Метаморфозы воды

Море спокойно. Путь начиная свой, ровно сияет Ар’Лаи В небе и в отражении, Так замыкая в кольцо Видимость и иллюзорность. Чётки границы света и тьмы. Лишь у начала начал Видимость и реальность Сомкнуты диском единым, Как детей Айюра судьбы Были едины когда-то С теми, кто пал безвозвратно, Властью иллюзий сражённый. Алдарис поднял глаза на младшего брата. От него веяло одобрением и гордостью, пока он водил пальцем по кружеву слов, тянущихся вверх по маранговому свитку. — Это прекрасно, Мариджар. Я ошибалась в тебе, — Альгинерия похвалила его, и тон её был мягок. То было не снисхождение наставницы, а тёплая сестринская радость за него, как за равного, пусть он и был ниже её на три ступени. С сегодняшнего дня — только на три. — Ещё немного, и ты превзойдёшь своего старшего брата. — С тобой мне никогда не сравниться, сестра, — Мариджар принял похвалу с достоинством, стараясь спрятать как можно глубже точившие его эмоции, к которым они совершенно не имели отношения. Ему удалось пройти посвящение третьей ступени одновременно с Валитаром, но для этого ему пришлось приложить все силы. Заучивая тексты, вскрывая смыслы, подсматривая в чужие разумы, он сумел подняться выше и расширить восприятие до необходимого уровня, но никому не мог честно признаться в том, что главным его двигателем на протяжение более чем ста циклов была обыкновенная гордыня. Он невольно вспоминал Алдариса, перечитывавшего «Песни на струнах неба» десятки раз и всё равно не способного пропустить через себя их смысл. Последние пару десятков циклов он чувствовал себя точно так же, теряя равновесие над кажущимися простыми текстами, и понимал, через что приходилось проходить старшему брату. В водовороте Кхалы не было подсказок. Не было их и у Такотоса, который, вырастив Валитара, погрузился в поиски высшей мудрости и удалился в Лаци, дабы черпать вдохновение в её холодных снегах. Спрашивать у Валитара не позволяла гордость. Гордость не только собственная, но и всего племени Ара, которое, после долгих метаний, всё же приняло его полностью. — Ну почему Ара самые узколобые из Судящих, — подумал он слишком громко. — Не стоит применять столь сниженные понятия к нашей касте, — Алдарис приподнял надбровную дугу и обдал его лёгким недоумением. — Мы — наследники Кхаса. То, что мы не стремимся выйти за рамки его заветов, есть мудрость. Именно мы храним равновесие нашего мира. — Простой кхалаи с первого взгляда замечает то, что мы ищем годами. Потому что пока мы копаемся в архивах, они замечают самые основы, просто глядя на звёзды. — Ты думаешь не о простом кхалаи, ты думаешь о том заносчивом джудикейторе из Венатир. Думаешь постоянно, — сказал Альгинерия больше с сочувствием, чем с упрёком. Мариджар пристыжено прикрыл глаза. Его отношения с младшим братом были ровными и тёплыми, но две луны назад Валитар задел его сильно и глубоко. — Он сказал, что мы ничем не отличаемся друг от друга. Что, увидев нас вместе, он не отличил бы меня от вас. — Это легко исправить, — судящая протянула к нему руки и аккуратно расстегнула кольцо, стягивавшее его нервные отростки в строгий тугой хвост. — Не одобряю, — резко возразил Алдарис, пусть и понимал, что его мнение почти не имеет веса для старшей сестры. — Если его беспокоит отсутствие индивидуальности — это лучший способ исправить ситуацию. Отсутствие традиционной причёски — существенное внешнее отличие. — Не думаю, что он бы согласился, но… мне нравится, — Мариджар провёл ладонью по освободившимся отросткам, спадавшим теперь длинным чёрным водопадом по его спине. Отсутствие причёски и украшений было нетипично для Перворождённых даже в древние времена — чувствительные и уязвимые вибриссы плохо сочетались с диким и воинственным укладом жизни. Подобную роскошь мог позволить себе только представитель высшей касты, далёкий от битв и физического труда, но большинство продолжали хранить традиции племени и оплетать этот священный инструмент связи с Кхалой множеством украшений. Мариджар с удовольствием отметил, что терзавшие его противоречия немного отступили. Альгинерия умела чётко видеть рычаги в его душе, и именно это за множество циклов сделало её более понятной и близкой ему, чем всегда неоднозначного в своих суждениях отца. Валитар с рождения не был похож на других — необычный для Венатир цвет кожи, переливающиеся оттенками пламени глаза и внешнее своеобразие прекрасно оттеняли внутреннюю глубину, в которой на дне холодной пропасти безразличия тлел нерастраченный пожар. Ламидер прекрасно подходила ему — робкая, необычно спокойная и мудрая для Велари и совершенно чужая среди других Судящих, на уровне инстинкта не принимающих ту, что по праву рождения должна была стать воином. Мариджар был самым обыкновенным джудикейтором из Ара — так утверждали все, даже те, кто поначалу имел на его счёт множество сомнений. Когда Лу приблизилась к своей вечерней фазе, все трое направились к центральному амфитеатру, где должно было состояться проходившее каждые шестнадцать циклов состязание воинов всех провинций. Подобные состязания доставляли им удовольствие. Каждый зритель чувствовал гордость за каждого воина Айюра и наслаждался возможностью прикоснуться вживую к тому, что обычно мог уловить лишь во множестве образов, переходящих из разума в разум в водовороте Кхалы. Догорали последние лучи дневного светила, поливая облака алыми всполохами, и когда все зрители расположились в ложах, Ар’Лаи и Ар’Леи освещали арену двумя яркими полумесяцами. Состязания традиционно начинались с танца. Несколько молодых Велари вышли в центр арены и принялись исполнять сложные фигуры. Ламидер была среди них и танцевала ничуть не хуже подготовленных воинов, добавляя представлению изящества и яркости своими лёгкими парящими одеждами. Их разумы были синхронизированы близкой и прочной связью, что позволяло раствориться в танце и друг в друге без страха сделать ошибку. Это было восхитительно. — Он не пришёл, верно? Мариджар на секунду потерял концентрацию, услышав её голос. Тихий, защищённый множеством хрупких блоков, золотистой нитью тянущийся к нему. — Я не в ответе за своего брата. Я даже не знаю, где он, — ответил он чуть виновато. — Не искал. — Иногда он такой жестокий, — в словах Ламидер не было обиды. Лишь лёгкая грусть. — Мне кажется, он мог бы стать прекрасным исполнителем воли Конклава. — Исполнитель? Это не про него. Он, как и все Венатир, слишком высоко ценит свободу, чтобы просто выполнять приказы. — Мариджар, перестань, — она засмеялась. — Не тебе говорить мне о племенных предрассудках. Он усмехнулся и замолчал, вновь погрузившись в созерцание её танца, искренне не понимая, как мог Валитар сознательно отказаться от этого прекрасного зрелища. Это казалось нелепым. Кощунственным. Почти еретическим. Словно он сбежал от самого священного Единства.

***

В Кхале не существовало секретов. Всякое известие разносилось бурным потоком из центра к самым дальним разумам за считанные часы. Достаточно было пары мгновений для того, чтобы передать образ и ощущение, и чуть дольше, чтобы добавить к ним слова. Судящий Валитар отказался прийти на состязание воинов и предпочёл уединённую медитацию на берегу озера, и это не привлекло бы внимания детей Айюра, если бы он не встретил там то, о чём многие боялись даже мыслить. Падший. На Айюре. У самых стен Иалона. Это казалось настолько невероятным, что Мариджар и сам отказывался верить, пока Валитар не разделил с ним увиденное. Неуловимая тень, искажение воздуха, встревоженного утренними лучами Лу. Бездонная Тьма, вскипающая на поверхности одинокого, но очень могущественного разума, с которым он осмелился соприкоснуться. Плотная сеть обмана, окутавшая молодого судящего липкой грязью. — Ты должен был позвать на помощь, — Мариджар, слишком поражённый случившимся, сказал лишь то, что должен был сказать любой другой джудикейтор на его месте. Он старался отбрасывать все возможные подозрения в том, что брат намеренно скрыл произошедшее, дав Падшему время исчезнуть. — Я хотел испытать себя и применить то, чему учился все эти годы. Хоть раз по-настоящему, а не на испытаниях у наших учителей. И я убедился, что все мои умения никуда не годятся при столкновении с настоящей Тьмой, — от Валитара веяло досадой и жаждой узнать больше. Как Мариджар ни пытался, в его мыслях не было и следа раскаяния. — Хотя… мне почти удалось увидеть истину. — Я чувствую, ты хочешь знать больше. Энси Энойсир сейчас назвал бы тебя еретиком и приказал бы прочесть наизусть Песни Восходящего к Свету с первой по сорок первую. Для очищения, — он продолжал читать свежие и яркие инграммы брата и находил смутный отклик в своих собственных. Перед его мысленным взором снова предстала тень, словно бы окружавшая Такотоса в лесной чаще, сверкающая разноцветными глазами. Жуткая, противоречивая, разливающая вокруг себя болезненный хаос. Тогда он принял её за воплощение Тёмного Странника. Теперь он знал правду и страшился её. — Тот, кто стоит на перепутье перед истиной, — слова Валитара были похожи на прикосновения снега провинции Лаци — мягкими, но в то же время болезненно колючими, с каждой секундой срывающими с кожи всё больше тепла. — Что? — Мариджар инстинктивно поёжился. — Шикорис. Ты ведь тоже встречался с Тьмой. Тогда она дала тебе имя. Сегодня она дала имя и мне. Хотел бы я понять как, — в открытом потоке мыслей он воспроизводил произошедшее снова и снова. Снова искажения эфира складывались в тёмный силуэт, снова тёмная сеть оплетала и обжигала сознание. — Нам запрещено даже задаваться такими вопросами, брат мой, — Мариджар отстранился, ментально и физически отодвигаясь от брата, отдыхавшего перед ним на ложе. Он опасливо взглянул на пару зилотов, беседовавших с претором Анадисом — они не могли слышать их беседу. Лишь старшие джудикейторы могли бы услышать их сейчас, если бы имели желание. Но они удовлетворились одиночным допросом — Альгинерия как претендент на должность прокуратора допросила его со всей строгостью, но не углядела в произошедшем вины Валитара. Вопреки обычной строгости, она лишь побранила его за излишнюю гордыню. Но Мариджару всё равно было неспокойно. — Но если не знать врага, как можно от него защититься? — Оставь защиту Айюра храмовникам. Какова бы ни была сила Падшего, пси-клинок сразит его плоть. — Как часто храмовники сражаются с кем-то, равным им по силе? — Валитар усмехнулся и в его ауре мелькнула горечь. — Моя мать по крови пала в битве с вуксианами. Этот отсталый инопланетный народец взял храмовника числом. Что говорить о Падших, способных скрываться от нашего взгляда? — Ты сомневаешься во мне, Судящий? — претор Анадис спросил, уловив слишком яркие эмоции со стороны пострадавшего джудикейтора. Сам он сейчас представлял облако ярости, сдерживаемой чувством долга и ответственности. Будь Валитар под его началом — не избежал бы сурового наказания за самоуправство. — Я сомневаюсь во всех нас, претор. Что бы вы сделали на моём месте, оказавшись с Тьмой один на один? — Я… я бы… — его ауру всколыхнула неуверенность. Ярость фанатика всегда придавала ему силы, но она существовала вне Света и Тьмы. В сознании проносились варианты стратегии, но каждую Валитар мысленно парировал, усложняя образ Падшего — как бы силён ни был храмовник, он был уязвим перед атакой из тени и не ведал, с каким оружием имеет дело, — перенёс бы всю энергию на пси-щит. Ушёл бы в оборону и попытался бы вычислить, с какой стороны он атакует. Определил бы слабое место, и… Валитар засмеялся. — Тьма сжирает их души, претор, но она же даёт им силу. Пусть жизнь Падшего ничтожна, её не так-то легко отнять. Ты… не боишься за воинов, которых послал прочёсывать лес? — Тебе ли не знать, Судящий, что страх неведом воину Света! — прокричал Анадис оскорблённо. Стоявшие у входа зилоты посмотрели в его сторону с неодобрением, хотя обычно они гордились смелостью того, кто не гнушался спорить с высшей кастой. — В страхе нет ничего постыдного, претор. Он обостряет восприятие, помогает лучше понять врага, — вмешался Мариджар. Его страх сейчас выступил на самую поверхность, заполнив разум дурными предчувствиями. Сегодня Валитар столкнулся с Тьмой, пострадал от Тьмы, но совершенно её не боялся. И сейчас он, такой, как есть, казался бесконечно чужим и далёким и вызывал страх и неприятие. — К сожалению, этого врага нам запрещено понимать, — заявил Валитар, поднимаясь с ложа. Силы вернулись к нему необыкновенно быстро — для джудикейтора. — Так что придерживайтесь вашей тактики боя вслепую, храмовники. Идём, брат мой, мне тоскливо в обществе этих невежд, — изящно поправив орарий, он направился к выходу, задержавшись на секунду, чтобы лично одарить каждого из присутствовавших зилотов насмешкой. — Прости нас, воин. Мой брат не ведает, что говорит, — сказал Мариджар с сожалением. — Он Судья, как и ты. Не нам судить высшую касту за дерзкие речи, — голубые глаза Анадиса сверкнули ярко, а затем потускнели. Кипящая ярость осела, ударившись о невозможность выхода. Никто не станет слушать храмовника, разгневанного на джудикейтора. Тем более храмовника, который не раз попадался на том, что считал незаслуженной власть высшей касты. *** В комнате Ламидер курился горький аромат артемиссии — столь же сильна была её собственная горечь, разливающаяся в незримых стенах сотворённого ей купола, за пределами которого никто не мог почувствовать её и заговорить с ней. Она лежала растянувшись на подушках, уткнувшись в одну из них лицом, и теребила когтями блестящую тонкую ткань другой. — Ты была великолепна! Тебя славят сейчас на всю Кхалу! — Иридер сидела рядом, недовольно щурясь на курительницу и на сестру. — Не стоит обижаться на джудикейторов, у них вечно забита голова какой-то ерундой! — Я тоже джудикейтор, Иридер! — Ламидер демонстративно подняла именной кадуцей, валявшийся на полу рядом с ней. — А ещё ты Велари! И почему бы тебе не соединиться с кем-то, кто… — храмовница не договорила, но её помысли и так были прозрачны. Джудикейтор в ответ легонько ткнула её кадуцеем в лицо. — Я даже тебе не могу полностью открыться, сестра. Что говорить о тех, кто считает твои беседы со мной пустой тратой времени? — Постой. Я ведь тебе об этом не рассказывала! — Иридер отпрянула, обдав сестру очередной волной раздражения. — Ах да. Ты джудикейтор. И как только вы друг друга выносите! — Не я позвала тебя сюда. И я была бы рада, если бы ты со своими неуместными мыслями оставила меня сейчас. Иридер резко встала и ушла, более ничего не сказав. Ламидер отчётливо ощущала её неодобрение и лишь больше погружалась в пучину собственного недовольства. Однако желанному уединению не суждено было продлиться долго — под незримый купол вновь вторгся незваный гость. Мариджар вошёл почти бесшумно, заполнив пространство сдержанной аурой заботы и беспокойства. Он подошёл к курительнице, засыпал к тлеющим листьям горсть сухих стеблей маранги, и в едком дыму появились нотки дурмана. Опустившись на подушки спиной к Ламидер, он откинул вибриссы назад. Несколько из них упали ей на плечи, и она ласково накрыла их ладонью. — Я волнуюсь за него, — сказал Мариджар, раскрывая ей свои мысли. — Я знала, что рано или поздно это случится. Он не умеет останавливаться. Не умеет ценить то, чем обладает, — её чувства смягчились. Огни белых кристаллов на стенах стали размытыми и распались на спектр. — Я ценю тебя, Ламидер. — Только этим ты лучше него, — её разум открылся навстречу, обдавая его нежностью, смешанной с обидой. Она думала о Валитаре, о том, как он пренебрёг ею в момент её славы. Он думал о Валитаре, о том, какой опасной дорогой тот шёл с самого начала. «Тот, кто упал случайно, хочет, чтобы его спасли. Того, кто спрыгнул по собственной воле, остановить невозможно», — прозвучали в памяти Мариджара слова Такотоса, и всё его существо на мгновение сковал холод.