Не отрекайся от меня

Виктор Роу ...к лицу безжалостно и неумолимо приближалось пламя. Я чувствовал его жгучее прикосновение, рыжие языки лизали кожу, волосы потрескивали... Из глотки вырывался протяжный мучительный вопль, а где-то рядом смеялись мои мучители. Пытки огнем им было мало, кто-то пинал меня ногой в живот, добавляя к ужасной боли новые порции физических страданий. Скорей бы пришла смерть и избавила от этой нечеловеческой муки, или хотя бы накрыло сознание спасительным небытием, но ни того, ни другого мне не было даровано, и истязания продолжались, бросая избитое тело в пучину ада... - Жги ему морду, Патрик, чтобы стал уродом и больше не смел приближаться ни к одному приличному омеге! - дьявольский смех босса терзал сильнее пламени. - Забыл свое место, подзаборная тварь, осмелился поднять кверху поганые зенки! Кастрировать мерзавца! Я лично отрежу ему все, что болтается между ног! Подайте мне нож, быстро! Как смел коснуться моего сына, вонючий нищеброд?! Забыл, кто вытащил тебя из дерьма и дал возможность жить прилично? Нож мне, я долго ждать буду, скоты? - Босс, посмотрите влево, - испуганно пробормотал Патрик, убирая от моего лица факел, - ваш сын... Превозмогая боль и чуть не выворачивая на сто восемьдесят шею, я тоже сумел посмотреть в ту сторону. У двери стоял Лой, мой любимый, - единственный сын босса, с которым мы бросились в пропасть запретной любви, невзирая на строгие рамки дозволенного, и были пойманы на месте преступления накануне ночью. С тех пор моя жизнь превратилась в кошмар, где не существовало ничего, кроме телесных страданий. Избитый, окровавленный, я долго валялся связанный в холодном сарае, и вот теперь меня выволокли перед лицо взбешенного босса для окончательной и мучительной смертельной расправы. Я знал, что пощады не будет, и мне не выбраться живым из этого мрачного полутемного ангара, служившего банде домом. С трудом различив мутным взором точеную фигурку Лоя, я, даже будучи полуживым от боли, невольно содрогнулся, - настолько страшен был омега в своей решимости спасти меня, глаза его горели адским огнем, в каждой руке он держал по пистолету. - Откуда ты здесь взялся, идиот? - взревел босс. - Ослы, я ведь велел вам запереть свихнувшегося дурака! Чего вы на него уставились? Схватить немедленно... - Назад! - негромко, но от того еще более жутко, произнес Лой. - Я хоть и омега, но сын гангстера! Вы знаете мои способности, ублюдки! В меня стрелять вы не осмелитесь, а я без жалости убью любого, кто сделает хотя бы шаг, потом покончу с собой, и папочкин выгодный брак, который он так лелеет, накроется медным тазом! - Не слушайте его, он потерял рассудок! - Я не шучу, - омега выстрелил и один из бандюганов свалился замертво. - Вторая пуля полетит в тебя, отец. Тогда я стану боссом, и вся эта свора недоумков будет вынуждена подчиниться мне. Если я нужен тебе, прикажи им отойти, а нет - убей меня первым. Но одному тебе не победить клан Марфи. - Чего ты хочешь? - босс сбавил тон. - К чему ненужные вопросы? - с горькой иронией обронил омега. - Отпусти Виктора, ты знаешь, он ни в чем не виноват. Я соблазнил его, хотел, чтоб первым меня взял любимый человек, а уж потом и твой ублюдочный зятек! Казни меня, если желаешь крови, инициатором был я, не Вик! Я обещаю, что мы больше не увидимся. Я подчинюсь тебе и выйду замуж, будешь счастлив и доволен... ПАПА! - Нет, Лой, не надо, не губи себя, - прохрипел я из последних сил, - мне все равно уже не жить... - Ты будешь жить, Вик! - крикнул он. - Только попробуй умереть, дурак! Мне надо знать, что ты живешь, что ходишь по земле, смеешься, думаешь и дышишь! Без этого я не смогу существовать! Прости, я виноват, не смог тебя спасти, и ты... твое красивое лицо... - Ну хватит этих тошных откровений! Я сыт по горло! - рявкнул босс. - Выкиньте эту падаль на помойку с глаз долой, - не поворачиваясь, он презрительно плюнул в мою сторону, - а сдохнет, я не виноват. Лой, ты теперь доволен, мелкий сволочонок? - Назад! - снова заорал омега. - Вы отвезете Виктора к больнице, иначе сделка будет недействительной! Я сам проверю, будет ли ему оказана необходимая помощь! - Вот ведь упрямый, весь в меня, - фальшиво засмеялся босс, - ладно, твоя взяла, к больнице. И денег на лечение суньте в карман. Но если только я узнаю, что ты с ним виделся, больше не пощажу... ... проснулся я весь в холодном поту, и долго приходил в себя, с трудом глотая пересохшим ртом прохладный воздух. Щеку и шею дергало спазмами боли, как будто факел все еще неумолимо и безжалостно жег мне лицо... Проклятье, как же так? Я уже давно перестал мучиться этим кошмаром, так почему же он опять вернулся? Неужели так сильно скомкал мою волю вчерашний разрыв с Кэйси и последующая пьянка, когда я тщетно пытался утопить в дешевом пойле всю овладевшую моей душой чудовищную тоску? В дверь кто-то сильно и нетерпеливо дубасил. Как долго это продолжалось, пока я плавал в своих болезненных воспоминаниях и ничего не слышал? Наверно, Март, кому еще ко мне ломиться в воскресенье утром... - Эй, дурелом, ты спишь там, что ли? - конечно, он. - Или заночевал у своего красавчика, а я тут зря снимаю двери с петель? Да нет, тут ты, я же слышал, как орал во сне! Небось вчера нажрался, вот и снится всякая хрень. - Чего тебе? - бросая на подельника хмурый взгляд, я наконец, откинул с двери защелку. - Сегодня выходной, дрых бы до обеда, не мешал другим. - Вик, ну и рожа у тебя, страшнее чем всегда, - ехидно усмехнулся он, - и перегарищем несет, как из пивной. Я думал, ты давно омежку трахаешь и спишь там у него в чистой постельке, а ты валяешься тут у себя в гадюшнике, на всех чертей похож. Что-то случилось, нет? Неуж отшил тебя слепой красавчик? - Заткнись, - все так же хмуро отозвался я, - если пришел хамить, то убирайся. - Вик, может хватит? - бесцеремонно отодвинув меня плечом, он пролез в мою халупу и вынул из холодильника банку пива. - Ну сколько можно в благородного играть? И все ради чего? Судя по роже, ничего тебе не откололось от невинного омежьего тельца, угадал? А вот характер у тебя стал хуже! С тех пор, как ты связался с этим цветиком, мы даже ни разу на дело не ходили! А у меня долги, знаешь ли, того и гляди на счетчик поставят. - Моя какая проблема? В казино шастать поменьше надо. Говорил же тебе, что азартные игры до добра не доведут. - Ну ты даешь, урод! - с места в карьер взъелся Март. - Проповедником заделался, что ли? Совсем с катушек слетел с фиалочкой своей! Значит, так, слушай сюда. Мне наплевать на всю эту любовь-морковь, если свихнулся - не моя забота, но дело забывать нельзя. Я подсмотрел тут один магазинишко, торговля идет хорошо, значит, и касса должна быть приличная. Вторник освободи от своих свиданок, там по вечерам один кассир, и тот омега, обчистим живенько, проблем не будет. - Отвянь, Март, мне сейчас не до налетов! На душе тухло, можешь понять? - я тоже достал банку и отхлебнул из жестянки холодного пива. - Хочешь бабок, так дуй один, чего меня за собой тянешь? С омегой не справишься? - Вот же паршивец! - заорал Мартин. - На душе у него тухло, понимаешь! А мне до этого какое дело? Так и сидеть на мели, пока тебе перед слепым интеллигенцию разыгрывать не надоест? Хоть на шухере постоишь, урод, а из дела не выйдешь, понял? Начали вместе, так и дальше продолжим, задний ход делать поздно. - Ладно, захлопни свою пасть, - довольно равнодушно посоветовал я, - вместе так вместе. Без разницы, хоть и в тюрягу попадем, где в этом мире лучше? Я сам не знал, с чего так было мутно на душе? Может, действительно влюбился, вот же идиот! Таким, как я, нельзя влюбляться, это верх идиотизма. Да нет же, что за ерунда? Мы больше не увидимся, он меня и на порог не пустит, да я и сам к нему не сунусь. Зачем, - слушать истеричные испуганные вопли? Конечно, братец расписал ему меня во всей "красе", теперь цветочек слышать обо мне не пожелает. Чистюля и идеалист, зачем ему какой-то бандюган с кошмарной рожей? Все, Виктор, хватит, ты ведь все-таки добился своего. Трахнул омежку, так чего скулишь? Было неплохо, но пора забыть. Март хоть и дуб, но прав, надо вернуться к прежней жизни, работать, шастать по борделям, глушить дешевое пойло в забегаловках, пугать прохожих, грабить магазины. Таков он, твой привычный мир. Муть на душе только лишает твердости и расслабляет тело. А копы загребут? Подумаешь, проблема! Весь этот подлый мир - тюрьма, в нем нечего терять. *** Но оказалось, что терять мне все же есть чего! Когда увидел в понедельник сидящего "в прихожей" Кэйси, подумал, сердце остановится от неожиданности! Сначала не поверил собственным глазам, потом адреналин ударил в кровь. Хотелось броситься к нему, схватить в охапку и унести куда-нибудь, где никого не будет, кроме нас двоих. Но, я как будто бы споткнулся о невидимую стену, сказав себе, что рано радуюсь, и Кэй скорей всего пришел сказать мне все, что думает о проходимце, то есть обо мне, швырнуть в мою рожу кучу обвинений и уйти. Все наши сгрудились возле вертушки, мешая проходить другим, и пялились на нас, как на восьмое чудо света. Конечно, Кэйси этого не знал, смотрел незрячими глазами в никуда и напряженно вслушивался в гул голосов, а я был зол на них, как никогда, готовый расшвырять по сторонам всю любопытствующую кодлу, чтоб не отсвечивали тут. Не оставалось ничего другого, как самому зайти в "прихожую", закрыв собою вход. Дверей там нет и проем довольно узкий, так что я заслонил все обозрение парням. Вот вам, любуйтесь, сволочи, моей спиной! - Кэйси? Признаться, я не ожидал, что ты придешь... - давно я так не ждал ответа от омеги. С душевным трепетом, со страхом и надеждой. Да что со мной такое, в самом деле? Я что, действительно запал на этого слепого парня? И что мне делать, если он сейчас мне скажет, что я мерзкий тип, обманщик и урод? - Ты не отвечал на мои звонки. Вик, извини за брата, он ничего такого не хотел, просто переживает за меня, - он неуверенно и чуть смущенно улыбнулся. Я задохнулся, широко раскрыл глаза... Чего угодно ждал, но чтобы извиняться! Такого со мной никогда не случалось, за всю мою несчастную шальную жизнь. Никто, ни разу не просил у меня прощения, да что прощения, за человека не считали! - И ты проделал этот путь, чтоб извиниться? - не веря своим ушам, недоверчиво спросил я. - Ну... если честно, то не только. Я не навязываюсь, но хочу тебе сказать, что для меня твоя внешность не проблема. Если не против, то давай продолжим наши встречи, как и прежде. И зря ты ничего не говорил. Шрамы на теле или на лице ничего не значат для меня. - Кэйси, - я не припомню, чтоб когда-нибудь испытывал такое острое волнение. Голос мне изменил, и остальное я уже шептал, - ты мне нравишься, и это правда. Но как же брат... - Мне двадцать пять, и я решаю сам, с кем мне общаться. Вик, можно я коснусь тебя? - не дожидаясь разрешения, он протянул руку к моему лицу, и я хотел ему позволить, но в последний момент вдруг дико испугался, перехватил его ладонь и прижал к здоровой щеке. - Лучше не надо, - с горечью прошептал я, не замечая, что сильно сжимаю его пальцы, - ты не обижайся, ладно? Быть может, чуть попозже, но сейчас я не хочу тебя пугать... Было тепло и тихо, я расслабил хватку, и нежное прикосновение его руки бросало меня в волны незнакомых раньше чувств. Хотелось плавиться от счастья, сходить с ума и говорить ему какие-нибудь глупости, гладить запястье, слушать дыхание и просто ощущать его, так близко, рядом, - стоит шагнуть вперед, и он окажется в моих объятиях... Но здесь нельзя, наверняка еще кто-то остался из парней, и ждет момента, чтоб увидеть что-то интересное. Потом, когда останемся одни, будем любить друг друга, и совсем не так, как в первый раз. Пусть оба мы неопытны в постельных ласках, но это не помеха, у нас получится, все будет хорошо. - ...ты пустишь меня, Кэйси? - Противный, мог бы и не спрашивать... *** Мой Лой, единственный, кого я целовал когда-то! С ним было все впервые, - первый поцелуй и первая любовь, окончившаяся так горько и печально! С тех пор я превратился в зверя, бесчувственного и жестокого, которому чужды любые проявления эмоций. Лишь похоть, злость, ирония и жажда унижения того, кто был слабее, - ни нежности, ни ласки, ничего... Да кто бы принял поцелуи от урода? Меня терпели только шлюхи, имея за соитие двойную плату. И вот теперь, впервые за тринадцать лет я целовал омегу, задыхаясь от избытка чувств! Кэй отвечал мне так же страстно, хоть и неумело, мы оба отдавались поцелую без остатка, постанывая, что-то бормоча в те редкие секунды, когда отрывались друг от друга и жадно хватали воздух, чтоб тут же снова впиться в желанные губы и пить с них нежность, таинство желания и дрожь предчувствия безумной близости, которую мы оба так хотели получить сейчас. Он обещал не прикасаться к правой обожженной половине моего лица, и я доверился ему, но чувствовал, что если бы он даже и забыл об этом, нечаянно дотронувшись до жутких шрамов, это не изменило бы его ничуть, и он по-прежнему горел со мной в одном костре дремучей первобытной страсти... Я взял его совсем не так, как в первый раз, всей сутью ощущая, что ему сейчас гораздо лучше. Он снова тихо и со всхлипами стонал, но вовсе не от боли. Я не спешил, растягивая удовольствие, которое мы остро чувствовали оба, и каждый мой толчок как будто добавлял огня в огромный пышущий экстазом вихрь невыносимого блаженства. Наши тела слились в одно и двигались в едином ритме навстречу бешеной разрядке, мы стали неразрывным целым, родней сиамских близнецов, оба дышали, осязали, жили той сокрушительной священной близостью тел и сердец, которую и называют истинной любовью. Я медленно и глубоко вторгался внутрь горячего трепещущего тела Кэйси, при этом умудрялся целовать его, везде, где доставали губы. Забыв про свой ужасный вид, про образ жизни и сомнительное прошлое, наивно верил, что мы будем вместе вечно... - Вик, как хорошо, - почти благоговейно прошептал мой сладкий мальчик, когда мы оба взорвались безумным вихрем, и я без сил упал на смятую постель с ним рядом. - Я рад, что мы с тобой нашли друг друга... - Кэй, я люблю тебя, - таким же тоном отозвался я. - Не отрекайся от меня... Пусть что угодно люди говорят, не отрекайся... Теперь он знал, что я урод, принял меня таким, правда, не зная степени уродства, но это было далеко не главным. Словно верхушка айсберга, где остальные тайны скрыты в глубине под толщей воды, так и меж нами оставалось слишком много лжи, и это мучило меня. Я чувствовал потребность все сказать ему, но знал, что это глупо. Он не поймет, прогонит, испугается, поэтому молчал, откладывая трудный разговор, и каждый новый день брал у судьбы словно взаймы, хотя и понимал, что отдавать мне будет нечем. Идти на дело с Мартином я отказался. Пытался и его остановить, но он уперся рогом и пошел один. В среду не появился на работе, а к вечеру пришла ошеломляющая весть, что Март в полиции. Его взяли на месте преступления, у кассы, - хозяин что-то заподозрил, или интуиция сработала, но он нанял охранника наблюдать за магазином, и эта мера предосторожности оказалась как нельзя кстати. В четверг за мной приехали копы, и я решил, что песня моя спета, Март прокололся и сдал подельника со всеми потрохами. Прощаться на работе было не с кем, а Кэйси лучше про меня не знать.