Метаморфозы воды

Кхала окутывала его океаном безмятежности, замирая по велению посоха, который Мариджар всегда считал лишь статусным украшением. Он мог бесконечно всматриваться в остановившиеся мгновения, но даже это не помогло ему найти Ламидер. Её сознания не было в Кхале, а последнее воспоминание о ней было обрывочной эмоцией одного из её старших братьев, в мыслях уже считавших её погибшей. Погибшей её считала и её наставница, чья память была пронизана скорбью и безнадёжностью из-за утраты столь необычной и способной ученицы. Он продолжал листать чужие воспоминания, не желая задавать больше вопросов. Ноги сами несли его по знакомому пути, а интуиция подсказывала, что он найдёт её именно там. Не доходя до старого маяка, ему пришлось вернуться в обычный временной поток — энергетические линии обрывались, а без питания манипулятор не мог поддерживать столь сильный сдвиг темпоральной фазы. Рядом со старым звёздным маяком больше не было пилонов. Пустовавший всего два цикла, он выглядел таким заброшенным, словно никто не посещал его целую эру. Все входные и оконные панели были открыты, свободно впуская в себя песок и прибрежную живность. Стена, утопавшая в море, покрылась водорослями и белыми разводами соли. Лишь совершенство материалов и мастерство архитектора не позволяли природе взять своё. Он нашёл Ламидер внутри, лежащей на круглом возвышении голопроектора. Её тело было неподвижным, в открытых глазах не горело ни единой искры жизни. Рядом опустив голову сидел Арико, и от него веяло усталостью и бессильной злобой. — Арико ке Велари, почему ты здесь? — Если она останется одна — сгинет в пустоту. Судящий Энойсир сказал, что её исцеление невозможно. Никто не желает тратить своё время и быть рядом с ней. Но она — моя мать. И я не оставлю её, что бы ты ни сказал мне о долге и… — Арико поднял голову, надеясь, что так его гневная речь будет выглядеть убедительнее, но тут же осёкся. — Отец! Ты… ты жив! — молодой храмовник спрыгнул с проектора и крепко обнял судящего. Мариджар несколько секунд растерянно читал его ауру, веря с трудом, что этот вихрь искренней любви и радости сейчас был адресован именно ему. — Энойсир мог быть не прав. Он не знал Ламидер так, как я, — он накрыл лоб сына ладонью, лаская и в то же время мягко отстраняя. Аккуратно высвободившись из объятий, он опустился на проектор рядом с Ламидер и заглянул в её разум. Память судящей была похожа на каменистую пустыню, чьё полотно покрылось тысячами трещин, и попытки считать хоть какие-то образы лишь сильнее дробили хрупкие связи, рассыпая камни в песок. — Отнять память о нём означало бы убить мою душу, — Мариджар горько засмеялся, вспомнив слова Высшего Суда. — Почему же я больше заслуживаю жить, чем она? — он накрыл ладонью её вибриссы у самых корней и наполнил её сознание тем, что чувствовал сам, делая частью Кхалы то, что от ещё неё оставалось. — Лами. Ты не одна. Ты ещё можешь вернуться. — Она не ответит, — устало сказал Арико, бывший здесь и пытавшийся дозваться уже не один день. — У меня есть кое-что. Правда, это нарушит волю Конклава. С другой стороны… отчасти теперь я тоже Конклав, — Мариджар снял цепь кристаллов с шеи и положил в безвольно раскрытую ладонь Ламидер. Её пальцы сжали украшение, а глаза тут же наполнились неровным тусклым светом. — Ты здесь… — её шёпот донёсся словно из другой реальности. Арико вскочил, поражённый случившимся, и обхватил плечи матери, с надеждой вглядываясь в застывшие черты. — Если ты здесь — я не боюсь. Брат души моей, мы всегда будем вместе в сиянии Кхалы. — Лами… не уходи, — Мариджар лёг напротив неё, надеясь, что она увидит и узнает его. — Я не уйду. Я всегда буду здесь. Я всегда буду ждать тебя, Валитар… — глаза Ламидер загорелись ярче, и всё её тело засветилось, отдавая последнюю жизненную энергию. Дёрнувшись в предсмертной агонии, она погасла, и сознание её навсегда растворилось в водовороте миллиардов других. — Да будет твой дух спокоен в единстве со светом, Ламидер ке Велари, — Мариджар забрал цепь кристаллов из разжавшейся ладони и снял кадуцей судящей с нагрудного пояса. Арико издал протяжный болезненный крик, сжимая холодеющее тело. — Почему? Почему она умерла? Мариджар выпрямился и посмотрел на потолок, где над обесточенной принимающей линзой маяка плыли тяжёлые серые тучи. — Посмотри на облака, сын. Каждый день от них отрываются капли воды и безвозвратно улетают в космос. Те, чей век короток, не замечают этого. Но те, кому дано жить миллиарды лет, могут видеть, как цветущие когда-то миры становятся безжизненными пустынями, теряя последние капли в пустоте. — И Айюр однажды станет пустыней? — Станет — если мы не найдём способ этого предотвратить, — он посмотрел на цепь кхайдаринов, всё ещё лежавшую в ладони. В мире, где Валитар был вытерт из всех архивов и заменён в инграммах Перворожденных на кого-то другого, лишь это украшение продолжало хранить след его существования. — Сегодня пустыней стала Ламидер ке Велари. Её иссушило горе и одиночество. — Кто же причинил ей столько боли? — Это был я. Улетел так далеко, да ещё и… умер. А когда вернулся, было уже слишком поздно. — Это не может быть правдой. Ты никогда не делал ей больно! Зачем ты лжёшь мне? — Потому что могу. Потому что имею право, — Мариджар поднял перед собой кадуцеи — свой и Ламидер. — Потому что должен, — он спустился с проектора и вручил кадуцей матери Арико. — Позаботься о погребении. Я не знаю традиций Велари. — Велари воины, судящий. Наши тела остаются там, где их настигла смерть. — Значит, она и вправду останется здесь, — он раздражённо мотнул головой. — А он даже не узнает об этом. — Кто — он? Мариджар не ответил ему. Он спустился в жилую комнату, где всё ещё на полу в беспорядке лежали немногочисленные мнемокристаллы, а ткань, покрывавшая ложе, была измята беспокойными снами. Судящий подошёл к открытой стенной панели, через которую в помещение проникали дождь и влажный воздух. Казалось, с берега моря Ошекх исчезли все краски, и лишь маленький обслуживающий зонд, не понимавший, почему программа снова привела его сюда, нарушал уныние мерцанием диодов и жалобным механическим ворчанием. — Эй ты. Призови сюда пару пилонов, — приказал Мариджар почти не задумываясь. Зонд остановился, просканировав его, затем с радостным стрёкотом бросился исполнять указание, призвав пилоны в аккурат туда, где они присутствовали согласно его базе данных. Энергия снова наполнила маяк, а механический рабочий, не дожидаясь дополнительных команд, принялся расчищать его поверхность. — Отец! Отец, там… — обеспокоенно позвал его Арико, передавая образ того, что видел. Получивший энергию проектор активировался, и над телом Ламидер вращалась, мерцая миллионами звёзд, галактика Сиаи-Маан. Мариджар почувствовал тепло, мысленно обнимая и запоминая этот образ. — Прекрасно, правда? Она всегда мечтала увидеть космос. *** Наши тела совершенны, как кхайдарина кристаллы, но наши души ранимы, как молодые цветы. Сможешь ли выжить ты в холодной и тёмной пустыне, один на краю пустоты, отрезав себя от света? И пусть мы на разных планетах, под тёплого солнца лучами чувствовать буду холод, что окружает тебя. Твой выбор — моё проклятье. Мой выбор — твоё спасенье, ведь сквозь световые годы ты чувствовать будешь тепло, что однажды случайно украл у меня. Мариджар стоял перед громадой древних врат, сжимая в ладони ожерелье Ламидер, в кристаллах которого застыли отголоски её последних мгновений. За гранью энергетического вихря простирался Шакурас, и частицы кроваво-синего песка залетали сквозь врата на устланные мхами скалы Айюра. — Зачем ты туда идёшь? — с вялым любопытством спросил его Такотос. — Я найду его. Я заставлю его узнать, сколько боли он принёс этому миру. Даже если ему будет безразлично! — Тот, кто преодолевает все преграды, принося великую скорбь. Это его имя. И судьба. — Альгинерия была права. Ты безнадёжный еретик и смутьян. — Не я сейчас собираюсь ступить на землю падших. — Если я не вернусь — отдайте моё место Алдарису, — сжав ожерелье ещё крепче, он сделал шаг вперёд, позволяя вихрю нести себя сквозь световые годы навстречу холодному ветру, который уже больше двух циклов был ему знаком. — Ты вернёшься.