Чёртов омега

Дерек был самым обыкновенным альфой. То есть – совершенно. Он не разгуливал по дорогущим клубам, не бросался деньгами. Не хватал звёзд с неба ни в учёбе, ни в спорте. Не обладал и выдающейся внешностью: тёмные волосы, карие глаза, средний для альфы рост да нос с горбинкой. На него не заглядывались самые красивые омеги университета, по нему не вздыхали тайно «серые мышки». И, пожалуй, Дерека это даже устраивало: он никогда не понимал, отчего так нравится всем холодным, напыщенным и лично ему неприятным альфам с деланным презрением рассказывать о куче омег, которых они успели оприходовать (и слово-то какое – оприходовать, будто бы не о живом человеке!), об очередной записке с признанием в любви, подброшенной какой-то «мышкой» в сумку… Альфа мало кого интересовал, и эта спокойная – до недавнего времени – жизнь юношу полностью устраивала. Дереку было двадцать два года, он учился в одном из самых обыкновенных университетов (и в этом тоже не было ничего броского и отличного от других). К сожалению, спокойствие и безмятежность, что были так по душе молодому альфе, вскоре закончились. Вообще, думал он позднее, рухнул весь его умиротворённый мир уже тогда, когда Карл, долговязый бета, хлопнув Дерека по плечу, уселся рядом с ним за столик в студенческой столовой и, улыбаясь, прошептал: - А к нам омега переводится. Красивый, говорят, жуть! И такой же холодный – слышал, что его в предыдущем университете Ледяным Принцем называли. Представляешь, Дерек? Это твой шанс! Альфа, который более был поглощён поеданием булочки, поморщился недовольно. Боги, да какой это шанс? Такие омеги, как тот, что станет, очевидно, головной болью и предметом воздыхания многих альф, никогда и ни за что не посмотрит на кого-то вроде него, Дерека. Осознавать это не было горько – он просто констатировал факт. Впрочем, Карл всегда считал, что его молчаливый друг попросту слишком замкнут, и потому к нему не лезут. Уж больно, наверное, бете хотелось устроить Дереку личную жизнь: в конце концов, Карл был уже несколько лет счастлив со своей девушкой, тоже бетой, Линдой, а потому было вполне логично, что он хотел счастья и для альфы. Да только какое же это счастье? Омега появился на следующий день. И Дерек, который совершенно некстати оторвался от рисунка (он часто рисовал что-то на уроках, но творчество своё никогда и никому не показывал), проклял эту студёную, туманную среду, а вместе с нею – и этого омегу. Тот был красив. Нет, не так – он был до такой степени прекрасен, что у альфы дыхание перехватило. Боги, да кто же делает так, чтобы у обыкновенного человека было такое лицо, почти кукольное, идеальное, но живое, кто придумал, что должен быть этот чувственный овал мягких тонких губ, чьею злою волей было приказано подарить омеге глаза, которые, пожалуй, были глубже любого океана? Дереку потребовалась огромная сила воли для того, чтоб отвести взгляд от невысокого худенького юноши да возвратиться к рисунку. Но руки почему-то дрожали, а вместо абстрактного узора на помятом листке появлялись черты человеческого лица. И, увы, альфа знал, чьё лицо он рисует. Это было началом сумасшествия. Но ещё хуже оказалось, когда омега вдруг сел рядом, почти касаясь плечом плеча брюнета (боги, у альфы в этот момент всё внутри перевернулось!), вытащил из небольшого, по-детски яркого рюкзака тетрадь и принялся старательно писать, слушая лектора. Дерек седоволосого бету не слушал – он пытался рисовать, то и дело сбиваясь и молчаливо костеря себя, а омега (альфа чувствовал это кожей, и подобное изрядно озадачивало) нет-нет да и посматривал на него. Что он хотел увидеть? Нечто необычное, запоминающееся? Увы. Брюнет усмехнулся. Он был самым обычным и уж точно не мог претендовать на сердце этого прекрасного рыжеволосого чуда. Вот только чудо решило иначе. После лекции, когда Дерек, голодный до чёртиков (он опять не успел позавтракать дома, чудом не проспав из-за дышащего на ладан будильника), сидел в столовой и уплетал за обе щеки овощной салат, невысокий омежка примостился рядом с ним. У альфы почти сразу же испортился аппетит; он, решив, что мальчишка пришёл поиздеваться, зло зыркнул на того – и едва не потерял голову от неуверенной, робкой улыбки, что расцвела на вишнёвых губах омеги. Юноша протянул альфе узкую, изящную ладошку и, не обращая внимания на то, что на них смотрит вся столовая, тихо произнёс: - А меня Алленом зовут. - Очень приятно, Аллен, - тяжело вздохнув, Дерек всё же ответил на рукопожатие, на долю секунды сжал тонкие пальцы, а после омега с кроткой улыбкой поспешил убрать руку. – Зачем ты пришёл сюда, Аллен? - Я… Я хочу подружиться с тобой, - пожал плечами парень, и Дерек прерывисто выдохнул. – Это ведь возможно? - с ноткой испуга спросил глупый маленький омега, который явно решил позабавиться (и какие черти учат их делать такие невинные лица?), а альфа, грустно взглянув на так и недоеденный салат, поднялся из-за стола, схватил сумку и одарил омегу вымученной улыбкой: - Увы, нет. О, Дерек был глуп, если действительно верил, что рыжеволосый омежка на том успокоится да отстанет от него. По крайней мере, Аллен упорно садился рядом с юношей на парах и лекциях (а у того и возможности сбежать не было), в столовой, то и дело норовил словно бы невзначай коснуться его руки… Дерека это раздражало. Раздражало потому, что ему, чёрт возьми, до осточертения нравились прикосновения нежных пальцев, а от аромата сирени, который пропитывал всё в радиусе пяти метров, стоило омеге сесть рядом, голова шла кругом, болела, ныла… Альфа не больно-то верил во весь этот бред про Истинные Пары, но от запаха конкретно этого худенького омеги крышу сносило основательно, а штаны мгновенно становились чересчур тесными. И даже сейчас, спустя целых три месяца полного игнорирования омегой внимания альф и преследования им Дерека, Аллен упорно уселся рядом, и пахло от него так мучительно сладко, что юноша, прекрасно понявший, что совсем скоро у омеги начнётся течка, едва не взвыл… Мыслимо ли было сдерживаться, когда аромат сирени обострился до предела и, как набатом, ударял по голове? А потому Дерек как можно быстрее собрал вещи да пулей ринулся прочь из аудитории, провожаемый обиженно-грустным взглядом. Альфа не понимал, что нужно этому упорному, приставучему омеге. Он писал альфе в социальных сетях (к слову, общаться с этим до невозможности красивым рыжеволосым мальчиком было до того легко и приятно, что Дерек, в очередной раз яростно дрочивший в душе на худенькие, тоненькие запястья и огромные зелёные глаза, взвыть был готов, так желая убежать от Аллена и в то же время понимая, что никогда и ни с кем не было ему так просто найти общий язык), неизменно садился рядом на лекциях и парах – и молчал. Просто наблюдал за тем, как Дерек снова что-то рисует (а альфа даже не знал, почему, чёрт побери, он позволяет едва знакомому омеге смотреть на собственные работы), улыбался мягко и до щемящей боли в груди нежно… А Дерек попросту был уверен, что у омеги – глупая блажь, которая пройдёт. Наверное, ему, привыкшему ко вниманию со стороны самых красивых альф, казался необычным и неизведанным альфа просто-напросто обыкновенный, который ходил в дешёвых джинсах и старых футболках, а волосы, доходившие до плеч, собирал в куцый хвостик. Дерек вообще был о себе невысокого мнения: ну, какому, с позволения сказать, современному омеге понравится альфа, который ничем не выделяется из общей толпы? А умение рисовать сейчас вообще никому и подавно не нужно было. Наученный горьким опытом, брюнет знал, как любят юные омеги посмеяться над альфами, охмурить, завлечь в свои сети, свести с ума, чтобы после с невинной улыбкой сбежать куда подальше – и от этого сердце заходилось тупой ноющей болью. Альфа около двух часов бродил по тропинкам парка, ловя тёплые солнечные лучи, даже успел перекусить в расположенном неподалёку кафе… А домой почему-то не шёл. Странное предчувствие беды нависло над Дереком, не отпускало, и он – чёрт знает почему – держался поблизости от здания института. И, признаться, интуиция его не подвела. Двух высоких альф с шестого курса Дерек заметил сразу; они стояли, привалясь к белоснежной стене, и курили. Оба были одеты в дорогие брендовые вещи, смотрели презрительно и равнодушно на проходящих мимо людей, а оттого парень испытал острое чувство отвращения к ним. Альфы ждали чего-то (или кого-то, и от этой мысли сердце заходилось сумасшедшим стуком) – и дождались. По ступенькам спускался явно плохо чувствующий себя Аллен; юноша был бледен как мел, он отчаянно цеплялся пальцами за перила, и Дерек хотел было кинуться к нему, но в последний момент сдержался. Что заставило его остановиться, - осознание того, что омега этот никто для Дерека, даже если сердце билось быстрее от его улыбки, или же острый, яркий аромат сирени, который мгновенно скрутил внутренности альфы в тугой комок – юноша не знал. Парни, явно довольные, осклабились и вразвалочку двинулись к омеге. Дерек не слышал, что они говорили, но видел по испуганным глазам и мелко подрагивающим губам парня, что это было что-то отвратительное… И сам не заметил, как вышел из-за дерева, кидаясь на альф, один из которых уже пытался весьма бесцеремонно задрать тонкий свитер юноши (а прохожим и дела не было), как оттолкнул их, схватив омегу за тоненькое запястье, и рванул прочь. Аллену ничего не оставалось, кроме как, шурша кроссовками по палой листве, двинуться за Дереком. А тот сходил с ума от осознания того, что кожа под пальцами – нежная-нежная, словно шёлк, и запах сирени остро и болезненно отзывается в низу живота. Аллен едва стоял на ногах, и альфа, плюнув на все обещания самому себе без надобности не трогать рыжеволосого омегу, торопливо поднял того на руки – юноша прижался к нему всем телом, мелко дрожа, на лбу его выступила испарина, и всё худенькое тельце тряслось – и поспешил к своему дому. Желание просто взять и разложить рыжеволосого мальчишку прямо на тротуаре выло раненым зверем, и Дереку приходилось прилагать уйму сил для того, чтобы сдержаться. Аллен комкал тоненькими пальцами его рубашку, тяжело дышал в шею, изредка касаясь её носом, и для альфы не было ничего приятнее и одновременно болезненнее этих случайных прикосновений. Брюнет успел сто раз поблагодарить судьбу за то, что его дом располагался неподалеку от университета. А иначе он бы сорвался. Точно сорвался. Альфа и без того держался из последних сил, весь вспотел, дышал тяжело и с присвистом… Знал бы глупый Аллен, так доверчиво прижимающийся к нему, как хочется Дереку поддаться инстинктам, знал бы он – и, наверное, отпрянул бы в ужасе. По крайней мере, такое светлое и чистое (Аллен был девственником, за него говорил необычайно нежный аромат, и Дерек чувствовал себя пиратом, который нашёл огромное сокровище) существо точно бы шарахнулось от него. Он выпустил омегу из рук только в своей прихожей. Аллен привалился к стене, прикрывая глаза и дыша тяжело, а взгляд блестящих изумрудных глаз вынудил Дерека сжать зубы и подавить отчаянный стон. Стояк больно упирался в ширинку, давил на неё, грозя разорвать к чертям, а омега, будто бы назло, смотрел жалобно, будто просил чего, и беспрестанно облизывал вишнёвые губы. Брюнет сглотнул, упрашивая себя не смотреть за тем, как скользит по губам юркий язычок, и прошептал: - Я… У тебя есть с собой подавители? Омега мотнул головой, а Дерек не смог сдержать истеричного смешка. Впрочем, смешок этот быстро сменился изумлением, когда Аллен вдруг подполз к нему, сжал пальцами, непривычно цепкими, плечо Дерека и хрипло выдохнул ему в губы: - Ты ведь хочешь меня, да? - Это не имеет значения, - голос предательски дрогнул, а омега, весь пунцовый, словно бы собственные действия были шоком и для него, переместил руку вниз, сжал сквозь ткань джинсов плоть альфы, и тот не сумел сдержать протяжного, отчаянного стона. Путаясь в словах, будто бы, если он не скажет этого сейчас, не сможет больше никогда, омега зашептал: - Я ведь влюблён в тебя, ты знаешь об этом, глупый альфа? Влюблён, и я… Если я тебе так противен, то… Ведь течные омеги не могут не возбуждать, - Дерек не сумел вникнуть в его неразборчивые, прерывистые фразы. Он понял одно. «Влюблён». Сомнения, отчуждение, желание держаться от омеги подальше - куда всё это внезапно исчезло? «Влюблён». Это слово колотилось где-то в подреберье, разрывая мир на сотни кусков, и сердце сжимало сладкой тягучей болью, а потому, когда его – совершенно неумело, но пылко и отчаянно – поцеловали, альфа попросту не сумел не ответить. Он вжал застонавшего юношу в себя, скользнул пальцами по его спине, проникая за край джинсов, к ложбинке между ягодицами, и сдавленно выдохнул. Аллен был до ужаса влажным и горячим, и это спровоцировало очередной всплеск удовольствия, смешанного с болью – боги, как мешала одежда! Дерек не помнил, как они переместились на широкую твёрдую кровать. Мир сузился до глаз, которые заволокла пелена желания, и непрестанных стонов. Аллен потирался об него всем телом, надсадно постанывая и едва ли не всхлипывая, а на густых длинных ресницах висели бисеринки слёз, и так мешалась отчаянная нежность со страстью в душе Дерека, что ему становилось до чёртиков страшно. Аллен сам потянулся к пуговицам на рубашке альфы, расстегнул их с горем пополам, безжалостно оторвав дрожащими пальцами половину, а после скользнул ледяными руками по груди Дерека, и это было так прекрасно, так завораживающе, что альфа с трудом удержался от стона. Он склонился к омеге, вовлекая его в поцелуй, сжал пальцами молочные бёдра, которые больше не скрывали джинсы, и мир взорвался. Они целовались долго, судорожно и до нехватки воздуха, до пожара в лёгких – и этого поцелуя альфе было до чёртиков мало. Аллен ёрзал на кровати, пачкая простыни смазкой, и жалобно всхлипывал, метался под руками, уверенно раздевающими его, а после – ласкающими тело, то и дело смаргивал слёзы, обнимал и целовал в ответ, и это вызывало в горле спазмы. Дерек приник к тонкой шее, будто бы созданной для того, чтобы кусать её, вылизывать, целовать, оставляя кричащие пометки «Моё!», слабо куснул, тут же, будто бы в извинение, зацеловав ранку, двинулся дальше, к линии выступающих ключиц… Кожа у Аллена была мягкая и бледная, будто мрамор. Еле тёплая. А его пальцы, блуждающие хаотично и беспорядочно по спине Дерека, были холодными, и почему-то именно это принесло ещё одну обжигающую волну в области живота. Омега был попросту невообразим. Он жалобно всхлипывал на каждый укус, он почти кричал – и сколь сладко это было слышать! – в ответ на сухие губы, обхватывающие чувствительный сосок, он задыхался, метался по кровати, иступленно шептал что-то совершенно неважное, царапал альфе спину и плечи, оставляя алые полосы, целовался – до одури, до сумасшествия и очередного взрыва в груди, он настолько с ума сводил Дерека, что тому казалось – он кончит, даже не войдя в омегу, просто от этих мягких ладошек, сдавленных стонов и полуприкрытых, полных сумасшествия глаз. Альфа поцеловал рыжеволосого юношу мягко в губы, решительно перевернул омегу на живот, провёл ладонью по его узкой спине, вырывая очередной сдавленный всхлип… Бархатные стеночки ануса почти без сопротивления раздвинулись, пропуская в жаркую и тесную глубину палец альфы, а Аллен застонал как-то по-особенному тягуче и хрипло, прогнулся в спине так, что Дерек услышал тихий хруст, скомкал в тонких пальцах простыню… Как сложно было медлить! Чёртов омега сводил с ума, будоражил сознание, он будто добивался того, чтобы Дерек окончательно потерял самообладание, этой своею восхитительной линией выступающих позвонков, тем, как он выпячивал округлую задницу, будто бы прося трахнуть его (грубые слова и нежный омега не вязались друг с другом настолько, что оседали горьким привкусом на языке), как жалобно всхлипывал и подавался ближе, норовя прижаться к альфе… И терпение того лопнуло. Дерек вытащил пальцы, сжал бёдра юноши с силой, вырывая у того хриплый вздох, и медленно вошёл в него. Аллен захлебнулся стоном; всё его худое тело сотрясла крупная дрожь, и омега замолк, крепко-накрепко обхватив руками подушку. А Дерек – и откуда эта сумасшедшая нежность, откуда погибшее, как ему казалось, влечение к этому юноше, возросшее в геометрической прогрессии? – гладил его по пояснице, целовал изящный изгиб шеи, кусая, оставляя сотню меток (и даже не задумываясь о том, что та, та самая метка, которая кричит о том, что альфа признал омегу своим Истинным, уже поставлена). Было что-то завораживающее и сводящее с ума в том, чтобы касаться бархатной кожи подушечками пальцев, чтобы перебирать мягкие, шелковистые волосы, замирая от невысказанной нежности и задыхаясь от всего того, что он столько времени сдерживал, как последний идиот. Вскоре Аллен повёл бедрами, показывая, что уже можно двигаться, и Дерек – наконец-то! – смог себя отпустить. Он, почти мгновенно задав быстрый, хоть и ровный темп, принялся выцеловывать плечи чуть дрожащего омеги, шептать ему на ушко всякий бред - что угодно, лишь бы отвлечь от возможной боли. Впрочем, боль вскоре ушла сама – дыхание омеги стало прерывистым, и он, сдавленно застонав на особенно глубокий толчок, вдруг выгнулся ещё сильнее, похожий больше всего сейчас на большого кота, сжал до побелевших костяшек пальцами изголовье кровати, подаваясь бёдрами навстречу движениям… У Дерека не хватало силы воли на то, чтобы оставить в покое это совершенное тело – он выцеловывал линию позвонков, двигаясь размашисто и уверенно, вырывая у своего – теперь точно своего – омеги гортанные, низкие стоны, сам отчаянно стонал, потому что слишком многое распирало изнутри и давило на грудную клетку. Они даже кончили вместе. Омега сжался, издал полустон-полувсхлип жалобный, ноги его раздвинулись, и юноша непременно бы упал, не поддержи его Дерек. Образовалась сцепка, соединившая молодых людей на несколько часов, и сцепка эта значила очень многое… Но сейчас у альфы не было ни сил, ни желания думать о подобном. Он повернулся набок, чтобы Аллену не было больно, прижал худенькое тело к себе покрепче и провалился в глубокий беспокойный сон. Они не выползали из комнаты все четыре дня, пока длилась течка Аллена, а потом – глупо было отрицать, что не просто так сердце его срывается с ритма при виде омеги – Дерек предложил юноше встречаться. И тот, склонив голову набок, так по-родному, по-привычному улыбнулся… И, разумеется, согласился. Они сыграли свадьбу через полгода (много времени потребовалось парням на то, чтобы наладить отношения с родителями, чтобы узнать друг о друге побольше) – прекрасный в белоснежном костюме, который не скрывал достаточно большой уже живот, Аллен наигранно жаловался жениху на то, что растолстел, а тот, смеясь, прижимал его к себе как можно крепче, целовал в уголок губ и точно знал, что другого счастья для него и быть не могло.