у меня был не слишком презентабелен. - Ты… это… того, - после небольшого замешательства промямлил ошарашенный курьер. - Шел по улице. Споткнулся. Упал. Очнулся – нож. Всё ясно? - А.. ну да. - Так что там в государстве-то такого происходит, раз ему до меня дело есть? - Купец Корзинкин, значит, пригнал ко двору…. – вестовой хотел было начать рассказывать какую-то сплетню, но осекся и вновь перешел на официальный тон. - По делу об оскорблении величества, дознавателю Темнолесу надлежит прибыть во дворец.       Всё ясно, дело не срочное. Скорее всего какая-нибудь чернильная душонка ошибку допустила в официальном документе или кляксу поставила, а мне, значит, надо выяснить случайно так вышло или по злостному умыслу вольменских шпионов. Я кивнул курьеру и, попросив обождать, вернулся в дом. - Ну там кто? – спросил Амброзий - Гхыр в розовом пальто и лабырр на кобыле - А на кой пришли? - Дорогу домой забыли, – закончил детский стишок я. – На работу меня вызывают, браток. - Не, погоди. Я ща батю разбужу как он велел. - Розик, поимей совесть, твой отец два дня не спал. Да и ты выглядишь не очень. Давай ложись и вздремни хорошенько. А я пойду, поговорю с человечком… - А он глядя на тебя во всём чем угодно признается, – продолжил за меня парень. - Вот видишь, я и напрягаться не буду, авось и деньгу какую принесу. Так и передай отцу своему когда проснется.       Розик еще побурчал о том, что «батя мне мол за тебя шею намылит», но похоже согласился с моим уходом – спать ему хотелось уже давно. Собрался я довольно быстро – в самом деле, много ли нужно времени, чтобы натянуть башмаки? Единственная заминка вышла с курткой: старая, благодаря Розику, отправилась в печку, новой не было, в одной рубахе идти – зябко. Пришлось выбирать между форменным кафтанчиком или камзолом, подаренным мне за роль Зайца-Кролика самой королевой. И что теперь делать? Камзол сидел неплохо, но вот идти по Стармину в этом нагромождении рюшек, бантиков, позументов и прочей мишуры было опасно. Могли засмеять, а то и вовсе облить содержимым ночного горшка. На носящего кафтан дознавателя (пусть и младшей, третий категории) никто бы не зыркнул лишний раз. Но беда была в том, что выдан-то он был девять лет назад пятнадцатилетнему юнцу, едва только оправившемуся от болезни, а теперь его должен был натянуть слегка располневший взрослый мужик. После некоторого колебания между красотой и безопасностью, я выбрал второе и отправился на службу.       Плотный туман, с раннего утра висевший над нашей столицей, помог мне добраться до работы без приключений, однако не зря говорят, что улицы Стармина полны неожиданностей. Да и не только они. Когда я вошёл в свой подвальчик, первым кто встретил меня оказался старший следователь королевской юстиции Всеслав Порохня. Ошарашенный моим видом, он прервался на полуслове и недоуменно уставился на меня. Впрочем и я сам был ошарашен не меньше. Эстет, эрудит и просто хороший человек, Всеслав больше всего на свете ценил удобное кресло в собственном кабинете на Каланче, вкус терпкого красного вина и знания, почерпнутые из старинных или современных книг. Причём не важно каких именно. Мне иногда казалось, будто во всей Белории не существует таких вопросов, на которые Порохня не отыскал бы ответ. При всём при этом, Всеслав был почти начисто лишён амбиций. Будь его желание, я думаю, он бы без труда достиг места руководителя Каланчи , однако куда выше начальственного поста мой знакомый ценил возможность оставаться в ничем не нарушаемом спокойствии духа. За годы проведенные на королевской службе Порохня изрядно поднаторел в искусстве крючкотворства и покажись ему разбирательство не стоящем его внимания, он без зазрения совести спихнул бы его на менее расторопного коллегу. Из этой нехитрой цепочки размышлений мне осталось сделать вывод, что дело не столь уж просто. Хотя не пойму в чём тут закавыка? Ладно, всё это не мое дело, меня «разговор по душам» ждёт.       Между тем, Порохня первым оправившись от моего «упыриного» вида вздохнул и указал фронт работ. Сегодняшним моим “собеседником” оказался не старый еще человечек маленького роста с вытянутым крысовидным лицом и трясущейся пегой бородёнкой. Весь его вид, замызганная чернилами одежда вкупе с бегающими глазками говорили о нем как типичном обитателе присутственных мест, в просторечии именуемым ашыпчиком. Своими повадками, великолепно переходящими от надменного тона по отношению к просителям из селян или бедных мастеровых до подобострастности к самому мелкому из начальников, эти существа превратили себя в героев нецензурных частушек и баек. Именно такой писарь был вполне готов к допросу второй степени - имитации пытки. - Итак, вы по-пГежнему утвеГждаете, что будучи даже в нетГезвом уме и нетвёГдой памяти не желали оскоГблять Его Величество? – произнёс старший следователь. - Ну как же можно? Его величество мне прям как отец родной. – Запинаясь и дрожа всем своим щуплым тельцем пролепетал человечек. - Значит вы еще утвеГждаете, что Его Величество, есть ваш отец? – иронически вопросил следователь. – Господин Елинек, занесите в свои записи и это. - Вы не так меня поняли, господин следователь! Король не с какого боку не подходил к моей матушке. Он как бы отец не в физическом, а в метафизическом смысле… Я имею ввиду общенародный… - похоже несчастный ашыпчик совсем запутался. Что было одной из целей Порохни. - Так, погодите, выходит, что Ваша матушка изменила Его Величеству с… - Моя матушка, мир её праху, всегда была верноподданной… она любила короля… она еще деда государя… И никогда-никогда ему не изменяла! – подследственный уже был почти готов разревется. - Ну, извините, это уже не в какие воГота не лезет. УтвеГждать, что Ваша матушка любилась с блаженной памяти Его Величеством Никодимом Пятым? Вы пГосто фантастически ухудшаете своё и без того неблестящее положение. Господин Елинек, занесите в пГотокол сие высказывание обвиняемого.       Наш протоколист слегка кивнул и тем же равнодушным видом заскрипел пером. Его можно понять – за пятьдесят пять лет чернильной службы он и не такого наслушался. - И как же так – продолжил с театральным негодованием старший следователь. – С таким-то пГоисхождением Вы сумели наваять вот ЭТО? Господин Темнолес, Вы только взгляните на это. Написать такое и о ком? О своих метафизических пГедках!       Поскольку следователь с подследственным были увлечены содержательным, я успел закрепить несчастного на допросном кресле и когда Порохня сунул мне буквально под нос какую-то бумагу, у меня не осталось иного выхода как взять её в руки. Выйдя на освещенное место, я развернул предложенный текст и стал читать его про себя. В общем-то правильно сделал. Прочти я хотя бы пятую часть того, что было написано там публично или в узком кругу, то сам бы оказался в допросном кресле. А всё-таки талант был у чернильной души, несомненный талант. Вот так вот переиначить титулы Наума на нецензурный лад, да чтоб ещё каждый из них заиграл своими непередаваемыми красками – это надо было уметь. Мне даже стало немного жаль этого несчастного ашыпчика. Хотя какой он к Коврюжей маме ашыпчик? Уже за несколько первых строк этому человечку светило Раздельное Древо, не меньше. Ну почему он не прочел эти строки в какой-нибудь таверне? Многие фразы пошли бы в народ и их автора поминали бы добрым словом еще долгое время. А теперь? Текст – в печку, автора – в печь. От таких мыслей, очевидно, лицо моё приняло скорбное выражение, чем Порохня не преминул воспользоваться. - Ну вот, господин подсудимый, - с деланной грустью произнес он. – Опечалили господина дознавателя. А он у нас как мальчик, не глядите, что он такой большой. Ведь я не ошибаюсь, господин Темнолес? - Не ошибаетесь, господин следователь. С этими словами я вышел на свет и, слегка улыбнувшись, укоризненно посмотрел на бедного писаря. От моего взгляда чернильный червь мгновенно потерял сознание. Впрочем, его обморок длился недолго, ибо такой оборот не устраивал ни меня, ни Всеслава. - Эй, подследственный, очнитесь, - произнёс я, слегка похлопав бумагомараку по щекам. От такого обращения арестованный взвизгнул так, что у меня едва не заложило уши. - Впечатлительный, однако контингент пошел в канцеляГиях. Чего это вы так вопите? Неужто упыГя увидали? - А-а-а-ага. Он… он такой б-б-бледный… глаза т-т-такие к-к-красные… - И вы подумали будто он упыГь? Неужели вам самому-то не смешно? Тут же ведь не кладбище, тут коГолевский двоГец. Ну какие тут могут быть упыГи? Вот вампиГы это совсем иное дело, вы согласны со мной, господин Темнолес? - Согласен, - подтвердил я. - Упырь может и мертвечиной обойтись, а с вампиром такие фокусы не проходят. Тут кровушка нужна. Свеженькая, тепленькая. А я как потерял её недавно. - Ай-яй-яй ну что же вы за Гастяпа такой? И что же мне нынче с вами делать? Хотя… наш уважаемый подследственный, как вижу, человек довольно упитанный. Надеюсь за полчаса вы сможете восстановиться, господин Темнолес? - За полчаса, пожалуй, смогу. - Вот и замечательно. В таком случае, я вас пока оставлю. Подышу, так сказать, свежим воздухом. Да и ещё один момент: не забудьте намылить нашему знакомому шейку, а то она знаете-ли… пованивает. - Всенепременно воспользуюсь вашим добрым советом, – степенно ответствовал я и полез в ящичек с инструментами, ища там мыльный камень. - А? А?! А-а-а!!! – завизжал подследственный. – Вампир! Вампир!! Во дворце завелся вампир!!! Люди спасите меня!!!! - Ой, ну не орите вы так. У меня в ушах закладывает от вашего воя. Такие как вы ведь шепчутся по-пьяни, что во дворцах одни кровопийцы сидят, не правда ли? А где мы находимся? Во дворце. Так чего же вы возмущаетесь?        Несчастный писарь бесновался как мог. Он пытался вскочить с допросного кресла и драпануть куда глаза глядят, однако ремни, которыми чернильная душа была пристегнута выдерживали слабый натиск бедняги. Озираясь бессмысленным взглядом по камере, писарь всё еще пытался найти хоть какую-то помощь. Ну кто ему мог её оказать? В мои глаза пристёгнутый писарь старался не смотреть (зря всё-таки, я бы ему в таком случае налил успокоительного «лекарства», которое я держу среди инструментов), во взгляде протоколиста Елинека сквозило равнодушие – за пятьдесят пять лет службы он и не такое видал, а вежливый взор Всеслава Порохни вызывал оторопь. - Люди добрые, - стонал писарь – ну что это творится-то? Граб… то есть насилу…тьфу… ВЫПИВАЮТ!!!       Никто не собирался отвечать на мольбы подсудимого. Я покачал головой, продолжая намыливать его шею, Елинек равнодушно уставился в бумаги и усердно скрипел пером, старший следователь отошел в тень. Наконец, чернильный червь предпринял последнюю попытку перестать быть моим «обедом». - Слово за делом! Делом о паже Малинеке! – сорванным голосом просипел он. - Вы понимаете последствия, если ваше высказывание будет ложным или недостаточно заинтеГесуют нужных людей?       Подследственный кивнул. - Господин Елинек, господин дознаватель – погуляйте пожалуйста ближайшие полчасика. Только не уходите слишком далеко, возможно ваши услуги мне ещё понадобятся.       Я и престарелый протоколист почти одновременно встали и откланялись. Вроде бы мы и пробыли в подвале всего ничего, а казалось, что прошло уже несколько часов. В глубине души у меня теплилась надежда, что несчастный ашыпчик выложит действительно стоящую информацию и его не казнят. Всё-таки обидно отправлять к мракобесам такого ловкого писаку. Жаль, что из всей его бумаги мне запомнилось всего-то несколько начальных фраз (сказать по правде, я цензурный вариант полного титула короля не помню). А вот то, что с утра у меня во рту не было даже маковой росинки я помнил прекрасно. Поэтому едва только мне удалось покинуть свое рабочее место и затеплить лампадку в нашей придворной часовенке (иного способа помочь несчастному сочинителю не было), я отправился на кухню, где мой ’’упыриный’’ взор оказал мне просто неоценимую услугу.       В любое иное время стряпуха – старая скупая варака, чтоб ей мракобесы подавились – и близко не подпустила бы меня к котлам. Теперь же ей оставалось только шепотом ругаться, глядя на то как я за обе щеки уплетаю горячую похлёбку. Подойти и прогнать меня ей мешал суеверный ужас. Закончив ранний обед или поздний ужин – это уж кому как угодно - я нагло перешерстил кухонные запасы и позаимствовал оттуда булку, кусок варёного мясца да пару листиков салата. Из такого нехитрого набора, я соорудил нечто похожее на бутерброд, который теперь и уплетал, сидя на скамейке возле Серебряного пруда.       Странное всё-таки это место – дворцовый парк. В любое время тут было как-то особенно хорошо. Поэтично, я бы сказал. Ну где же тут поэзия, спросите вы: деревья почти сбросили свой наряд, утки с гусями улетели, рыбешки – и те уже готовый впасть в подлёдную спячку, а всё одно – хорошо тут. Будто, садовник, что разбил дворцовый парк владел каким-то особым секретом, создавая обыкновенное чудо.       Так… а вот это вот чудо мне совершенно не нравится. Я оглядел окрестности: за кустами не спрятаться, под лавкой – не умещусь, может в пруд нырнуть? Это был бы путь в один конец. Всё, приехали, попал я, ибо был замечен никем иным как Её Величеством королевой Белорской Дианой – страхом и ужасом дворцовых работников.