КНИГА ЛИНО

Привычный утренний холод, как всегда, пробирал до костей. Забравшись под ветхое заячье «одеяло» (несколько заботливо сшитых между собой шкурок с ничем не обработанными краями, а к этому моменту далеко и не самых новых), сквозняк усердно вгрызался в щуплое мальчишеское тело. Шерстяная рубашка и штаны служили, конечно, кое-какой преградой, но деваться от студеных струй все равно было некуда. Хорошо хоть спать приходилось не у каменной стены, а у хлипкой деревянной перегородки – она не имела пакостной привычки накапливать в себя холод северных подземелий и сторицей отдавать его любому живому существу, так или иначе вздумавшему прикорнуть рядом с едва обработанной скальной громадой. Спящему под заячьим одеялом везло – от каменной стены (торцевой в его клетушке) его отделял заботливо сплетенный матерью толстый травяной щит – плотный мат, переплетенный тонкими полосками кожи. От отдаваемого скалой холода он защищал относительно неплохо, но… Как только по осени вдоль стенки начинала едва заметно сочиться вода, щит этот немедленно загнивал, да и избавить его от набегавших с ближайших ярусов насекомых было невозможно никакими усилиями. А менять… Не всегда есть время набрать на поверхности достаточное количество подходящей травы вперемешку с вереском, полынью и бурьяном, да и мат плести – неизвестно еще, кто из надсмотрщиков это увидит и что он при этом сделает. Если повезет – то просто пожмет плечами и не станет ни к чему придираться, а если нет – то ни травяного щита не будет, ни целой шкуры… Им же – ирчи – все равно, что спрашивать с него какую-либо работу всерьез еще рано. Решат, что бездельничает, и, как всегда – ногой куда придется, а то и за посторонние предметы схватятся… Застарелых рубцов на его теле было не один и не два. Как не просили его поберечься, сделать это никак не удавалось. То плеть, то камень, то просто неудачное собственное падение с какого-либо валуна… Он-то происходящему и не удивлялся, но мама… Укачивая вечером своего малыша она едва сдерживала слезы и маленький квэндо неизменно тянулся ладошкой к ее щекам, прося не расстраиваться – ведь ничего по настоящему страшного еще не произошло. В рассказы старших о жизни, отличающейся от той, что приходилось вести ему самому, он долгое время не верил. Юг был для него сказкой. В которую очень хочется попасть, но про которую точно знаешь, что она не существует. Он слушал о не-северных землях заворожено с горящими от счастья глазами и тянулся к ним всей душой, а потом тихонько плакал у себя в уголке от горького осознания того, что ему существующее в этих рассказах, скорее всего, никогда не доведется увидеть. Особенно грустно стало тогда, когда он впервые увидел тех, кто только что оказался на Севере – группу пленных, едва покинувших свои родные места. Из-за спин нескольких ирчет, увязавшихся взглянуть на редкое зрелище, он чудом разглядел тех эльдар, у которых за спиной была свобода, так и сквозившая в каждом их взгляде, в каждом повороте головы, в каждом движении пускай и связанных веревками тел. Сильнее всего запомнился один. Высоченного роста, широкоплечий, довольно сухого сложения. Волосы – как вороново крыло, длинной едва ли не до самой поясницы, а глаза… Маленькому квэндо всегда потом казалось, что они были синие, как вечернее небо и отблеск внутреннего света в них был таков, что сердце заходилось от одного осознания того, что такое бывает. Не в сказке, не во сне, а на самом деле. Он молча стоял перед смотревшим на него ирчи, еще не зная, что оценщик – это тот, от кого зависит твоя дальнейшая судьба, и думал, судя по всему, не о себе, а о находившихся рядом товарищах… Вторым запомнившимся был мальчишка из той же группы. Каким образом ему довелось оказаться среди воинов, наблюдавший не понял. Однако он знал, что юному пленнику не повезло едва ли не больше, чем всем остальным, как знал позже и то, что незнакомец своей судьбе так и не сдался. Орочьи казармы – тот еще приговор, от него ком не проходящего ужаса против воли подкатывает к самому горлу, но чужак не испугался и держаться старался так, чтобы ни в коей мере не растравлять душевные раны тех, кто стоял с ним рядом. А через какое-то время андо видел этого мальчишку измордованным в кровь, лежащим без рубашки где-то у казарменной стены и позже – прикованным, почти подвешенным за сведенные вместе руки в коридоре. Пару раз он тайком пробирался к пленнику и давал ему попить теплого травяного отвара, а однажды даже притащил ему свое одеяло. И хотя накинуть на плечи мальчишки старые шкурки не получилось – малышу не хватило роста, он видел – даже угасая, тот не перестал быть тем, кем попал в эти чудовищные подземные коридоры. - Здесь нельзя умирать, - тихо сказал андо, но тот, кому он взялся помогать, лишь еле заметно усмехнулся. Он не боялся здешних ужасов и поэтому, подобно другим южанам, полагал, что то, что ждет его за гранью жизни куда лучше того существования, что предлагается ему перед этой чертой. Малыш видел, как он умирал и впервые в жизни долго, очень долго не плакал. Очнулся только после долгой ночной горячки и с тех пор молча поклялся себе, что, когда вырастет, обязательно сумеет бежать в те земли, где живут такие, как тот взрослый и этот мальчишка. …Мама идеи о побеге не поддержала. Едва заставляя себя говорить, она объяснила сынишке, что между их горами и Югом лежит открытая равнина, и пересечь ее, не попавшись ни одному из разъездов и патрулей, никому из живущих здесь пока толком не удавалось. А уж женщине с маленьким ребенком браться за это и вовсе – слишком страшное дело. Поймав их в дороге, северяне скорее всего станут разбираться с ней через сына, а этого она, по ее словам, вынести будет не в силах. - Вот когда вырастешь таким, как отец, тогда и поговорим, - тихо прошептала она, согревая теплым дыханием его темно-каштановые волосы, а затем долго еще держала маленького андо на руках, поглаживала худенькую спину и не знала – желать ли, чтобы забыл он со временем этот разговор, или надеяться-таки на возможное чудо. ...Сквозняк, гулявший по их неприглядному жилищу, как придется, был немым свидетелем того, что взрослые и пара-тройка ребят постарше уже покинули кнару – помещение для рабов. Дверь после этого надсмотрщики никогда не запирали и даже не сводили вместе ее тяжелые деревянные створы – считалось, что, проходя по ближайшему коридору, они в любой момент должны были видеть, что происходит внутри опустевшего помещения: не вернулся ли кто-нибудь с работы раньше времени и т.д. А результатом этого был ветер, выстужающий нагретую было за ночь комнату до того, что находиться в ней без огня становилось совершенно невыносимо. Устав бороться с холодом за остатки призрачного сна, андо потихоньку высунул голову из-под облезших шкурок и осторожно сел на край жесткой дощатой лежанки – одной для них с матерью на двоих. На трех или четырех лежанках по соседству еще слышалось сонное дыхание тех из его сверстников, кого холод и давно отзвучавшие окрики надсмотрщиков разбудить пока еще так и не смогли. …Помещение, служившее «домом» изрядному количеству эльдар, было довольно большим. С полторы сотни средних шагов в длину и около пяти десятков в ширину, но из-за нар, тянувшихся вдоль лишь отчасти обработанных каменных стен, оно казалось уже и прогревалось лишь четырьмя-пятью крошечными очагами, топить которые все равно приходилось чем придется. Сейчас они давно уже потухли, и заново разжечь их можно будет не раньше позднего вечера, да и тогда топлива хватит исключительно на то, чтобы хоть как-то прогреть постельную ветошь, а на остальное отопление пойдет уже только само дыхание собравшихся в кнаре рабов. К счастью, их кнара принадлежала крепости, а не руднику. Дощатые нары глубиной в пять-шесть шагов – лучше камней, едва прикрытых всяческой дрянью, да и народу тут было поменьше: на каждую лежанку (шириной примерно в размах рук) как правило – по одному взрослому, а детей было не много. Все это, правда, было привычно, и, стараясь не спускать босые ноги на каменный пол, квэндо осторожно потянул из-под нар висевшие там длинные полоски кожи, сукна и меха, служившие ему обувью. Вчера их как раз удалось привести в порядок, и сейчас обматывать ими ступни и голени было одно удовольствие. Остывшее за ночь сукно скоро согреется от тепла ноги, которую оно укрывает, кожа не позволит ему слишком сильно промокать, а почти новый мех, укрывающий голень, придаст всему этому сооружению вид едва ли не нарядный. В таком состоянии делать что-либо гораздо удобней, чем босиком, и окончательно андо поднялся со своей лежанки едва ли не с радостью. Дел у него и прочих детей, не занятых пока в основных работах, было не так уж и мало. Вычистить кнару, перетрясти все-то, что служило здешним обитателям постелями, вымыть (в ледяной воде с минимальным добавлением кипятка с кухни) оставшиеся с вечера миски, найти себе что-либо из еды и собрать хоть что-то из того, чем можно будет вечером оживить их жалкие очаги, а главное – найти маму и убедиться, что с ней все в порядке. - Илион, вставай! - попытался он растолкать мальчишку, спавшего на соседней лежанке. Из-под старого плаща показалась взъерошенная черная шевелюра. Подъем произошел без шума, и вскоре вокруг закипела работа. Двое мальчишек навьючили на длинные шесты всяческую ветошь и поволокли ее к ближайшему выходу из подземелий, а девочка на пару «лет» помладше их взялась за старый вересковый веник – нары надо было привести в порядок до того, как унесенные вещи вновь вернутся на свои места. Затем была посуда (с быстрым перекусом из остатков вчерашней каши и скромных волокон настоящего мяса, бережно сохраненных на костях несколькими женщинами, работавшими на кухне), и, наконец, возможность пойти отыскать маму как раз перед тем, как надо будет отправляться наверх за топливом. Радуясь временной свободе, андо поспешно выбежал прочь и, что было духу, помчался по едва освещенному коридору туда, где в отдалении тихонько брезжил холодный солнечный свет. Дело в том, что коридор их яруса выходил на небольшую деревянную галерею, окружавшую большой зал, левым торцом выходивший в узкую расщелину, каменный зев которой, если ничего непредвиденного не случалось, оставался открытым с рассвета и до самого заката солнца. По пути туда ему, правда, пару раз пришлось укрываться в расщелинах между камнями от тех ирчи, что явно являлись надсмотрщиками. Не принадлежа кому-то конкретному, застигнутый врасплох, он мог в любую минуту быть послан любым надсмотрщиком Крепости на какую угодно работу. А так как подобного «счастья» ему сейчас совсем не хотелось, приходилось быть настороже. На галерее он ненадолго остановился и едва не повис на перилах, стараясь как можно лучше рассмотреть то, что происходит внизу. До верхней перекладины он еще не доставал, поэтому перегнулся через среднюю, и через минуту едва не разбил затылок, пытаясь вернуться в прежнее положение. Там, внизу, среди не такого уж малого количества народу, занимавшегося чем-то или спешившего по своим делам, молодая, темноволосая квэндэ в теплой накидке поверх старого суконного платья молча стояла между несколькими ирчи. Один из них – надсмотрщик, крепко держал ее за руку чуть повыше локтя, второй кончиками пальцев касался щеки, а двое других (помоложе) просто стояли рядом, явно придя сюда в компании второго. - Мама! - радостно окликнул ее андо и, ойкнув от внезапного удара об верхнюю перекладину перил, со всех ног помчался к лестнице, ведущей в зал. Деревянные ступени жалобно проскрипели в такт его шагам и вскоре маленький квэндо, тяжело дыша от волнения и быстрого бега, остановился возле матери и окружавших ее чужаков. Взгляды последних, встретившие его, были, однако, отнюдь не благостными. - Это еще что? - хмуро поинтересовался у надсмотрщика главный чужак, уже смотревший на стоящую перед ним женщину с видом законного хозяина. - Выкормыш ее, - резко, явно закипая, отозвался тот. - Принесла же щенка нелегкая… Берешь? - кивнув в сторону мальчишки, он на всякий случай привычно приподнял плечо квэндэ так, чтобы в случае чего ей не с руки было особенно сопротивляться. - О нем уговора не было, - последовал жесткий ответ. - Да уж, - с заметной усмешкой вступил в разговор третий (старший из молодых). - В поселке этого добра – что камней в ущелье после обвала. Мрут, правда, крысеныши, через одного, а жрать – требуют… Пошел прочь! До сих пор они говорили между собой так, словно маленького андо рядом с ними и не существовало, но последний окрик относился уже непосредственно к нему и, оторопев поначалу, тот только сейчас начал, наконец, осознавать, что все это действительно происходит с ним и наяву. От замаха свернутой пока еще плети надсмотрщика он увернулся почти по привычке. В этом движении не было ничего, что было бы ему незнакомо, и по настоящему пугала лишь мама. Понять, почему она как будто не замечает происходящего, андо оказался не в силах. Он видел, как пару раз в его кнаре, да и в тех, что находились рядом с ним, кого-либо из родных вот так же разлучали друг с другом, и всякий раз подобные ситуации не обходились без слез и просьб с ОБЕИХ сторон. А здесь… Расширенные зрачки, покорно опущенные руки, спокойное, слегка усталое лицо, так ни разу, кстати, и не повернувшееся к нему… - Но я… - пролепетал он, наконец, медленно отступая перед опасностью попасться этим четверым под горячую руку и чувствуя, как глаза невольно наполняются знакомой соленой влагой, а затем, не выдержав, отчаянно рванулся вперед. - Мама! Не уходи с ними!.. Пожалуйста, мама… Однако коснуться ее андо не удалось. Сильная рука пришлого ирчи смахнула его в сторону, как пылинку и тут же коснулась плеча женщины, увлекая ее прочь из подземной расщелины. Квэндо же, споткнувшись о подвернувшийся под ногу камень, не сумел совладать с инерцией падения, и грохнулся на бок так, что сильно рассадил руки. А еще через мгновение мальчишку накрыла густая тень и чья-то фигура почти загородила от него то, что происходило ближе к выходу – это младший из пришлых сильно придавил ему горло ногой, умело мешая как кричать, так и подняться, вновь кинувшись следом за матерью. - Делай, что хочешь, - в последний раз донесся до них издали голос старшего чужака, обращенный, разумеется, к надсмотрщику, - но чтобы у меня в горах эта тварь никогда не появлялась… Затем все стихло. Замерев от страха, квэндо молча глотал соленые капли слез. Он понимал – стоит только удерживающему его чужаку двинуть ногой, и он, без сомнения, легко отправится вслед за тем мальчишкой-эльдо, которого пытался когда-то спасти. …В какой-то момент (очевидно, когда те, с кем он пришел, уже скрылись за белым от солнца зевом расщелины) удерживавший мальчугана ирчи медленно присел на корточки и внимательно всмотрелся в своего маленького пленника. Стараясь не всхлипывать, тот тоже поднял глаза и в феа его на несколько мгновений затеплилась-таки несбыточная надежда. «Страж» его скорее был юн, чем молод и в серых, как предгрозовое небо, глазах его сквозили заинтересованность, насмешка и сочувствие. Такой мог бы и пожалеть – выменять попавшего в беду андо, как минимум, назло старшему брату и отцу, а уж он бы со временем нашел чем отблагодарить за внезапно оказанную милость. Если бы уже сегодня не остался валяться с перерезанным горлом где-нибудь на задворках опасливо ютившегося в серых скалах орочьего поселка… - Что с ним делать-то будешь? - едва оскалив в пренебрежительно-сочувственной усмешке белые, как у молодого волка, зубы спросил чужак. - Посмотрим, - лениво отозвался надсмотрщик. - На рудник отправлю или добью… Тебе – полукровке, не все ли равно?.. Лицо ирчи мгновенно закрыла от андо невидимая стена. Все то, что мальчишка только что видел в его глазах (и что было, судя по всему, замечено надсмотрщиком), исчезло без следа. Давление ступни на горло прекратилось, и задержавшийся под сводами огромной пещеры андэр медленно поднялся во весь рост. Услышанное явно задело его всерьез, но разница в возрасте и принадлежность надсмотрщика к Крепости не позволили юному чужаку достойно ответить на удар. Теперь он мог лишь либо огрызаться в ответ на пощечину, либо молча уйти вслед за старшими и отомстить потом, когда ситуация будет более для него подходящей. А андо, едва только оказался на свободе, как можно быстрее поднялся и, прикрывая рукой и без того пострадавшее горло, в ужасе вжался спиной в ближайшую стену. Бежать за матерью теперь – после предположений надсмотрщика о его будущей судьбе, было бы равносильно самоубийству. Для того, чтобы увидеть ее еще хоть раз, надо либо любой ценой остаться в прежней кнаре, либо… - Не надо на рудник, - тихо, хотя и не подобострастно, прошептал он. - Пожалуйста… Я… - Пошел прочь! - раздраженно ответил ему надсмотрщик и маленький квэндо не замедлил тут же выполнить это его распоряжение…