Комплект

Искусство тонкое и строгое, но с тем приятно-обыденное – создать крошечную дистанцию, крепко вцепляясь в горячую ладонь, и закружиться, вздымая низ юбки, дразня оголившимся чуть больше бедром. Шаг – синхронно, шаг – синхронно, и прильнуть поближе. Вытягиваться, однако не прижиматься, медленно вдохнуть в губы напротив. Руками поглаживать плечи. Играть улыбками разноликими. Отступить на шаг, броситься вперёд и ногой заскользить по чужой. Будто под давлением горячей любви – любят они говорить. Расцвеченный золотом зал блистает ярче солнца. Будто совсем-совсем скоро заведёшь в уголок потише, прижмёшься, замурчишь, оттянешь юбку и раздвинешь ноги, всё ещё улыбаясь, – крутятся мысли, крутятся образы в их головах. Посреди фальшивой красоты гнилая плоть изрыгает свою чернь и сладкую ложь. Отчасти правда на их стороне. Человеческая нравственность рассеивается с каждым хмельным вздохом, никакой роли настроение, расположение, жизнеощущение не имеет; в мозгу отпечатаны слова из вложенных на руки бумажек, следуй им, подстраивай цепочку событий к требуемому исходу. Ада работает – встречая людей выше обыкновенных, выдёргивая из них всё без остатка. Ада живёт – с каждой миссией рождаясь заново, вливаясь в чужие миры. Её называют волшебницей. Ею откровенно любуются. Достаточно, чтобы быть частью толпы, достаточно, чтобы вгрызться. Ведьма зазывает, смеётся и уводит из райских садов. Субъект распаляется медленно, словно яд под кожей распространяется; колено пытается проскользнуть меж ног, хватка становится ласковее, своевольнее, как при обращении к кошечке. Ада сдавленно выдыхает, когда её притягивают, когда отпускать не собираются. Она улыбается. Ей улыбаются тоже. Шумит зал, переливается шафранно-жёлтым, дамы смотрят на них – на неё – как-то вскользь, а мужчины цепляются взглядом. Для них Ада изгибает алые губы в красноречивой ухмылке. Вечер. Ночь. Среди живых. Вообрази вонь трупов, их стеклянные глаза и шатающуюся походку – и работать легче. Улыбаться. Задыхаться, двигая бёдрами под чуждую похвалу (или перерезать сразу же шею, или ворковать чуть позже на ухо, фиксируя каждый вдох невзначай, или, или, или). Ада рубила, когда бриллианты, пылясь, были разложены по отделениям туалетного столика, Ада методично расстреливала, когда на иной границе высокоразвитой цивилизации богатеи травились тысячедолларовым вином. Из грязи в княгини, и обратно. Здесь всё скатывается в игру с людской психологией: распознай типаж, улови выделяемые словно газы слабости, пользуйся. Козыри как под рукой. Аде не привыкать, когда красивый или никакой, харизматичный или невзрачный – но уже жалкий – человек желает большего. Она танцует для него. Говорит для него. Поигрывая ножкой бокала, испивает глотками что-то сладко-вязкое, искусственно обогревающее, и с облизанными губами поворачивается спиной – иди за мной. Людьми всегда пользуются – помнит она. Людьми всегда пользуются – повторяет Ада Вонг. У неё нет имени, самоидентификация отсутствует. Что было, то сотрётся. Женщина с миллионом имён и лиц кружится в центре бури, заполоняя её осколками. Привилегированная шпионка Ада Вонг, знакомству не рада. Мисс Синьхуа, очень приятно, что вам надо? Мисс умирает со скуки. И от пустоты.

***

Ночь. Поместье. Жертва близка. Глазами засверкала, походку отладила. Двинулась осторожно меж людей, таких разнообразных и однотонных, не дотрагиваясь до них. Нужная рожа впереди, только пара шагов, вздох и столкновение. Её берёт за руку кто-то другой. Её окликают как Аду. (Мисс Минчжу, отчего увядаешь?) Согласно принципам работы и общечеловеческой жизни всё продаваемо, перерабатываемо и покупаемо. Ничто не имеет ценности кроме того, что человек так одолеть и не смог. Подтянутая, щетинистая, молодая, нужная рожа уходит из её поля зрения как можно неторопливее. Согласно принципам её жизни всё происходящее и имеющееся так или иначе остаётся за плечами в форме накоплений бесполезных воспоминаний. Когда Ада поворачивается, вся великолепная и загнившая, её руку осторожно притягивают к груди, прямо к сердцу. Когда Ада Вонг отчего-то затихает, оборвавшись на начальной бесшумной «Л», такой знакомой, обыкновенной, останавливается и всё остальное. Подтянутое, щетинистое, постаревшее, не то лицо светлеет. И вместо всего, что могло бы быть, для неё улыбаются.