КНИГА ЛИНО

Впервые в жизни увидев Тирион погруженным в кромешный мрак, Майтимо невольно придержал коня. Огромный жеребец, утомленный дальней дорогой, почти рад был внезапной заминке, но встречный ветер, безжалостно трепавший плащ его седока, словно тяжелый туман, раздувал пологом нависшую над городом тревогу, почти физически ощутимыми «хлопьями» бросая ее в лица тем, кто возвращался сейчас с севера на благословенный некогда юг. После в одночасье превращенной в груду камней расчетливой суровости Форменоса, каждому из сыновей Феанаро нетрудно было увидеть в зловещем созвездии городских огней все, что угодно, но Майтимо знал – его отец не из тех, кто легко отступает, и там, впереди, каждому из них, как никогда, нужна будет поддержка друг друга… А город сейчас был виден, как на ладони. Безмолвный, хаотично перемигивающийся алыми отблесками факелов, к ужасу старшего внука Финвэ ничем не напоминал он тот добрый и светлый Тирион, в котором день за днем не смолкал ни на минуту разноголосый шум многочисленных мастерских. Его песня была мертва, как мертвы были в тот миг серебряные колокола Валмара, и, въезжая на такое знакомое некогда гулкое кружево городских улиц, Майтимо не без содрогания всматривался в лица тех, кто выходил сейчас навстречу старшему сыну своего короля. На неоднократно задаваемые им вопросы приехавшие с севера не отвечали. Покинув седла, они лишь молча устремились вверх по склону холма – к подножию маяка, построенного когда-то Ингвэ, и в неверных отсветах предусмотрительно захваченных факелов нолдор невольно отступали, обескураженные происходящим и тем, каким увидели они вернувшегося в Тирион Феанаро. Стремительный и сильный в движениях, с решительно сжатыми, бледными, как мел, губами, в сполохе разметавшихся по плечам иссиня-черных, вьющихся тугими прядями волос, он, словно клинок, вспарывал мертвенное одиночество причудливо вздымающихся улиц, и ни один нолдо не осмеливался сейчас заступить дорогу тому, кто, будучи ранее величайшим мастером своего народа, на глазах превращался отныне в демона мщения. И не напрасно, как видно, Мириэль назвала его когда-то Пламенным Духом. Тысячу раз была права жена короля Финвэ, прозрев материнским предвидением этот всепоглощающий огонь. Но сейчас языки его были темны, как зарождающийся над морем смерч, и, как смерч же, захватывали они в свои спирали всех тех, кто в тревожном недоумении поднимался к высокому каменному шпилю, не один йен венчавшему город. Те немногие, кто уцелел при падении Форменоса, вскоре поотстали, медленно смешавшись с толпой, однако Майтимо с братьями по-прежнему держались возле отца. Они шли так близко, что его длинный дорожный плащ то и дело ударял по ногам то Майтимо, то Тьелкормо, всю жизнь державшегося так, словно это он – старший в их прямо-таки не самой обычной семье, и замерли в неподвижности лишь на высоком каменном помосте на глазах у многотысячной толпы, почти безмолвно внимающей речи старшего сына погибшего короля. Сквозь дым и чад горевших внизу факелов старший из Феанариони почти не различал лица тех, кого с детства привык он видеть рядом с собой. Перед глазами его была лишь память о садах Лориэна и теле деда, медленно опускаемом на траву рядом с той, что была когда-то матерью Феанаро, а за плечами чувствовалось лишь тепло дыхания братьев, привычно касавшееся растрепанных скачкой волос. И даже пламенные слова отца о покинутых некогда землях почти не задевали его феа до тех самых пор, пока не взлетела, не рванулась к ярко сияющим элени Клятва, забыть которую ему отныне было не суждено. - И потому сейчас, - грозно звучало над площадью, - именем Единого клянусь я в том, что отомщу убийце моего отца! И пусть знает Арда, что ничья рука не смеет касаться сильмариллов, потому как не потерплю я, чтобы кто-нибудь другой владел ими так, как владеет ими Моргот. И пусть свидетелями моими в том будут и владыка Манвэ, и светлая Варда Элентари – я буду преследовать любого, кто так или иначе посягнет на сотворенные мною камни… Из-за них был убит Финвэ и… - …любое существо, доброе или злое… - …будь то эльф, демон или человек… - …неминуемо падет под ударами наших мечей! - Они проложат нам дорогу, и в этой борьбе мы не будем знать ни жалости, ни пощады… - Так я сказал, - во внезапно наступившей тишине произнес Феанаро. - И пусть же Вековечная Тьма поглотит меня и говоривших со мною, если не сумеем мы выполнить данного ныне обета. Теперь сказано было все. Потрясенные случившимся, собравшиеся на площади и стоящие на подножии маяка молчали, а затем где-то вдалеке зародился вдруг негромкий, неустанно нарастающий ропот, волной пошедший гулять по рядам, но все еще не позволяющий понять, одобряют ли нолдор случившееся или нет. - Артанис!.. Нэрвен, очнись. Распахнутые, словно огромные окна, глаза Финарато встревожено устремлены на сестру. Потрясенный состоянием Алатариэль, он отчаянно тряс ее за плечи, но дочь Арафинвэ не откликалась. Все время с момента прихода на площадь простояв с горящими от восторга глазами, сейчас она, как завороженная, молча смотрела туда, где, окруженный сыновьями, стоял старший сын Финвэ, а мимо них с братом к подножию Миндона уже спешил не на шутку встревоженный Финакано. По матово-серым в темных прожилках высоким ступеням он взлетел так, словно его мягкие сапоги ни на мгновение не касались остывших за время Вечной Ночи камней. Однако, поднявшись на помост, сын Нолофинвэ замедлил шаги и, бесшумно подойдя к все еще пытавшемуся отдышаться старшему сыну Феанаро, молча положил руку на его, под стать росту, широкое плечо. - С такой клятвой не шутят, родич, - тихо произнес он. - Ты в самом деле собираешься покинуть Валинор? - Да, - ладонь Майтимо осторожно коснулась руки друга, а серо-стальные глаза едва заметно кивнули в ответ. - Тогда я с тобой, - в затихшем было голосе Финакано яростным клинком вновь блеснула прежняя сила, и, поддавшись ей, старший Нолофинвион пламенно обернулся к толпе. - Ты слышишь, отец – я ухожу с ними! - Нет, - последовал короткий ответ Нолофинвэ. - Прости, - возразил сын, - но Руссандол друг мне, и не нам, сыновьям нолдор, предавать покидающих Аман. - Ты никуда не пойдешь, сын! То, что задумал Феанаро – безумие, и я не позволю кому-нибудь из нашего рода и шага сделать по дороге, указанной им. Слова среднего сына Финвэ звучали, как приговор. Услышав их, Финакано всерьез приготовился отважиться даже на бунт, но подошедший к помосту Турондо не позволил ему заговорить. - Отец прав, - спокойно и твердо произнес он. - Подобная неосмотрительность не к лицу сыну правителя нолдор. Если ты и в самом деле намерен идти… Огненные сполохи яркими бликами пламенели сейчас на темном шелке его серебристо-коричневых одежд, а лицо и голос были прямыми их противоположностями, но слова эти послужили, как видно, последней каплей. - Попридержи язык, - в гневе обернулся к племяннику Феанаро. - Попридержи язык и запомни – сейчас твой отец не правит в Тирионе. …Да и не надолго же хватило братской верности клявшемуся у трона Манвэ. Похоже, что мало ему показалось собственного предательства, коли и от сына своего он требует сейчас того же… Подстегнутые злыми языками, в воздухе едва не засверкали мечи. Кто-то из собравшихся на площади так и не сумел сдержать испуганный вскрик, кто-то, наоборот, попытался продвинуться вперед, дабы успеть прикрыть готовых к стычке вождей, и неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы рядом с помостом не оказался вдруг Арафинвэ, не раз и не два останавливавший братьев как дома, так и вне него. - Он прежде всего отец, Феанаро, - мягко отстраняя прочь Турондо, обратился к старшему брату золотоволосый сын Индис. - Ему ли не тревожиться о сыне, которого толкаешь ты на поистине опасный путь? Тебе не победить принадлежащего к народу валар, а что до прочих твоих речей… Прошу тебя – не ищи иной земли кроме той, на которой родился. Отец не зря когда-то покинул Эндорэ, и, думаю, что, если ты уйдешь, кровь его будет отнюдь не последней. - Не тебе, златокудрый, говорить со мной о крови Финвэ, - парировал Феанаро. - Помнится, ты так и не покинул склоны Таниквэтиль после того, как «светлый Аман» погрузился во тьму… Так что спрашивать чье-то мнение я буду лишь у тех, для кого эта смерть действительно является утратой. Он помолчал, а затем, видя, что и братья, и их сыновья не пытаются больше снова лезть на рожон, в последний раз обернулся в сторону тех, кто только что, затаив дыхание, внимал его речам. - Итак, кто еще из рода Финвэ готов последовать за мной кроме сына моего брата, Финакано? Этот вопрос был последним. Задав его, старший Финвион не произнес больше ни слова, но и этого было вполне достаточно, ибо слишком хорошо знал он тех, к кому были обращены эти слова. И в тот же миг словно острый охотничий нож вонзился под сердце Арафинвэ. Ангарато и Айканаро светло-золотистым и огненно-рыжим факелами застыли среди темноволосых сыновей Феанаро, а в то мгновение, когда на помост пока еще молча поднялась Алатариэль, младший сын Финвэ медленно опустил голову, быть может, впервые в жизни по-настоящему признавая тот факт, что на этот раз он действительно проиграл.