***
Вирт не знал точно, сколько лет он уже ходил с фонарём. Сначала, когда он только обосновался на старой мельнице, он пытался считать дни чёрточками. Впрочем, мальчик и сам понимал, что его календарь неправилен уже с самой секунды их с Грегом падения в озеро. Поэтому, в следующие месяца — если это, конечно, были они, а не годы или секунды — он делал это просто так, для успокоения. По старой памяти, если вам угодно. Затем он решил считать время, проведённое в Неизведанном, по себе. Каждое «привычное» воскресенье он подходил к пыльному зеркалу в спальне и осматривал себя. Забавно, но за те тысячи, как он думал, дней до того момента, как оказаться выброшенным на берег, проведённых в бесконечных хождениях в поисках масляных деревьев, Вирт вырос всего на десять-пятнадцать дюймов. Ни волосы его, ни ногти ничуть не отросли. Может быть, только лицо стало чуть более взрослым и вытянутым. Теперь он стал похож на сверчка, вечно стрекочущего в ночи. Что-то не давало ему двигаться дальше. Он как будто стал игрушкой, закинутой на верхнюю полку. Хозяин подрос — вот только плюшевый ночной скрипач за ним не поспел. После того, как он перестал меняться внешне, он вообще забыл о времени. Лишь какая-то внутренняя старость, внутренние урочные часы, мерно приближающиеся к полуночи, напоминали Вирту о Смерти. У него была Жизнь, а она не могла длиться вечно.***
Ночной лес Неизведанного был ничуть не страшнее дневного. Они оба были теми самыми чащами из старых рассказов ужасов. Чащами, способными вогнать в безумие, жуткое и непрекращающееся, любого, даже самого стойкого путника. Вирт же ходил по лесам с топором уже чёрт знает сколько времени. Наверное, он сам не заметил, когда вышел из ума. Впрочем, он вполне мог предположить, когда именно это случилось с ним — потеря рассудка. В ту ночь он как всегда искал дерево. Одно только дерево на сегодня. Кривое, страшное, неказистое. Портящее мир вокруг. И Вирт чувствовал себя своеобразным целителем, избавляющим души от страданий. Топор завис на мгновенье в воздухе, когда Вирт понял. Понял за секунду то, чего не мог осознать почти всю свою жизнь. — Господи, — только и смог прошептать он. Щепки летели из-под лезвия. Никогда он ещё не рубил эдельвудские деревья с такой яростью, с такой тупой болью. Он как будто бы крошил на кусочки самого себя, свою душу. И в каком-то смысле, это было именно так. — Мальчик, зачем ты делаешь это? Зачем убиваешь дерево, которое поможет твоему брату ещё немного прожить в Фонаре? — Зверь всегда появлялся неожиданно. И Вирт неизменно вздрагивал от его хрипящего низкого голоса. Он был тенью за тем, в чьих руках «жил» Фонарь. Следовал неизменно по пятам, существовал рядом — только позови. — Ты обманывал меня, — Вирт бросил топор на холодную землю Неизведанного, и падение отозвалось в тишине глухим звуком. — Ты обманывал каждого, в чьих руках был Фонарь. — Я никогда не лгал тебе, Мальчик, — Зверь равнодушно опёрся на ствол толстой многовековой сосны. — Ложь — это очень неудобное приспособление, особенно когда не умеешь им пользоваться. Я же блефую. — Никакой я уже не Мальчик, — Вирт покачал головой и уселся рядом с топором. Юноша стянул с головы фетровый колпак, взъерошил немытые, но от того совсем не грязные волосы, и продолжил: — Хорошо, ты блефовал. Но Зверь, скажи, неужели всё, что я делал всё это время, было напрасным? Неужели Грег исчез уже тогда? В ту ночь? — Я говорил, что не лгу? — Вирта обдало холодным, отдающим запахом гнили и тлена, дыханием Зверя, который возник теперь прямо за его спиной. — Несомненно говорил секунду назад. Так вот, Мальчик. Сначала скажу, что я могу называть тебя как угодно, хоть Стариком, хоть Улиткой, хоть Грегом, младшим братцем, которого ты так отчаянно любишь. Смотри, какой удачный переход я выбрал, правда? Твоя любовь не напрасна, твои высокие чувства, которые мне кажутся только лишь проблемой — они не относятся к мёртвому. — Он жив? Жив? Зверь, позволь, позволь мне увидеть его хоть на мгновенье, ещё один раз. Только секунду посмотреть на него, одну лишь секундочку? Она ничего не значит для тебя, так дай её мне за годы верной службы. Ты бы умер без меня! Подари мне хоть крупицу благодарности, которой я заслуживаю! — Ты убедил себя играть роль старого, брюзгливого старика. Ты юнец и умрёшь юнцом, каким бы старым себя не чувствовал. С чего ты взял, что рубишь души десятки лет, а не несколько часов? С чего ты взял? — в голосе Зверя сквозили нотки недовольства, злобы, с которой тот ничего не мог поделать. — Я видел Беатрис, — Вирт сжал кулаки так, что ногти больно впились в ладонь, — и она стареет. На её лице морщины, а я ничего не могу с этим поделать. — Ты не понял разве, что я тут заправляю временем? Я могу по щелчку пальцев сделать её и младенцем, и старухой. Могу тебя превратить в пепел, но какой мне от этого будет толк? — Ты во всем ищешь её, выгоду. Ты как будто богач, что трясётся над каждым пенни. Зачем ты вообще существуешь, зачем ты отравляешь этот прекрасный, сказочный мир? — Потому что Я — его душа, — Зверь, кажется, усмехнулся. Какое-то время Вирту казалось, что он остался на опушке в одиночестве. Ему думалось, будто гадкая, скользящая Тень наконец оставила его. И он снова ошибался. — Ты и вправду долго служил мне. И вправду работал дольше остальных хранителей моего замечательного, прекрасного Фонаря. И я благодарен тебе за это. А моя благодарность не может быть не ощущаемой. Моя благодарность — не пустые слова, — Зверь помолчал, словно взвешивая «за» и «против». — Твой брат жив, как живы и души тех, кого ты превратил в масло. Они все либо были живы в мире За Изгородью, либо живут до сих пор. Но как они несчастны!.. Какими страданиями наполнено их существование, ты бы знал. И знаешь, если бы я только освободил их души… — Он одинок? Всю жизнь Вирт думал, что Грег никогда не останется один, ни в коем случае. И он ошибался только лишь потому, что сам лишил брата счастья. — И каждую ночь мучается от кошмаров. Он так несчастлив, что твои печали — лишь жалкий отголосок его. Вирт нервно вздохнул, снова запустил руки в непослушные волосы, закрыл глаза и сделал то, что должен был сделать вот уже как тридцать лет назад: — Ты ведь мучаешься, Зверь? Ты ведь хочешь уйти из Неизведанного? Ты ведь тоже просто всего лишь заблудшая душа, которой не повезло, так? — Я знаю, к чему ты клонишь, Мальчик. И сразу хочу сказать, что ты прав. Я не буду томить тебя ожиданием и скажу, что я согласен на то, что ты хочешь предложить мне. Это самая неоценимая услуга, — чёрная рука Зверя коснулась Фонаря, пальцы приоткрыли дверцу. — Но не думаешь ли ты, что обречёшь себя на жуткие страдания? Ты ведь и не знаешь, каково это. Ты даже и не предполагаешь… — Мой брат будет… счастлив, — Вирт поднялся на ноги и отряхнул свой колпак. — Я задолжал ему радость, а теперь пора бы вернуть с процентами. Порыв ветра потушил огонь в Фонаре, но только для того чтобы через секунду тот зажегся вновь. — Зверь, ничего не случилось, — протянул Вирт, водружая колпак себе на голову и отряхивая своё тёмно-синее пальто, ставшее в одночасье чёрным. — Ах, ты просто лжец. Ты обманщик и врун. Ты просто исчез, просто исчез! Вирт ошибался. В тот день его выкинуло из потока Времени. В тот день он оказался на пустынном берегу Бесконечности. В тот день он стал Зверем.