Комплект

Будь мир без оружия, люди разорвали бы друг друга и беззащитными руками. Размах выбора даёт избирать по удобству, по наслаждению. Или по перекладыванию вины. Снайперская винтовка впечатляет как дополнительная часть брони, как новая функционирующая деталь, с которой Аде приходится работать напарником. На расстоянии до тысячи метров это – волшебная вещь, насквозь пробивающая тело из костей и мягкой плоти. Закреплённый глушитель замаскирует раскат выстрела, чтобы вокруг не сбежались ненужные лица с толпой принявших очередной вирус несчастных, невиновных, тех, кем захотели поиграть Высшие ради роли Богов; а отдача винтовки послужит красивой итоговой точкой или раззадорит при промахе. Ада укрывается на балкончике жилого, покинутого дома, не переставая упирать глаз в объектив оптического прицела. Снизу отчётливо доносится скрежещущее, горловое похрипывание, избыточно живое для мертвеца хотя бы потому, что Вонг различает отголоски человеческой речи и памяти. «Кофе». «Сынок». «Страшно». Слова неразборчивые, полусвязные. Они оборачиваются последними рыданиями. У Ады никогда не получалось представить чужие ощущения от чудовищной физической боли и распадающегося сознания. Она и не обязана – значит, не будет. Она присматривается к небольшому дворику за проспектом, окружённому забором из профнастила. Там группируются солдаты, видные точно на ладони. Ада усмехается для них, пусть даже по плану этого никто никогда не должен заметить. Ада неотделима от тьмы, тогда как переводящие дух солдатики обращаются к свету. Ада пристально рассматривает человеческие фигуры, скованные и защищённые боевой формой, выискивая незаменимую физиономию и не забывая слушать. Хрипы, желает обмануть психика, будто раздаются около уха. Смерть окружает повсюду. Ею дышишь, от неё бежишь, ею забавляешься. Лицо с пролёгшими морщинами, с осадком грязи и крови, неизменно хмурое, измученное временем – Ада избавляется от лицевых эмоций. Её шёпот теряется в пространстве. — Ну здравствуй. Крис Редфилд перезаряжает автомат, на лету прихватывая брошенный магазин, и умудряется исполнять это лишь благодаря механически действующим рукам, пока вертит головой то туда, то сюда. Он сидит на краю металлической лавки, еле шевеля губами, стискивая зубы. Он выглядит потрёпаннее всех. Ада фокусируется. Осталось выждать только самый удобный, эффективный момент, который хочется сделать красивым. Пара мгновений. Не раздражает ткань спецкостюма, слегка сдерживающая движения, не проникает под саму кожу агония больных, неторопливая, осознаваемая и после конечной человеческой мысли. Ада даже не моргнула, когда получила заказ. Но с неохотой вдавалась в подробности, неудивительные для неё. Редфилд словно… синхронизировался с оружием. Редфилд выглядит увереннее, правильнее. Действия точные и взаправду солдатские. К сожалению, куда более мелкие детали Ада почуять через прицел не может. Она только ждёт. Не отвлекается. Редфилд напоминает цепного пса, который ничего не понимает, – чтобы оберегать примкнувших к стае новеньких с примерно таким же будущим. Вот опускает ладонь на плечо тяжеловесного парня. Его взгляд уже мягче? Вот чуть сгибается, возобновляя осмотр малой площадки. Он смотрит слишком внимательно. Спусковой крючок под её пальцем кажется уступчивым. Мышцы ненамного напрягаются, онемевают, но Ада знавала такое не единожды и пресекала силой мысли, умеющей творить чудеса, стоившие восхищения. Редфилд видится похожим на медведя, просто менее массивного. «Ада» ломается, однако изгибает губы в невесомой – и самой своей неправильной – улыбке. Она только ждёт. Она растягивает время. Не из-за сомнения. Наблюдение за героем, пережившим практически все основные биотеррористические акты, равняется чему-то личному: легендой, насколько Аде помнится, Редфилда кликали лишь в ответственные моменты истории. Вонг улавливает переплетающиеся, схожие нити. Винтовка чувствуется лучше. Редфилд стискивает голову, трёт переносицу, а дуло его пушки тычется в землю. Клокотание под балконом, от которого вибрируют аж кости, теряет двойное дно, дополнительный глубинный смысл – человеческая суть прогнулась перед внедрёнными микроскопическими организмами. Рёв усиливается, отчего Ада сжимает оружие сильнее, до лёгкого бряцанья. Редфилд жмурится и морщится. Она представляет, как мутировал бы он. Расслаиваются клетки, выдавливаются из тела части скелета и органов, не закрывается рот, исторгающий бессмысленные вопли. А ещё есть пуля во лбу – даже крепкий, непобедимый мужик с грудой анормальных мышц свалится мёртвым грузом. Она думает, что бы он предпочёл больше. Одинокий волк с зацикленной жизнью. Волк падёт от волка. Ада приподнимает брови, когда Редфилд одним глазом, не прикрытым приложенной к лицу ладонью, будто смотрит точно в прицел. Он сгорбился ещё явнее, как на что-то надвигающийся. Ада не способна особо понимать мелкие подробности. Глаз кажется звериным. Она бы махнула ему несколькими пальцами в знак приветствия, он бы ощеривался, не стыдясь выступающих клыков. Дёргающийся зрачок, темнеющая радужка. У Вонг система, выработанная за тысячи лет до неё: без риска раздробить на куски препятствия, цель. Но она бы поиграла. О многом говорить, таинственно усмехаясь, словно зная Истину, выбивать из него бешенство и дрожащие руки – ну а потом, когда щёлкнет интуиция с расчётом, прикончить. Ада кое-как вспоминает имя его кровной сестры, чтобы привычно замечать, как бывают связаны вещи в тесном мире – их жизнях. Сестричке, Клэр, придётся проживать одной. Она ведь готова к подобному; она наверняка похоронила брата вместе с собой. Знающие о собственной безвыходности люди переносят гибель полегче. Не в пример помирающим, которые ещё два дня назад не ждали. Не сосчитать обломанных планов. Кто-то всё-таки дожидался, что когда-нибудь начнёт новое и желанное существование. Винтовка – её часть. Убивает – Ада. Редфилд, пожалуй, прибьёт и руками, кинется под огонь. Ада сменяет положение ног. Редфилд разминает шею, плавно покручивая головой. Каждая мысль, впечатление, фантазия вместе занимают у неё не дольше пары мгновений. Они все смешиваются и не выделяются. Так-то, выходит, на Редфилда Аде плевать, как плевать на отдельно выбранного человека в другом участке бытия. Никогда не выйдет принятие всех личностей на равных. Можно побеспокоиться разве за целое человечество. Был один, кто вклинился неудачным случаем, неудачной печалью: он случайность из случайностей, которые дают надежду даже ей, живой и до сих пор держащийся огонь. Когда потухнет – тогда да прибудет деградирующая, ненасытная тьма. Однако Ада верит. Уж она обязательно не тронет его. Но вряд ли позаботится о вере Леона в неё. Максимум, что Вонг себе позволяла, так это корректировку приказов, оставляя общую суть первоначальной. Подправить мелочи, сделать по-своему. Аде никто не докладывал, насколько Редфилд привязан к общественному миру и повязан им, потому что сама просила: не стоит. И мысленно себе: я всё пойму, увы. Редфилд словно бросает взгляд на Аду, мёртвый в том понимании, что кто-то стоит до последнего, непостижимый как у зверя и одновременно чертовски простой, ибо нет выточенной сложности. Ада лишь воображает. А Редфилд её не видит (не увидит). Крис, Крис, точнее. Она бы желала дуэль с оружием против оружия. Да, она бы сказала: — Давай. Мы создания войны. Вой сломавшихся людей превращается в монотонное, тянущее песнопение, собирающееся в хор, распространяющийся по немаленькому району. Они – расцветшее оружие нового поколения. Дуновение ветра прекращается, а лампы ближних уличных фонарей потихоньку мерцают, прежде чем некоторые лопаются с градом угасающих золотых искр. Тьма сгущается. Бойцы наконец принимаются шевелиться. Если Редфилд после каждого павшего товарища что-то безвозвратно разрушил в себе, растоптав человеческую личность (и жизнь, и счастье) к чёрту, она не сомневается насчёт этого, то Ада отшлифовала саму себя. «Ада», оболочка существования, совершенствуется. «Ада» стала всем. Это есть истинный облик, к которому шёл осознанно через череду одинаковых, но также уникальных лет. От этого не откажешься. Ада понимает Редфилда. Отсчёт пошёл. Два. Крис не торопится вставать, автомат удерживает с небрежностью и действует заторможено, как будто здесь дом. Ада облизывает сухие губы, но её личная, собственная пустота, вероятно, подводит. Что-то заполняет. Один. Он для неё ничто. Он только мелькал на дальнем фоне, отзвуком общего дела, параллельный ей человек. Волк. Брат брата видит издалека. Оружие в её руках решает. Комфортное, удобное. Если бы… если бы она преодолела другую дорожку, они были бы бок о бок, бегали вместе, разрывали чужую плоть на куски. Но Ада Вонг дышит. И Крис Редфилд пока тоже.