Каллиграфия

В жизни Троя Бредшоу — капитана полиции, героя ежевечерних новостей и просто хорошего человека — разыгралась нешуточная драма. За окном лил дождь. Почтенные старушки перед церковью поговаривали, что господь в наказание за грехи обрушил на Стилуотер потоп, но видно, слишком много грязи скопилось в этом городишке, и даже господу оказалось не под силу добела отмыть пропащие душонки его обитателей. Улицы не просыхали уже неделю. Полицейские, измучившись в ожидании мало-мальски яркого луча, каждое утро начинали с прогноза погоды по шестому каналу и втихомолку советовали друг другу не попадаться капитану Бредшоу на глаза. Его склонность к осенней хандре была широко известна, поэтому в ненастные дни подчиненные крались по коридорам департамента тихо, будто мыши, и прятали самые скверные отчеты подальше от начальственного ока. Настроение капитана, тем не менее, не улучшалось. Тучи, собравшиеся в его душе, ничуть не уступали — ни размерами, ни цветом — тем тучам, что примостили тяжелые брюхи на крыши многоэтажек. Жизнь, доказывая свое прогнившее чувство юмора, каждый день готовила Трою новые каверзы. Если смена начиналась с поджога или воспитательной беседы с пташкой, попавшей в ловко расставленные силки сутенера, заканчивалась она тремя убийствами, пятью вооруженными ограблениями и по меньшей мере одной погоней. Иногда Трой думал, что впору не преступников сажать в тюрьму, а честных людей, чтобы там, за неприступными стенами на острове Сан-Марко, они почувствовали себя в безопасности. Тех, кто мог похвастать чистыми руками и незапятнанной совестью, в Стилуотере осталось мало: впору их держать за решеткой, как редких зверей в зоопарке. Прочие же обитатели города, от уличных бандитов до честных бизнесменов, были набиты дерьмом, как мешки картошкой. Субботним вечером, под конец рабочего дня, жизнь гнусно усмехнулась снова — и привела одного такого бизнесмена на порог полицейского департамента. Откинувшись в кресле напротив Троя, он вытянул длинные ноги в безупречно отглаженных брюках и затянул светскую беседу сладко-сладко, как соловей песенку. Трой безуспешно пытался изобразить вежливую улыбку, но она прокисала немедля, как молоко на жаре. После партии в теннис, состоявшейся в прошлый вторник, препротивно ныла левая рука. Крупинки кофе поскрипывали на зубах. Расточая медовые речи, нежданный визитер буравил капитана взглядом — глаза у него были холодные, серые, птичьи. Трой звякнул чашкой, тяжело вздохнул. Почесал усы, кустившиеся под носом. Поклялся — в пятнадцатый раз — никогда больше не принимать участие в светских раутах Моники Хьюз, будь трижды неладен ее теннисный корт. Капли настырно барабанили о жестяной навес, выводя приевшийся мотивчик. Дейн Фогель, неизменно элегантный и непозволительно тощий, взял из сахарницы два куска рафинада и принялся размешивать их ложечкой. Она звенела о стенки дешевой керамической чашки с надписью «За отличную службу». Трой ненавидел этот звук, но еще сильнее возненавидел презрительную мину, скорченную Фогелем после первого глотка. Большой знаток хорошего капучино, тот скривился и снова потянулся к сахарнице. Может себе это позволить, подумал Трой, и с болью взглянул на недоеденный пончик в шоколадной глазури. Дилемма, отравлявшая его жизнь, казалась неразрешимой. На одной чаше весов была изумительная, свежайшая выпечка из соседней кондитерской. Пончики в сахарной пудре, пончики в карамельной крошке, пончики с клубничным вареньем, воздушные эклеры, наконец, крендельки с заварным кремом… Не еда — произведение искусства. Амброзия. Лекарство, которое действовало на его изможденные нервы лучше, чем «Прозак». Другую чашу весов, однако, оттягивали вниз упреки жены, угрызения совести и воспоминания о брючном ремне, где не хватало места для новых дырок. Трой еще раз посмотрел на своего собеседника. Потом — на отчет о деятельности «Святых», лежащий поперек клавиатуры. И скрепя сердце отложил пончик на блюдце. — Мистер Фогель, — сказал он, вытирая жирные пальцы салфеткой. — Вынужден напомнить, что у вас самого рыльце в пушку. А участок — это вам не церковь, я индульгенций не раздаю… — Даже за большие деньги? — вежливо улыбнулся мистер Фогель. — В таком случае честь и хвала нашей неподкупной полиции. Раньше не замечал, чтобы вы и ваши коллеги так рьяно пеклись о соблюдении устава. Разрешите поинтересоваться… Как вы думаете, капитан Бредшоу, почему я здесь? — Сотрудничество со «Святыми» — одно из немногих пятен на безупречной репутации вашей драгоценной конторы, — усмехнулся в усы Трой. — Естественно, вы душу дьяволу продать готовы, чтобы это пятно исчезло. — Нет, капитан. Не угадали. Какие бы мотивы вы мне ни приписывали, я здесь по той же причине, что и вы. В конце концов, мы с вами — очень хорошие люди.