КНИГА ЛИНО

Узкие звериные тропы – не слишком-то удачные спутники в дальней дороге. Идти по ним – значит едва нащупывать ногами травянистые дорожки или неглубокие выемки в плотном слое игл, уклоняться и отводить руками хлесткие ветки, обходить коварные пни, то и дело проступающие под ногами в кромешной темноте. Знакомые тропки у такого далекого теперь Озера, давно уже исхоженные вдоль и поперек, чувствовались ступнями так, словно они сами расстилались перед идущим, и даже неброского света элени ВСЕГДА хватало для того, чтобы видеть в нем малейший листок… Здесь же… Эти незнакомые, никогда никем нехоженые чащобы, казалось, вообще не пропускали в себя свет. Нет, на полянах и в относительном редколесье серебристые огоньки, мерцавшие на иссиня-черном куполе неба, конечно, были видны, и света они должны были давать ничуть не меньше, чем на берегах Куйвиэнэн, но… Существования их едва хватало на то, чтобы различать перед собой массивные древесные тени, тогда как то, что они скрывали под своими кронами, оставалось неощутимым. К счастью, по некоторым из этих троп уже прошло в свое время немалое количество квэнди, и каждый раз, находя лишь мимолетные следы их пребывания в этих краях, идущие на Запад не могли отделаться от ощущения, что этот отрезок пути дается им несколько легче. Раздумывая об этом, недавний собеседник Нинквэ однажды вспомнил, что родные его края Оромэ назвал как-то Хранимой Землей, и предположил, что отголоски этой «хранимости» более ранние путешественники просто каким-то образом «несли с собой». И, когда на каком-то отрезке пути тропы, которыми они шли, пересекались, многократно наложившийся друг на друга след их пребывания как будто очищал эти леса от прежней мрачноватой дикости, и даже видеть то, что творилось вокруг, становилось намного-намного легче. Однако, когда он поделился своими предположениями с матерью (всего за три десятка переходов отсюда встреченной ими в лесу, подобно вернувшемуся из небытия Йайвендиру), Айвинэль лишь потрепала его по светлым волосам и шутливо назвала выдумщиком. Не обидно, конечно, но… Придуманное-то так походило на правду! …Вот и теперь его голова была, как всегда, забита самыми разными мыслями. Например, о лошадях… Подаренные Альдароном перед самым Походом, они смиренно несли на себе изрядную часть взятого в дорогу скарба. Но как здорово было бы, подобно Оромэ, нестись на любом из этих великолепных зверей, ловя путающийся в волосах ветер, навстречу яркому свету элени. И рано или поздно вырваться-таки к огромному простору воды, мерно плещущемуся о тихие берега. Так похожие на те, на которых играл едва ли не с самого рождения. Сам единственный сын Вернувшейся-из-небытия никогда еще верхом не ездил, но видел, как пару раз кто-то из смельчаков отваживался оказываться на конской спине, и всей феа своей чувствовал, что счастью дерзнувших уподобиться айнур поистине не было предела. Под мечты об этом даже едва ощутимая тяжесть мехового «короба» за спиной почти переставала замечаться, а уж усталость, само собой, – как рукой снимало. Она уносилась прочь неведомым пока еще ветром стремительной скачки, путалась в жестких прядях воображаемой гривы и опадала наземь под дробный перестук не знающих устали копыт. И что с того, что воплощенную в жизнь мечту – неторопливого, ко всему на свете относящегося крайне осторожно темно-рыжего коня – пока еще приходилось вести в поводу?! Ведь тепло его могучего дыхания, согревавшего хрупкое мальчишеское плечо, уверенная работа мышц под шелковистой шкурой, заботливо-заинтересованный взгляд крупных сливово-темных глаз – все это было реальным, и требовалось лишь время для того, чтобы рано или поздно осмелиться попросить его о необыкновенной, захватывающей воображение услуге… Не взваливать же на благородного зверя помимо трех уже имеющихся на спине тюков еще и собственную, отнюдь не невесомую персону! И не принуждать же к скачке только потому, что ему, квэндо, внезапно этого захотелось! Для того, чтобы волшебство наконец произошло, нужен отдых и непременное желание самого Рыжего эту самую мальчишечью мечту осуществить. А иначе… «Это кем же я окажусь, если стану чужую свободу самовольно себе подчинять?! Охотником окажусь – вот кем! Одним из тех самых, по чьей вине квэнди с Озера пропадают…» От этой внезапной мысли маленького путешественника даже передернуло, и он непроизвольно оглянулся вокруг, чтобы понять – не коснулась ли она кого-нибудь постороннего. Кого-нибудь из тех, кто к этому ужасу окажется не готов… Но нет, никого, кроме трудяги Рыжего, не было поблизости, ибо тихой сапой они давно уже обогнали на этом переходе всех остальных и предавались одиночеству, столь частому для маленького путешественника после того страшного дня, когда отец принес в поселок тело погибшей в лесу Айвинэль, и от которого мальчик пока еще так и не успел отвыкнуть после ее неожиданного возвращения. Чтобы как можно быстрее очнуться от пережитого испуга, юный квэндо остановился и ненадолго ткнулся лбом в мягкие, как замша, ноздри коня, а свободной от повода рукой ласково коснулся его сострадательно склоненной головы. Через какое-то время сердце забилось спокойней, с лица отхлынула несвойственная ему мертвенная бледность, и, отстранившись, он шепотом произнес: - Прости, Рыжий… Пойдем – там, кажется, просвет виден. Несмотря на пережитый было испуг, зрение не обмануло его. Скоро могучие ели действительно стали расти несколько реже, с запада подул до боли знакомый ветерок, предвещавший близость большой воды, а элени выглянули наконец из-за едва скрывавших их облаков и осветили простор, равный которому сын Айено и правда видел только на берегах Куйвиэнэн… Это была излучина огромной реки, открывшейся взору с высоты поросшего невысокой травой откоса, прорезанного оврагом, по которому приведшая сюда тропа уверенно сбегала к воде. Затянутая кое-где легкими клочьями тумана, она, словно прихотливо играющая со временем вечность, влекла огромные массы воды к южным холмам и далекому, едва ощутимому здесь водопаду. Меж открытых лугов, время от времени разрежающих темные волны подступающих к самым берегам перелесков, в виду гигантских, покрытых шапками вечных ледников, горных хребтов, под извечные крики одиноких, как неугомонные странники, чаек река возлежала внизу в такой величавой первозданности, что у одинокого путника невольно захватило дух. До сих пор он и представить себе не мог, что простор, видимый глазу, может быть столь огромен, ибо большую часть горизонта в районе Озера так или иначе ограничивали холмы или лесные чащи, а здесь… Здесь даже ветер очаровывал запахом дальних странствий и в то же время властно требовал, никуда не уходя, внимать тому, что открывается взору Сейчас – в это самое мгновение и именно в этом месте… Пораженный увиденным, вышедший на берег реки застыл почти у самой границы откоса. Ветер, летящий, казалось, с самых ледников, ерошил его светлые волосы, неся с собой запахи воды и подсохших трав; крошечные коробочки кукушкиного льна тихонько бились о ноги, а Рыжий с пониманием тыкался носом в шею и прядал ушами, прислушиваясь – не коснется ли слуха что-то такое, чего он никогда прежде не слышал. Даже появление рядом кое-кого из остальных участников похода ничем не нарушило невиданного очарования этих мест. Выходя на берег, они так же, как юный сын Айено, застывали, с трепетом взирая на увиденное, и невольно заново переживали то, что чувствовали когда-то во время Пробуждения. Ибо мир, открывшийся им с прибрежных откосов, древность и юность, мудрость и первозданность сочетал в себе в эти минуты с той же отчетливостью, какую помнили те, чьи глаза увидели его одними из первых.