Метаморфозы воды

Альгинерия с интересом рассматривала своё новое рабочее пространство — просторный кабинет, весь потолок которого состоял из стержней с мнемокристаллами, готовых в любой момент по команде спуститься к ней с нужным массивом данных. Несколько были опущены — вызваны наугад из любопытства. Сотни циклов усердной работы удалённым помощником энси Лориссар доказали Конклаву её талант лучше любых дополнительных проверок. Ей нравилось быть частью совершенного механизма управления Перворожденных, и она всегда верила, что была рождена для этой должности. Теперь перед ней были все информационные отчёты о территории, покрывавшей город, в котором она жила, и окружавший его лес. Каждый кристалл обозначал отдельного жителя, его ранг, родственные связи и жизненный путь. Многих она знала лично, ещё больше ежедневно чувствовала через Кхалу и теперь могла заботиться о каждом из них как один из прокураторов. Судящая опустилась в центральное кресло со встроенным усилителем и с благоговением утонула в мягких волнах эмоций тысяч обитателей Ахет-Адуна. Альгинерия больше не находилась в комнате — она была рядом с каждым рассыпавшимся в призме пси-усилителя ментальным отражением. Огромное количество образов встали перед ней многомерной картиной, которую она много лет училась воспринимать. Тысячи нитей их чувств и мыслей сплелись внутри неё тугим клубком. — Мои поздравления, сестра, — Алдарис, разговорившийся с молодым храмовником, обратился к ней, почувствовав её присутствие. Стоявший перед ним зилот почтительно поклонился, зная, что прокуратор видит его глазами судящего. — Я должна быть тебе благодарна. При рассмотрении моей кандидатуры Конклав отметил, что я прекрасно воспитала своего брата. — Какого из них? — Ты прекрасно знаешь ответ. Мариджар, при всём его усердии, пока не обратил на себя их внимания. Тебе стоит повлиять на него. — Ты же знаешь, мои слова ничего не будут значить против еретических идей этого мальчишки из Венатир. Альгинерия хотела было ответить, но отвлеклась на возрастающее возмущение у границ восприятия. Несколько кхалаи, занимавшихся отладкой неисправных энергетических линий, отвлеклись ради дискуссии с джудикейтором. Мариджар, словно по велению судьбы, оказался в поле зрения сразу троих и неуклюже отвечал на их вопросы. — Почему вы не можете просто поставить здесь ещё один пилон? — спросил он, устав выслушивать возражения и технические выкладки, в которых ничего не смыслил. — Положение о распределении ресурсов, а также положение о прокладке энергетических линий на объектах, не представляющих практической ценности, не допускает расточительства на древние развалины даже в мирное время, Судящий! — твёрдо ответила ему оператор пограничного нексуса, Илларан ке Шеддар. — Я же с самого начала сказал, что моя ступень посвящения не позволяет мне принимать столь ответственные решения! — Мариджар поднял руки и сделал шаг назад. — У меня всего три браслета, видите? Альгинерия накрыла лицо ладонью, передёрнувшись от раздражения. Поведение второго младшего брата и без того портило её безупречную репутацию, но сейчас, в день её триумфа, он превзошёл сам себя. И когда ей показалось, что более он не может выглядеть более жалко, чем сейчас, в поле зрения вошёл Валитар. — Великие боги, только не ты… — она попыталась дотянуться до его сознания, но оно было вне досягаемости усилителя, а через Кхалу от молодого судящего можно было уловить лишь поверхностные эмоции. — Вы поставите пилон. Прямо здесь, — Валитар продемонстрировал Илларан кадуцей, подняв его над головой. Кхалаи недовольно сощурила льдисто-белые глаза. — Возражения не принимаются. Вы хотели мнение высшей касты — вы его получили. — Да, Судящий, — оператор и её помощники неохотно поклонились. Мариджар растерянно взглянул на Валитара, и тот схватил его за плечо и повлёк за собой прежде, чем он успел как-то прокомментировать его поступок. Альгинерия со всей силы сжала подлокотники. — Алдарис! Приведи ко мне этого негодника немедленно! *** — Ты уверен, что это было правильно? — спросил его Мариджар закрытой телепатемой. — Твоя сестра теперь прокуратор, разберётся, если что-то пойдёт не так. — Альгинерия? О, я совсем забыл о ней с этими вопросами распределения пилонов. Она будет недовольна… — Это всё потом, — Валитар взял его за плечи и посмотрел ему в лицо глазами, полыхающими красным от энтузиазма. — Я сейчас читаю «Трактат о подавлении воли» от энси Кхеметар и должен этим поделиться! — Валитар, почему из всего моря Кхалы ты выбрал именно меня для своих экспериментов? — Ты мой единственный брат, Мариджар, и я не хочу, чтобы ты оставался в стороне. Так вот… — Валитар сделал шаг назад. — Наблюдай! Мариджар хмуро опустил надбровные дуги, не понимая, что же он должен был увидеть. Вдруг помимо его воли его левая рука поднялась и легонько ударила его по лицу. — Что… — он попытался вернуть контроль над конечностью, но та снова попыталась его ударить. Он увернулся и поймал её другой рукой за запястье, чувствуя себя всё более нелепо в попытках сбежать от собственного тела. — Прекрати сейчас же! — Так неинтересно. Ты должен от меня защищаться! От меня, а не от себя, — Валитар засмеялся. Мариджар, продолжая сжимать непослушную конечность, попытался выставить ментальные блоки, но это не помогло — брат решил усилить давление, и теперь уже вторая рука перестала ему подчиняться. — Валитар, я не читал этот трактат! Разве это не для посвящённых седьмой ступени и выше? — Принцип почти тот же, что и в подчинении низших видов. Там, конечно, было много того, что я не понял, но… эй! На мгновение Мариджару показалось, что он вернул контроль над руками, но, попытавшись пошевелить ими, он обнаружил, что это были не его руки. Плотное взаимодействие двоих тесно связанных судящих размыло границы их восприятия собственных тел. — А что в этом трактате говорится о возможных последствиях? — Мариджар закрыл глаза и сосредоточился на том, чтобы вытолкнуть чужую волю из своего тела. — Не знаю, я только сегодня начал, — признался Валитар нерешительно. Столь уверенный в том, что делал минуту назад, теперь он тоже утратил контроль над ситуацией. Невинная забава вдруг стала болезненной. Его ноги подогнулись, и он сам скоро рухнул на влажную землю. И лишь когда всё его тело полностью расслабилось, сознание смогло отделиться от образовавшейся между джудикейторами путаницы и вернуться на место. — Боги, я уже было подумал, что мы сольёмся в архона! — голос брата прозвучал непривычно. Валитар попытался подняться и посмотреть в его сторону, но руки всё ещё дрожали. — Даже если бы мы захотели — нам не хватило бы энергии. Такое под силу только высшим храмовникам! — констатировал Валитар и тут почувствовал, что его собственные мысли словно бы ложатся иным непривычным ему рисунком. Он поднял перед собой одеревеневшую руку и отпрянул — это была не его рука. Мариджар почувствовал его беспокойство и сделал то же, чтобы убедиться. Они оба действительно вернули себе контроль над телами — только перепутали их. — Что ж, Валитар, тебе всегда нравилось нарушать границы моего личного пространства. Сейчас ты должен быть доволен! — он нашёл в себе силы сесть и, повинуясь рефлексу, поправил косы, попавшие под колени. — Это не то, чего я ожидал. Мне всегда нравилось ощущать тебя рядом, но вот оказаться по-настоящему внутри тебя это… — Валитар ощупал себя и взглянул на алую ткань туники, красиво смотревшуюся на серой чешуе, — неожиданный опыт. — Что ж, плоть вторична, — сказал Мариджар сердито, стараясь не думать о том, насколько неприятна ему была перспектива остаться в теле брата на какой угодно срок. — Нас определяет наше сознание, а не оболочка. — Боюсь, всё не так просто, — Валитар наконец смог встать. Тело было послушно ему лишь отчасти — большая часть рефлексов работала вразрез с его привычками. Спина словно сама собой гордо выпрямилась, руки разгладили смявшиеся одежды. — Это всё ещё твоё тело и твой мозг! Теперь Мариджар был удивлён. Он наблюдал со стороны за собственным телом и видел, насколько оно было скованным. Он вдруг почувствовал отвращение к себе за то, что загнал самого себя в столь строгие рамки, но тут же отбросил это чувство — это было не его чувство. Это действительно был необычный, неожиданный опыт — ощущать противостояние собственной личности внутри чужого мозга, полного не только условных рефлексов, но и нейронных паттернов, присущих Валитару. — Скажи, брат, в этом трактате… ах, да, ты же не дочитал его. — Мариджар ке Ара! — раздался неподалёку клич, сопроводившись треском ветвей. Оттуда вышла пара храмовников, за ними вслед явился Алдарис самолично. Он подошёл вплотную к Валитару и посмотрел на него очень внимательно. — Тебя желает видеть прокуратор! — он взглянул в сторону Мариджара, и оба брата поняли, что он не почувствовал произошедшей с ними перемены. — И даже не пытайся возражать, что это было очередной идеей этого негодника из Венатир. — Но Алдарис… — Твои попытки оправдать его неспособность принять верное решение в последнюю очередь интересуют нас, Валитар. Помни, я всё ещё выше тебя на ступень! — Боюсь, это скоро изменится, — Валитар не выдержал и рассмеялся, не скрывая своего скептического отношения к его интеллекту. Глаза Алдариса гневно распахнулись, и смешанное с раздражением самодовольство обратилось в ярость. — Как же ошиблась Альгинерия, когда сказала, что ты научился уважать нашу семью, — он взмахнул рукой и с кончиков его пальцев сорвалась молния, ударив Валитара по ногам. Со смесью боли и удивления, он рухнул прямо в руки сопровождавших Алдариса зилотов. Те, повинуясь негласному приказу, практически поволокли его в сторону города. Мариджар попытался ещё что-то возразить, но Алдарис закрыл от него сознание. Всё действительно оказалось не так просто — на поверхности он и Валитар оказались для старшего брата неотличимы, а заглянуть глубже он никогда не пытался — его интерес больше занимало изучение храмовников и их грубой, но легко управляемой душевной организации. Первым и самым логичным выходом из ситуации казалось прийти к Альгинерии лично и объясниться, но он передумал, как только представил себе Валитара, претерпевающего лично все те упрёки, которые обыкновенно доставались ему. В конце концов — это он отвечал за все их сомнительные совместные авантюры. Сам же Мариджар не чувствовал себя как-либо ответственным за произошедшее. — Плоть вторична, — повторил он себе и, противореча собственным мыслям, стал жадно прислушиваться к ощущениям кожи Валитара — чуть более плотной и гладкой, но не менее чувствительной. Запахи, витавшие во влажном воздухе, мягкий закатный свет, падающий на него через призму тусклых отражений, хаос звуков природы — всё находилось в удивительной гармонии с тихим гудением пси-эфира. Той самой гармонии, о которой Валитар так часто говорил, в очередной раз призывая отрешиться от того, что составляло их долг перед обществом Перворожденных. Казалось бы, они всю жизнь существовали бок о бок и чувствовали одно и то же, но разум каждого обрабатывал информацию по-разному, и сейчас, невольно оказавшись в его голове, Мариджар видел привычные образы преломлёнными через личность брата. Такого он не испытывал, даже пропуская через себя Кхалу. Разогревшееся любопытство повело его дальше — Мариджар закрыл глаза и позволил мыслям свободно плыть по проторенным каналам, удивляясь тому, как свободно они разветвлялись, зацепляя кажущиеся несвязанными факты, и сплетались обратно в неожиданные выводы. И ничто их не сдерживало, не направляло. Мариджар ущипнул себя — Альгинерия никогда не одобряла подобной вседозволенности в суждениях, из раза в раз повторяя, что самые страшные грехи рождаются в сердце, которое глухо к другим. За медитативным исследованием тела Валитара он не заметил, как на смену Лу вышла Ар’Леи, тут же скрывшись среди дождевых облаков, и на джунгли опустилась прохлада. Мариджар спохватился, вспомнив, что намеревался посвятить этот день изучению комментариев Кхаса о кастово-племенном разделении до того, как «Трактат о подавлении воли» смешал его планы. Он попытался найти сознание Валитара через Кхалу, но тот то ли затерялся среди иных разумов, то ли просто оказался закрыт милостью Альгинерии в стазис-камере. Чужие сознания, бывшие вокруг него в огромном количестве, проплывали мимо, но никак не касались и не смешивались с ним. — Даже твоё тело дурно на меня влияет! — сказал он сам себе. Несколько холодных капель неприятно ударили по коже, и ноги сами понесли его в сторону моря, где всё ещё стоял на берегу старый звёздный маяк. К его удивлению он не был обесточен, и в свете Ар’Леи, пробивавшемся из-за облаков тонкими лучами, был похож на ещё одну маленькую луну, спустившуюся слишком близко к планете. Лёгкий мягкий дождь начал усиливаться, и Мариджар поспешил нырнуть под крышу. Внутри не было никого, но ощущались следы недавнего присутствия — Такотос определённо вернулся сюда. Помимо его следов были и другие, слишком неуловимые, чтобы их опознать. Мариджар замер на пороге — он не видел отца уже более тридцати циклов и почти не вспоминал о его существовании. Не искал его, медитативно погружаясь в водоворот Кхалы, и почти не терзался тем, что оказался для него разочарованием. — Однако сейчас ты здесь, — голос Такотоса был ещё холоднее, чем капли дождя, блестевшие, как кхайдарины, в свете маяка. Мариджар обернулся, но не нашёл говорившего. Прислушавшись внимательнее, он почувствовал его присутствие дальше по берегу. — Откуда ты знаешь, что это я? — Я знал тебя до того, как ты вышел из скорлупы. Что бы с тобой ни произошло, ты это ты, и твой путь ясен, как свет, летящий через космос. Холод и дождь вдруг перестали иметь значение. Мариджар побежал по песку, темно-синему в искаженном свете, и скоро нашёл отца, медитировавшего перед разволновавшейся водой. — Тогда почему я не вижу своего пути? Почему я всё ещё не знаю, кто я? — А ты не знаешь? — Нет. Альгинерия сегодня стала прокуратором, Алдарис уверенно идёт к должности эмиссара, а я… всё ещё не знаю, чего хочу. Иногда мне кажется, что я буду всю жизнь топтаться на перепутье перед истиной. — Ты ещё молод, сын. — Я прожил уже больше сотни циклов, отец. Алдарис в моём возрасте… — Ты не Алдарис, — сказал Такотос с ноткой неодобрения и повернулся к нему. Зелёные глаза удивлённо приоткрылись в темноте. — И не Валитар. Как ты оказался в его теле? — Я… — Мариджар неловко потеребил одну из косичек, но, осознав что делает, почувствовал себя ещё более нелепо. — Так и знал, что он прочтёт этот трактат. Но не думал, что побежит сразу пробовать на тебе, — Такотос отвернулся от него, снова устремив взгляд на играющие в голубоватом свете волны. Прилив уже коснулся его ступней. Его аура наполнилась тихим смехом. — Альгинерия будет очень долго гадать, что же с тобой произошло. Уверен, она и не представляла, какую ответственность взвалила на себя этой должностью. — Отец… я никогда не спрашивал тебя раньше, но… кто ты? В чём смысл твоего существования? — Я — один из детей Айюра. Тот, кто хранит память своего племени. Разве этого мало? — Сестра всегда учила меня, что каждый должен следовать своему предназначению, отдавать всего себя служению нашему народу во имя нашего процветания. Но ты… ты никогда не стремился к подобному. — Ара всегда трактовали наставления Кхаса слишком однозначно. Между тем его мысли сильно исказились, пройдя через тысячи лет и миллионы умов. Взгляни на нас — мы счастливы и беззаботны. Перед нами — сотни циклов благоденствия. Зачем спешить и совершать ошибки, если можно шаг за шагом идти через свою судьбу и верить в неё? — он закрыл глаза. По его ауре прошла рябь сомнений. — Ты знаешь что-то, чего не знаю я. — Конечно. Ведь я на четыре ступени выше тебя. И завтра я стану младшим членом Конклава. Мариджар машинально сделал несколько шагов назад. Такотос продолжал стоять в воде, которая уже касалась подола его туники, сверкая гребешками волн. Даже внутри великого единства он всё ещё оставался непостижимым — и для Мариджара, и для всех прочих. — Тихие воды лежат глубоко, — продолжил он. — Они спокойны, даже когда на поверхности бушует шторм. Проходят тысячи циклов, а они продолжают омывать одни берега теплом, другие холодом. Вся гармония нашего мира стоит на том, чего мы часто не замечаем, сын. *** Альгинерия с трудом подавляла бурлившие в ней эмоции. Её одолевала досада на то, что в столь торжественный для неё момент младший брат не только не удосужился поздравить её хотя бы короткой телепатемой, но и устроил беспорядки в древних руинах. Она была слишком зла, чтобы допрашивать или читать наставления, поэтому с порога приказала приведшим его храмовникам бросить его в одну из стазис-камер, находившихся над её кабинетом, сочтя, что он и сам прекрасно поймёт, в чём виноват. Валитар оказался в темноте. Ноги всё ещё неприятно ныли после удара Алдариса, поэтому он просто уселся на пол и сфокусировал блуждающий взгляд на тусклых пульсациях энергетических линий. Стенки камеры не давали расширить восприятие за её пределы и почти полностью заглушали многоголосие Кхалы. Сначала ему было скучно. Пару раз он ударил мерцающую стенку и обжёг руку — ощущения чужого тела казались ненастоящими и воспринимались с задержкой. Попытки медитировать разбивались о сопротивление нервной системы, отравлявшей его пребывание в камере каскадом эмоций. Остатки любопытства к новому опыту скоро улетучились, сменившись раздражением к тому, что никто даже не попытался узнать его. Спустя некоторое время пришло осознание — подобные наказания были в семье Мариджара дисциплинарной нормой. Альгинерия была ответственным и строгим наставником, справедливо поощрявшим и карающим, тогда как Такотос проявлял интерес к его деятельности слишком редко и прохладно, чтобы переживать о его отношении. — Ты осознал свои ошибки, Мариджар ке Ара? — спросил её голос из изолированного пси-коммуникатора уже в третий раз. — Разумеется, прокуратор, — Валитар попытался добавить своим словам смирения, но его собственный протест перекрывал всё. — Я не чувствую в тебе и капли раскаяния. Ты опозорил меня и всю нашу касту своим вопиющим поведением и не отделаешься так просто, — Альгинерия вновь перекрыла канал. Он не знал, как долго это продолжалось — в тёмной комнате с камерами не было никаких временных ориентиров. Скоро он почувствовал слабость и боль — теперь уже куда ярче и ближе — и посетовал на то, что растратил так много энергии в первые часы. Тело Мариджара было слабее и уязвимее от природы — он был чистокровным Ара, вышедшим из поколений судей, никогда не знавших битв и никогда не стремившихся укрепить свою плоть. Валитар не учитывал этого раньше, ибо привык к тому, что половина его крови принадлежала племени Саргас и, как и Ламидер, он часть своего времени неизменно уделял тренировкам. — Да уж, твоя плоть настолько вторична, что ты не можешь просидеть полдня в темноте, — он ещё раз раздражённо пнул стенку камеры и закричал от боли. Утомленный разум отказывался сопротивляться восприятию привычных мозгу паттернов, и только сейчас Валитар по-настоящему почувствовал, что попал в собственную ловушку, и не знал, как выбраться из неё без посторонней помощи. Никто не узнавал его, никто не знал, где он, никто не интересовался его судьбой, и единственным логичным выходом было покаяться Альгинерии по-настоящему, но она как на зло не предпринимала новых попыток выйти на связь. Он снова закрыл глаза. Кхала окружала его призрачным присутствием, и он невольно задумался о том, что падшим не дано ощущать даже такого. Погрузившись в размышления, которыми он не привык делиться даже с братом, Валитар впал в неприятное забытье. Из оцепенения его вывел зажегшийся свет. Он обнаружил себя на полу, жалко завернувшимся в тунику и поджавшим ноги к груди. Альгинерия стояла прямо перед ним за мерцающей стеной стазис-поля и молча прожигала взглядом. Он поспешил подняться на колени — быстрее, чем успел подумать о том, что его не должно было вовсе беспокоить то, как он выглядел. — Твой бывший наставник пришёл. Отчего-то он думает, что у него больше прав наказывать тебя, — Альгинерия деактивировала стазис-поле и резко дёрнула его за нервные отростки, вынуждая снова упасть — прямо под ноги подошедшему Такотосу. Валитар был так истощён ментально и физически, что не сразу осознал, что произошло. — У меня их действительно больше, Гине, — Такотос снял с пояса кадуцей и гордо поднял перед собой. Глаза Альгинерии расширились, а в эфире вокруг неё множество эмоций прогремело как взрыв. — Это просто… — ярость прокуратора взметнулась было новой волной, но разбилась о стену из чувства долга. Сама мысль о неодобрении действий Высшего Суда была для неё преступна — пусть она никогда в здравом уме не могла и помыслить о том, что смутьян из Венатир поднимется выше, чем она. Она достала собственный кадуцей и подняла его на уровень подбородка, склонив голову. — Мои извинения, энси Такотос. — Прощаю ваше невежество, прокуратор, — зелёные глаза судящего сверкнули и удовлетворённо сощурились. — Валитар, ты в состоянии идти? — спросил он с усмешкой. Валитар не сразу поверил в то, что услышал. Альгинерия — тем более. — Да, отец, я… с радостью уйду отсюда как можно дальше, — воспрянув духом, Валитар поднялся, и Такотос успел перехватить его за плечи, прежде чем он снова потерял контроль над ослабшим телом. — Прекрасно. Гине, возвращайся к работе. Городу нужна твоя неусыпная бдительность. Альгинерия замерла, провожая их взглядом, и прежде чем они ступили за порог, всё-таки выпустила свою досаду, ударив кулаком по стене. *** Возвращение обещало быть неприятным. Мариджар знал это, прочитав «Трактат о подавлении воли» полностью за те два дня, которые вынужден был провести в чужом теле. Он чувствовал себя неуютно и неправильно от того, что нарушал одновременно столько привычных ему правил, но не мог остановиться. Смиренный интерес к изречениям Кхаса сменился неутолимой жаждой знаний, которые вдруг оказались так доступны. Он считывал мнемокристаллы, хранившиеся на маяке, один за другим, хаотично выхватывая куски информации и после медитируя, упорядочивая их и связывая в логические цепи. Он думал о Такотосе и о том, от чего когда-то добровольно отказался, пожелав воссоединиться со своим племенем. Он думал о Валитаре, о том, что его надменность и непослушание исходили из одиночества, которое сейчас вместо него ощущал он сам. Он думал о Ламидер, которая, несомненно, увидев его сейчас, подарила бы ему всю нежность, что ускользнула от него в злосчастный праздник Посвящения. Он думал о себе, и о нежелании быть тем, чем он был, всю жизнь точившем его из недостижимых глубин подсознания. Он не мог избавиться от ощущения, что крадёт то, что ему не принадлежит, и достоин намного более суровой кары. Когда Такотос привёл Валитара, он почувствовал себя ещё более неправильно. Несомненно, Альгинерия была очень зла. Он ясно видел следы её наказания в ауре и в потухшем взгляде Валитара, который, с трудом поднявшись на жилой этаж маяка, рухнул на ложе. — Будешь расслабляться, когда вернёшься в своё тело, — сказал Такотос с беззлобной усмешкой. — Мариджар, ты уже знаешь, что делать. Я должен идти. — Ты тоже его прочёл? — спросил Валитар, когда отец скрылся из виду. — Не удержался от искушения. Ещё пара дней в твоём теле, и меня тоже потянет выискивать ложь в учениях об изгнанниках. Предлагаю исправить это прямо сейчас, — он сел рядом на ложе и помог брату подняться. — Благо энси Кхеметар оставила несколько подробных инструкций для… нашего случая. — Странно, что она вообще рассматривала подобный случай, ведь её техника рассчитана на агрессию. — В комментариях к последней части описаны несколько… таких же любопытных новичков, из-за которых трактат был запрещён для изучения непосвящёнными. — Неужели этот запрет хоть раз оказался оправдан, — от Валитара повеяло скепсисом. — Только должен предупредить, это… — Мариджар неловко потеребил косы и в который раз ощутил, как кровь приливает к лицу от мыслей о предстоящей процедуре. — Болезненно? Или… — Нужно будет держать друг друга за вибриссы. У самых корней, — он неохотно расстегнул широкое кольцо, обнимавшее нервные отростки и зажмурился от смешанных ощущений. — Не вижу проблемы, — Валитар с готовностью протянул ладони и запустил пальцы в расслабившуюся копну. Мариджар вздрогнул. — Ненавижу, когда ты это делаешь, — не открывая глаз, он нащупал плечи брата и коснулся вибрисс, свободно лежавших на плечах. — Поверить не могу, что теперь я делаю это сам. Ах да, ты тоже закрой глаза. — Это будет… интересно, — Валитар опустил веки. От осторожных прикосновений к чувствительным отросткам по всему телу побежала мелкая дрожь. Он дёрнул плечами, но не смог прогнать неуютное ощущение, которое усиливалось по мере того, как Мариджар, пересиливая себя, приближался к корням. — О боги… действительно неприятно! — ему стоило немалых усилий не попытаться схватить его руки. — Двигаться нельзя, открывать глаза тоже, — неуверенно ответил Мариджар, приблизив лицо к лицу брата и упершись набровными дугами в диадему. — Дальше всё должно… «произойти само собой». — Как многообещающе. Оба замерли, вынужденные терпеть каскад ощущений, который, казалось, перебегал от одного к другому и обратно, электризуя эфир. Мышцы каждого поначалу сводило от сдерживаемого желания прекратить происходящее, но вскоре оно перестало беспокоить так сильно, уступив место внезапно наступившей гармонии. Закрыв глаза, они оба смотрели друг на друга мысленным взором, отрешившись от физического восприятия как можно сильнее. — А как мы поймём, когда это закончится? — спросил Валитар, хотя прямо сейчас он уже не был уверен, что хочет, чтобы это заканчивалось. Казалось, всё мироздание замерло внутри бушевавшего вокруг урагана физических и ментальных ощущений, в котором они были друг к другу ближе, чем когда-либо. — Хотел бы я знать, — Мариджар вдруг почувствовал себя освободившимся от паттернов чужого мозга и удивился тому, как легко он отвык быть собой за столь короткое время. Он решился открыть глаза и увидел светлую чешую брата — так близко, что на ней был различим свет его собственных глаз — обычно золотистый, сейчас голубой от всплеска эмоций. — Получилось! Валитар открыл глаза ему навстречу — они пылали огненно-красным. — Какая досада, а мне только начало это нравиться! — Убери руки. — Нет, сначала ты, — он засмеялся и недвусмысленно погладил вибриссы Мариджара, всё ещё лежавшие в его руках. Тот отпрянул и возмущённо оттолкнул его, но при этом почувствовал облегчение. Наконец они оба снова стали собой, и он поймал себя на том, что успел соскучиться по брату — такому, какой он был, со всей его надменностью и вседозволенностью. По его вновь обретённому телу гуляли остатки напряжения, постепенно разрешавшегося в приятную слабость, отбрасывавшую всякие помыслы о том, чтобы уйти отсюда как можно дальше прямо сейчас. Он позволил себе упасть на мягкое ложе и дать телу отдохнуть после пережитого. — Надеюсь это больше никогда не повторится, — устало сказал он. — Твои чувства говорят, что ты лжёшь, брат мой, — Валитар лёг рядом, снова запустив пальцы в вибриссы Мариджара, разбросанные по серо-зелёной ткани, покрывавшей ложе, и плавным движением выровнял их в единую копну. — Ты даже Лами не подпускал к себе настолько близко. — Энси Кхеметар упоминала, что подобный… обмен телами возможен только между теми, кто доверяет друг другу, — Мариджар прикрыл глаза, постепенно вернувшие нормальный оттенок. Прикосновения Валитара, обычно раздражающие, как и само его присутствие, ощущались как нечто естественное и необходимое. — Неприятно признавать, что я выбрал доверять такому, как ты. — Занудный, как всегда. Хотя с такими наставниками — неудивительно. *** Когда с восходом Лу Мариджар пришёл в кабинет Альгинерии, он застал её дремлющей в накренившемся кресле с потухшей курительницей на коленях. — Прокуратор, я пришёл принять наказание, — он опустился на колени и поднял кадуцей на уровень лба. Альгинерия приоткрыла потухшие глаза и посмотрела на него, не поднимая головы. — Я уже тебя наказала, — сказала она тихо и снова опустила веки. Спустя секунду она резко подняла их и выпрямила спину. — Мариджар? — Да, на этот раз это действительно я. — Оставь церемонии. Я не заслуживаю этого звания, — она спустилась с кресла и встала на колени перед ним, отставляя курительницу и накрывая его ладони своими, вынуждая опустить кадуцей. Мариджар удивлённо посмотрел на неё. — Как я могу следить за целым городом, если не смогла понять, что это был не ты? — Как ты сама всегда меня учила — даже лучшие из нас иногда совершают ошибки. — Прости меня, младший брат. Я негодная наставница. И как только мне удалось вырастить Алдариса? — от судящей повеяло унынием и ненавистью к себе. — Ты выбрала его сама. А я… — он вспомнил, как много циклов назад Альгинерия осуждала его за то, что он ушёл от своего первого наставника. Связь, которую почувствовал с ним Такотос ещё до его появления на свет и которой он никогда не придавал значения, как оказалось, имела глубокий смысл и была одной из причин, по которой старшие сестра и брат никогда не могли стать ему по-настоящему близки. — Я пришёл к вам, потому что мне было холодно. — Это меня не оправдывает, — она отвела взгляд. — Да и его тоже. Не думала, что он настолько узко смотрит на вещи. — И всё же тебе следует меня наказать, — Мариджар положил ладони на её плечи. — Для того чтобы вернуться в своё тело, мне пришлось изучить текст, не предназначавшийся для моей ступени посвящения. Судящая снова посмотрела на него и на мгновение её глаза вспыхнули ярче, а надбровные дуги сердито изогнулись. Но в следующую секунду она смягчилась. — Я полагаю, ты делал это с одобрения Конклава. И, судя по тому, что никто ещё не выгнал меня из этой комнаты, Такотос не вынес мой провал на публичное обсуждение. — Он сказал, что ты и так к себе слишком строга. — А к тебе теперь буду ещё строже, — её голос снова обрёл привычное выражение, а в ауру частично вернулась уверенность. — Сейчас же начни изучать «Положение о распределении ресурсов». — Но ведь я ещё не дошёл до четвёртой ступени! — Ты уже давно до неё дошёл. Тебе известно всё необходимое для прохождения испытания, пусть ты не всегда получал эти знания от меня. Я просто… не говорила об этом, чтобы не травмировать честолюбие Алдариса, — она беззлобно усмехнулась. — Ты растёшь слишком быстро. Для Ара. — Видимо, во мне действительно есть что-то от Венатир, — он усмехнулся ей в ответ. — Особенно теперь, когда я практически был одним из них несколько дней. — А я только хотела пошутить, что в тебе переродился сам Кхас, — она мотнула головой, но в её телепатемах звенел сдерживаемый смех. Мариджар поднялся на ноги и ещё раз поклонился ей. Альгинерия поспешила подняться следом. — Не смею больше отвлекать, прокуратор. — Ты можешь называть меня Гине. — Я не смею. — Я настаиваю, — она опустила веки и потеребила пальцами висевшую на поясе цепь кхайдаринов. Мариджар неловко пожал плечами и развернулся к выходу, явно ощущая в её телепатемах недосказанность. И эта неожиданная просьба заставила его задуматься о том, что тех, с кем он провёл большую часть жизни, он чувствовал так же поверхностно, как они его, зная их непозволительно хуже, чем изначально бесконечно чуждого ему Валитара.