Внук

Снежный наст послушно ложился под лыжи, приближая Демьяна к заимке. Охотник построил ее лет десять назад и с тех пор считал своим домом, единственным местом в мире, куда хотелось возвращаться хотя бы изредка. Задерживаться тут надолго Демьян не собирался. Он планировал устроить себе стирку, помывку, отоспаться несколько дней и вернуться назад, к ополчению. Его навыки и знание местности начальство ценило по достоинству, ведь они были весьма кстати в продолжающемся противостоянии с васпами, и это радовало, наполняло заслуженной гордостью старое очерствевшее сердце. Ос Демьян ненавидел до одури, до зубовного скрежета и кровавой пелены перед глазами. Васпы некогда растоптали, разорвали на клочья его душу, и ненависть пировала на ее остатках, острая, лютая, привычная. За двенадцать лет охотник сроднился с ней, сплавился в единое целое, и уже не представлял себя без ослепляющего гнева, охватывающего при упоминании этих тварей. Он знал, что представляют собой васпы на самом деле: не более чем поднявшиеся мертвецы, которых следовало упокоить окончательно. И разве так уж и важно, откуда у них взялось лживое подобие жизни? Раньше он верил, что их призвала Навь нести отчаяние и погибель человечеству, теперь знал, что виноваты были люди, возомнившие себя богами. Но это ничего не меняло. Порождения потустороннего мира или вышедший из-под контроля результат экспериментов – их нужно было уничтожить до единого. И первый успешный шаг к победе человечество сделало три недели назад, когда Ульи подверглись массированной атаке, когда была убита Королева. Без нее осы становились более легкой добычей для ополченцев и солдат регулярной армии, хотя недооценивать нелюдь все ж не стоило. Даже дезориентированные, потерявшие смысл существования васпы оставались серьезными противниками. Но и Демьян был не лыком шит. Ох, не зря долгие годы за ним сохранялась слава лучшего охотника уезда. Вот только раньше его добычей становилось пушное зверье, теперь – мертвецы в желто-горчичной и кирпично-красной военной форме. На его счету было уже семеро: один офицер и шесть солдат; останавливаться на этом старик не собирался. Он справедливо вершил свое возмездие. За жену, сына, невестку и не родившегося внука… Деревня, в которой родился и вырос Демьян, исправно платила васпам нехитрую дань продуктами, топливом и техникой... Занимался этим староста с несколькими подручными, остальные селяне, конечно, прекрасно знали, что происходит и предпочитали откупаться от тварей с молчаливой покорностью, глубинным страхом овечьего стада перед мясниками. И Демьян таким был. Он вырос на сказках и предостережениях. О Нави и навьих, которые появляются, как только осень уступает права зиме, и набирают силу с усилением холодов. О навьих, пахнущих медовой сладостью, гарью и свежепролитой кровью, чьи лица бледны, а шаги столь тяжелы, что земля под ними проминается и стонет. О навьих, что забирают мальчишек, пожирают их, выплевывая мертвые подобия, продолжающие погибельное дело своих убийц. О навьих, берущих молодых девушек и оставляющих растерзанные трупы после свих забав… Да, навьими пугали детей, шепотом, с оглядкой, будто боясь, что услышат и явятся на невольный зов. Но и у взрослых не было страха больше, чем появление этих исчадий ада. Когда приходило время платить очередную дань, староста и его помощники превращались в издерганные тени, отыскивающие остатки смелости на дне бутылки. Они боялись не угодить – это могло означать разрыв договора и уничтожение всего села. Один из деревенских мальчишек хвастался, что ходил в такой день за отцом и своими глазами видел, пусть и издалека, как на опушке из завьюженного снега соткались черные фигуры навьих... Демьян не думал, что этим россказням можно верить, но где-то в глубине души завидовал безрассудной храбрости товарища: сам бы он умер на месте от разрыва сердца. Но шло время, навьи принимали дань, не приходя в село, страшные сказки тускнели и уходили на второй план. Демьян знал, что Навь существует, но она была где-то далеко и ему не угрожала, а жизнь не стояла на месте, преподнося новые заботы. В шестнадцать он влюбился в соседку. Он каждый день ходил мимо нее, привычно здороваясь, но однажды словно прозрел, увидел ее настоящую и уже не смог отвести глаз. Она была старше на семь лет и замужем, но приказать сердцу выбрать другую Демьян не мог. И не хотел. Он с юношеским пылом упивался внезапно возникшей любовью, лелеял ее, растравливая душу... Каждая мимолетная встреча с Аннушкой, ненароком пойманный взгляд, случайная улыбка составляли маленькие кусочки его личного счастья. В деревне, где все друг у друга на виду, скрывать свои чувства долго не получилось. Вскоре от дома к дому поползли слухи один другого гаже. Аннушку называли ведьмой, говорили – приворожила, опоила, завлекла парня. Никто не верил в ее невиновность и чистоту, в то, что она не дала юноше ни малейшего повода надеяться на развитие отношений. Демьян бросался на ее защиту, но получалось только хуже, сплетники видели в этом подтверждение своих домыслов, ее муж ревновал и распускал руки. В отчаянии юноша порывался уехать, чтоб прекратить все это, пусть не представлял себе жизни вдали от Аннушки. Но не пришлось. Она овдовела. Он не имел к этому никакого отношения, хотя злые языки решили иначе, и новая молва о том, что Демьян устранил соперника, разлетелась по округе в считанные дни. Он же увидел в произошедшем с ее мужем несчастном случае волеизъявление судьбы, освободившей для него дорогу. Три года он упрямо доказывал родителям, односельчанам и самой Аннушке серьезность намерений, пока все не смирились с его выбором. Свадьба была скромной, мать его плакала явно не от радости, но Демьяну казалось, что он попал в рай. Счастье захлестывало его с головой, и даже то, что деток в их браке долго не было, лишь незначительно омрачало его жизнь. Аннушка же мечтала о ребенке, ходила к знахаркам, пила снадобья и, наконец, забеременела, что окончательно примирило ее с родителями Демьяна, мечтавшими о внуке. Родился мальчик, которого назвали Жданом. Рос он слабым и хилым, легко простуживался, подолгу болел. Аннушка носилась с ним как наседка, сдувала с него пылинки, выполняла любой каприз. Демьян же почти устранился от воспитания сына, занявшись охотой, чтоб достойно обеспечить семью. И эта отцовская безалаберность возымела свои последствия. Из капризного избалованного мальчика вырос изнеженный эгоистичный парень, считающий себя центром вселенной. Масло в огонь подливала Аннушка, называя его выбрыки проявлениями тонкой творческой натуры. Она разрывалась на части, с одной стороны мечтала отправить сына, обладающнго голосом потрясающей красоты, в столицу обучаться вокалу, с другой – сокрушаясь, что он же там пропадет без материнского присмотра. В этом Демьян был с ней согласен: к самостоятельной жизни Ждан не был приспособлен совершенно, он был беспомощен в быту и пасовал перед малейшими трудностями. Одно время Демьян надеялся как-то исправить ситуацию, брал его собой в лес, пытался научить хоть чему-то полезному, но время было упущено. Что делать с сыном он не знал. Выпорол бы, чтоб за ум взялся, так Аннушка не простила бы. А любовь к жене ничуть не притупилась за прошедшие голы, и ради нее мужчина по-прежнему был готов на все, даже прощать сыну его капиризы. Чаша терпения охотника переполнилась лишь раз… … Ждан вырос красавцем, унаследовав от матери русые кудри и голубые глаза, в которых, казалось, жило безмятежное безоблачное небо, принизанное теплыми солнечными лучами. Девушки заглядывались на него постоянно, а уж на вечерках, стоило ему затянуть песню, так и вовсе теряли головы. Парень ходил гоголем, наслаждаясь вниманием, но границ дозволенного благоразумно не переступал. Жениться он не хотел, а опозорить девку грозило огромными неприятностями от ее разъяренной родни. А через некоторое время Ждан зачастил в соседнее село, как выяснилось позже, загулял там с Любомилой – сироткой, живущей на птичьих правах у тетки-алкоголички. Уж на какие обольстительные речи повелась девушка, Демьян так и не узнал, вот только однажды его сын вернулся домой и растерянно спросил у матери, что же делать, ведь его девушка забеременела. Неизвестно на какой ответ он надеялся, может, думал, что Аннушка уладит эту проблему за него, как она всегда делала раньше. Но не тут-то было. Аннушка пошла к мужу, и решение их было единогласным. - Женись на ней, - сказали они сыну, а когда он попытался взбрыкнуть, Демьян не выдержал и первый раз в жизни поднял на него руку. - Ребенок не должен жить в позоре, - приговаривал охотник. – Пора брать на себя ответственность за то, что сделал. Свадьбу играли пышную, шумную, на два села. Ждан смирился, а его родителям тихая робкая Любомила пришлась по сердцу. Работящая, ласковая, она вся расцвела, оказавшись в их семье… …В тот злополучный вечер вся семья была дома. Демьян вернулся с очередной охоты, его невестка, сияя, прибежала от знахарки. - Говорит, мальчик будет, - сообщила она. – Здоровенький растет. - Внук, - растроганный Демьян положил ладонь на выступающий живот Любушки. Ребенок, словно ощутив его прикосновение, толкнулся в ответ. – Подумать только, через три месяца я стану дедом. Охотник уже твердо решил для себя, что не устранится от воспитания внука, не допустит таких ошибок, как с сыном. Он сделает все, чтобы малыш вырос достойным человеком, которым можно будет гордиться. На окраине деревни что-то завыло, загрохотало, в окно Демьян увидел, как над крайними домами вспухает огненное зарево, и с ужасом вспомнил, что именно сегодня староста повез дань Нави. Что ж, видимо, случилось страшное – и навьих что-то не устроило. - В подпол! Живо! – заорал он, хватаясь за ружье. Охотник не был уверен, что пули причинят вред мертвецам, но если они войдут в дом, он сделает все, чтоб защитить семью. Аннушка помогла невестке спуститься, сын готов был последовать за ними, но Демьян не пустил, всучив ему второе ружье. В приоткрытое окно несло гарью, с улицы доносились крики и редкие выстрелы. Навь приближалась, чуткое ухо охотника улавливало в какофонии звуков тяжелые шаги по стонущей земле. Распахнулась настежь дверь, в проем шагнул высокий тощий навий с коротко остриженными темными волосами, серыми глазами, светящимися злым весельем, за его спиной маячили еще двое – молодые, ровесники Ждана. У одного их них на щеке от уха до рта белел тонкий росчерк шрама… Демьян выстрелил в того, что вошел первым. На плече мертвеца расцвел алыми брызгами кровавый цветок, но он даже не пошатнулся, шагнул вперед, вырывая ружье из рук охотника, и ударил прикладом по голове… Сознание вернулось не сразу. Сквозь пелену боли Демьян видел, как валялся в ногах навьих его сын, вымаливая пощаду под презрительными усмешками, расколовшими неподвижные лица. Как тот, что со шрамом, сорвал доски и прыгнул в подпол, сопровождаемый визгом перепуганных женщин. Как вытащил наверх Любомилу, безнадежно бьющуюся в его лапах обезумевшей птицей… Охотник попытался встать, но в глазах потемнело, и он свалился обратно. А когда вновь пришел в себя, навьих в доме же не было. Рядом с ним вечным сном застыла Аннушка, застреленная из его же ружья. Возле порога лежал его сын с перерезанным горлом, на кухонном столе среди конфетных фантиков – мертвая Любушка в разорванном платье. Покуражившись, навьи вспороли ей живот… Двенадцать лет уж прошло с тех пор, как осы уничтожили его семью, убили его душу... Демьян попытался отгородиться от болезненных воспоминаний мыслями о возмездии. Ничего, вот он отдохнет пару деньков и назад к ополченцам. Васпы еще получат по заслугам…