***
Перепрыгивая через кусты, спотыкаясь о камни, торчащие из-под земли, молодой сержант бежал сломя голову к временному палаточному лагерю, который расположился в самой чаще густого, практически непроходимого леса. К партизанскому отряду он примкнул совсем недавно, сбежав из деревни, которая находилась уже очень далеко, захваченная фашистами. Хоть ему уже и доводилось видеть и слезы, и взрывы, и смерть, он все равно до сих пор вздрагивал и боялся каждого шороха. И когда во время прочесывания территории он заметил, как в небо вздымается серый столб дыма, то со всех ног пустился доложить о происшествии командующему отрядом. Перескакивая через поваленные деревья, густо обросшие мхом, перебираясь через колючие кустарники, он выбежал на поляну, где стояло около десятка больших палаток и маленький хлипкий шалашик. В центре поляны, около потухшего костра, вокруг которого лежали бревна, стоял полковник, окруженный партизанами, которые что-то живо обсуждали. - Товарищ полковник! – сержант подбежал к обернувшимся на его крик партизанам и, тяжело дыша, резко дернул руку к пилотке, отдавая честь, и так же резко бросил обратно. Партизаны, переглянувшись со старшиной, еле сдерживали улыбку – уж очень им нравилось, как новобранец их партизанского отряда старался угодить статному и суровому полковнику Билану. Хмурый командир отряда, никак не отреагировавший на легкий смешок, прошедший за его спиной, вздохнул и внимательно пригляделся к сержанту Гречко. - Говори, – поставив ногу на поваленное бревно, которое служило скамейками у солдат, полковник приготовился слушать доклад запаханного, разнервничавшегося сержанта. - Товарищ полковник, за рекой, в стороне соснового бора, ну, около которого мы хотели устроить привал, который в четырех часах от нас, были слышны дробные выстрелы и взрывы. Скорее всего, как вы и предполагали, немецкие разведчики упали на хвост. Не меняясь в лице, продолжая все так же хмурить брови, полковник Билан поправил съехавшую на лоб фуражку. Ему не раз приходилось спасать свой отряд бегством, так как оружия было мало, провизия была в недостатке, а количественный состав фашистов был неизвестен. Отряд Билана двигался на запад, в небольшую деревню, где их должен был встретить капитан большого отряда от Центрального партизанского штаба и снабдить их оружием. Полковник Билан уже давно перестал бояться, и глубоко в душе он был доволен, что в его небольшом отряде еще остались ребята, которые могли чувствовать, потому что война закончится, и жить то им нужно будет. А как жить без чувств? Не смотря на то, что командиру было всего тридцать три года, на его висках проступила серебристая, редкая седина, а лоб был весь изрезан глубокими морщинами. На щеке его был еле заметный, белесый шрам, напоминающий ему о его трудных детских годах. И казалось, что все на свете уже повидал полковник, но это только казалось. - Ледов, Карамзин, Чеко – идут со мной, Савина, ты остаешься на связи, все остальные медленно собирают пожитки и ждут моего сигнала по рации, – распорядился Билан, отдергивая коричневую гимнастерку. Услышав за спиной недовольный гул девушек, он грозно шикнул на них, пригрозив кулаком. – Молчать. Быстрее пойдем, быстрее доберемся и сделаем уже то, что так давно планируем. Ему, конечно, жаль было гонять девушек по болотистой местности, требуя от них такой же мужской выдержки, но старался не видеть каких либо границ, ибо женская половина отряда, состоящая из одной связистки, медсестры да разведчицы, сразу начинала возмущаться по поводу половой дискриминации. - А я, товарищ полковник. Я же вам показать могу, где это было. Я же дорогу знаю, ¬– разочарование, смешанное с грустью, отразились на лице сержанта Гречко, когда полковник, не обращая внимания, прошел мимо него, махнув рукой, подзывая за собой названных партизан. Три рослых, высоких офицера, одетых в гимнастерки защитного цвета и темные фуражки, мгновенно скрылись за лесным пологом, а полковник Билан, оглядев суетящихся партизан оставшихся в лагере, тяжело вздохнул. - Шаг тихий, легкий. Ветка треснет под ногами, пешком пойдешь обратно в свою деревню, мамку защищать, – пригрозил капитан, смотря на невысокого сержанта сверху вниз. Держал он всех в ежовых рукавицах, но партизанский отряд уже привык к суровому нраву полковника, и даже хорошо дружил с ним, но отношения с молодым сержантом Артемом ни у кого не ладились. С большим недоверием бывалый отряд относился к новобранцам.***
Преодолев большое расстояние за короткое время, часть отряда, выглядывая через густые дебри, смотрела на медленно потухающий огонь, который уже полностью проглотил немецкую технику и выжег дотла два худых тела. Вокруг пахло настолько отвратительно, что молодой сержант, под пристальным взглядом полковника, поморщился и прикрыл рот ладонью. В воздухе стояла духота, смешанная с удушливым запахом в один ком. Ветра не было абсолютно. Собиралась весенняя гроза. Внезапно за спинами партизан, отдаленно слышно, захрустели ветки. Молодые лейтенанты переглянулись, Гречко нервно сглотнул, а Билан прислушался, щуря глаза, вглядываясь в непроглядную, густую чащобу. Сердце полковника учащенно стучало всякий раз, когда появлялась угроза нападения. Он точно знал, что если прямо сейчас из лесной гущи выйдет десяток немцев, то ждет их поражение, ибо на пять пулеметов при себе имелось всего десять патронов. Поход до деревни, куда они держали путь, выдался самым сложным, за все то время, когда Билан руководил партизанским отрядом. Ежедневные потери бойцов сделали из огромного отряда в триста человек, маленький полк с девятью крепкими лейтенантами, одним тихим и неуверенным сержантом и тремя женщинами. Махнув вперед рукой, полковник Билан, пригнувшись и аккуратно ступая на жухлую траву, двинулся к источнику звука. Лейтенант Ледов, нервно облизнув пересохшие губы, досчитав до десяти, двинулся за ним, а потом и все остальные. Бесшумно, незаметно, словно тени, сливаясь со моховыми стволами, с кустарниками и высокой травой, они шли вперед, прислушиваясь к громкому хрусту веток. Билан, услышав недалеко шум воды, решил, что кто-то направляется именно к реке и, подняв руку вверх, заставляя идущих сзади остановиться, решил сократить дорогу и застать противника врасплох. Двигаясь быстро и тихо, огибая тяжелые валуны, торчащие из-под черной, выгоревшей травы, они выбежали на открытую, голую местность, где шумная, буйная река, пенясь и выплескиваясь из берегов, делила густой лес на две части. Нагибаясь, замечая как к берегу двигается одна единственная темная, тонкая фигура, которую невозможно было разглядеть из-за лесной темени, капитан присел на колено и, достав из-за пазухи старый, потрепанный пулемет, упер приклад в плечо и прицелился. Солдаты за капитаном распределились по периметру и также настроили цель, готовые стрелять по первому приказу. Раздвигая ветки в разные стороны, грохоча сапогами по каменному берегу, из леса вышла девушка и резко остановилась как вкопанная, когда на нее направились пять стволов. Прижимая запачканный в грязи пулемет к груди как самое дорогое, крепко вцепившись грязными пальцами в немецкую сухарку, висящую на плече, она испуганно округлила большие, по-детски невинные глаза. - Стой на месте, – громко скомандовал полковник Билан, осматривая особу с ног до головы. А она никуда и не собиралась идти. Поджав губы, испуганно осмотрев солдатов, она заметила советскую форму на каждом из них, услышала свою родную речь и спокойно выдохнула. Девушка готова была броситься каждому на шею, заобнимать, зацеловать, потому что практически год не видела и не слышала своих – русских, и останавливали ее сейчас только пулеметы, грозно направленные в ее сторону. - Своя, – прошептала она тоненьким, дрожащим от подступающих слез голосом. Лейтенанты Карамзин и Чеко, немного поколебавшись, сняли девушку с прицела и опустили пулеметы, напряженно следя за реакцией старшего. За ними неуверенно опустил оружие Артем. Билан, зная насколько могут быть коварны и беспощадны женщины, когда стоят за свою семью, родину, когда стоят за себя, не решался отпустить девушку. Внимательно разглядывая ее худое лицо с размазанной кровью, которая текла из носа, разглядывая большие, напуганные серо-зеленые глаза, наполненные слезами, он увидел в юнице что-то такое знакомое и родное, от чего так и замер на месте. Не дыша, сжав челюсти со всей силы, грозно хмуря брови, он смотрел на нее, считая, что это все обман зрения, что на самом деле перед ним стоит кто-то другой, а не Катя. Кусок камня, который был у командира за место сердца, медленно крошился, связывая мышцы судорогой, прибивая к земле. И внезапно подступили к глазам слезы, которые не появлялись уже много лет. - Как тебя зовут? – спросил старший лейтенант Николай Ледов, повесив пулемет на плечо. Будучи давно знакомым с капитаном, знающим практически всю его жизнь, он понимал внезапное замешательство старшего, да и сам не верил своим глазам. Перед ними стояла Катя, та самая Катя, которую всем сердцем любил Билан, когда был не полковником и даже не майором, а Димой, просто Димкой. Прерывисто вздыхая, сжимая новенький ППШ дрожащими пальцами, она произнесла тихо-тихо, на одном дыхании: - Пелагея. Коля заметил, как Дима спокойно выдохнул, опустив голову. Он и не мог поверить, что перед ним стоит Катя, потому что ее нет. И никогда не будет. - Пелагея, – повторил Билан, вставая с колена, закидывая оружие за спину. Девушка, шмыгнув носом, утвердительно кивнула, с нетерпением ожидая, когда же мужчины, стоящие перед ней, представятся. А когда капитан, назвался, то Пелагея удивленно вскинула брови. - Вы-то мне и нужны, – сказала она, удивляясь тому, насколько развернулась к ней удача. Годы, прошедшие в поиске полковника Билана, ушли недаром, и сейчас она была готова сделать все, чтобы отправиться с его отрядом. - И что тебя интересует? – поинтересовался Дима, подозрительно прищурив глаза. Лейтенанты твердым шагом подошли к командиру, тоже заинтересованные ситуацией, оставив позади одного Артема, неуверенно переминающегося с ноги на ногу. До сих пор Дима не мог собрать все мысли в голове, потому что вместо Пелагеи ему продолжала видеться Катя – милая, розовощекая, девочка-рассвет. Словно наваждение, на него наши мысли, что сейчас она привычно лучезарно улыбнется, вприпрыжку подбежит к нему и оставит на щеке робкий, быстрый поцелуй. Но все же, перед ним стояла Пелагея, и полковник все больше и больше относился к ней с подозрением. Почему у нее в руках новый, не смотря на грязь, пулемет? Почему она взорвала фашистскую коляску? Как сюда попала? Что ей нужно? - Хочу с вами выполнять задание, – серьезно, хмуря бровки, соврала она, теряя всякую робость и трусость. Ей было необходимо попасть в отряд, необходимо было идти с ними, потому что это было дело принципа. Ее принципа, от которого зависела счастливая и долгая жизнь ее семьи. - Неужели знаешь, что у нас за задание? – усмехнувшись, спросил лейтенант Ледов. Никто из присутствующих, включая командира, не верили в намерения девушки и относились к ее заявлениям с легкой насмешкой. - Я все прекрасно знаю. Я из Москвы, была в Центральном партизанском штабе и направлена сюда по приказу главнокомандующего Аракаева для выполнения своих личных целей и вам в помощь, – отчеканила девушка назубок выученный текст, который сотню раз проговаривала и вслух, и мысленно, представляя встречу с полковником Биланом. – Я искала вас около двух лет, - добавила она, заметив на лицах солдатов сомнение. - Сержант, свяжись с лагерем, скажи, чтобы были спокойны. Мы возвращаемся, - громко приказал Билан, доставая из кармана рацию, кидая ее Артему. Дима знал Аракаева, знал, что он мог послать подмогу, но чтобы подмогой была девушка, вся худющая, в темно синем платьице в цветочек, укутанная в белую, грязную мужскую тужурку, на пару размеров больше… Да еще и с личными целями. У полковника была сотня вопросов, и сегодня вечером он собирался получить на все ответы. - Что за личные цели? – сложив руки под грудью, спросила Дима, сверля Пелагею строгим взглядом. Теперь девушка была совершенно не похожа на Катю. Невинность в глазах резко сменилась на жесткость, губы были недовольно поджаты, да и вообще вся физиономия показывала раздражение этой ситуацией. Поняв, что перед ней стоит тот самый человек, которого она так долго искала, страх прошел, уступая место строгому характеру. - Личные цели на то и личные, что о них знает только узкий круг людей, если не только я. Так что, я не обязана вам, уважаемый полковник, рассказывать все, – уверенно вскинув голову, вытирая ладонью кровь под носом, она шагнула к реке, что бы смыть с лица грязь, но как только поравнялась с Димой, он схватил ее под локоть и дернул к себе. - Стоять, – Билан, замерев на мгновение, посмотрел на своих товарищей, а потом на серое, тучное небо. - Дождь начинается, товарищ полковник, – сообщил лейтенант Карамзин, выставив перед собой руки ладонями вверх. – Нам бы в лагерь вернуться. Пропуская мимо ушей слова солдата, Дима снова посмотрел на Пелагею, которая все так же хмурилась. - Как цепная будешь за нами ходить, пока мы не свяжемся с капитаном Аракаевым и не подтвердим твои слова. Уж слишком подозрительно хорошо ты говоришь, девочка, – будучи выше ее головы на две, Билан выглядел настолько строго и грозно, что Пелагея не смогла даже возразить, подняв брови домиком, растерянно хлопая длинными ресницами. В тот миг вокруг раздался громкий шум холодных, тяжелых дождевых капель, срывающихся с серых, свинцовых туч на землю, на кроны высоких, пока еще зеленых деревьев, на буйную реку.