В знойный май

      Щелчок замочной скважины, разбивающийся об тишину квартиры, заставляет сонно разлепить глаза — сон мешается с явью, и комната двоиться в мутности взгляда. Юра непонимающе приподнимается на локтях, оглаживая лицо; хочется пить (после выпитого вчера немудрено), почистить зубы и желательно принять душ.       — Саша? — он удивляется, когда в дверном проеме видит маленькое, светлое и недовольное лицо. Саша недовольно окидывает взглядом комнату, стараясь не смотреть на кровать — Юра укрыт покрывалом, и полуголый торс, торчащий из-под ткани, невольно заставляет её мельком натыкаться на него. На полу разбросаны грязные и перепачканные чем-то вещи, бутылки из-под алкоголя; мусор, что лежит на столе, загораживает настольные часы и монитор; шторы плотно задвинуты, и рвущиеся сквозь них солнечные лучи и майский ветерок, расходящийся чем-то затхлым, едва обдувает кожу. — Ты откуда здесь?       Он кулаком потирает заспанные глаза.       — Забыл, что у меня есть комплект ключей? — Саша закатывает глаза, перешагивая порог комнаты. Конечно, он навряд ли помнит, что всучил ей те по пьяни; а еще он наверняка не помнит причины, по которой решил это сделать. Но Саша помнит, причем отчетливо — он отдал их еще когда они были студентами и учились на одном курсе. Ему пришлось уехать в Ростов к родителям на некоторое время, в квартире тогда еще жил его кот, который через пару лет все же умер, а общагу, в которой жила Саша, неожиданным образом затопило. Святая доброта, проснувшаяся после бутылки «Русского стандарта», она даже не собиралась соглашаться, пока в конечном итоге общежитие не закрыли на ремонт — выбора как такового не было. Впрочем, Саша тогда была не сильно против иметь собственный душ и комнату, в которой можно было отдохнуть от назойливых разговоров соседки Лены, что затыкалась лишь тогда, когда поворачивалась к стенке и наконец отправлялась в сон.       Те дни она помнит до сих пор; тишина квартиры, утренний кофе, работающая конфорка на кухне, свободный туалет, ласковый кот, что спал с ней на кровати — благодать. Вернуть комплект обратно Саша просто забыла. Но Юра и не попросил тот обратно — может, решил, что пригодиться, если однажды умрет под завалами своего мусора, а может просто забыл, кто его теперь знает.       Её визит неожиданным образом заставляет его невольно выглянуть немного вбок, чтобы разглядеть в дверном проеме дорожную сумку и аккуратно отставленные к ней кроссовки, доживающие свой последний срок. Теперь все понятно.       Саша, тем временем, преодолевает небольшое расстояние и оказывается у окна — створка открывается настежь, впуская в обитель Юры свежий воздух. Она морщит нос, вновь оглядывая комнату, и оборачивается, находя его лицо взглядом.       — Точно, — он сдавлено улыбается, вылезая из-под одеяла. Взору открывается его широкая спина, усеянная родинками и небольшим шрамом на плече. Даже будучи худым он все равно остается таким же большим и высоким по сравнению с ней, едва ли достигающей до шестидесяти пяти сантиметров ростом. — А ты чего с утра пораньше?       — Уже вечер, — замечает она. — И я бы обязательно сообщила о своем визите заранее, если бы ты удосужился включить телефон.       Юра переводит взгляд на лежащий под подушкой мобильный, берет его в руки и с удивлением — Саше кажется, что больше наигранным, нежели настоящим — обнаруживает, что он действительно отдал последний заряд батареи Богу. Телефон летит обратно на матрас.       — Ну ты тут и устроил, — она обходит кровать, стараясь ровно выдерживать неприятный запах перегара и испорченных продуктов, в которых уже наверняка появилась новая жизнь, учитывая, что Юра скорей всего не выбрасывал мусор в течение недели. Он поднимается на ноги, находит в завалах вещей футболку, запачканную в кетчупе, и натягивает её на себя, будучи в спортивных штанах и с ужаснейшим шухером на голове. — А убраться в квартире, что, не судьба? — Саша приподнимает бровь, скользя по нему взглядом, который цепляется за грязное пятно. — Снимай футболку.       — Так сразу? А я думал будет прелюдия, — глаза Юры смеются, но оглядывая ткань, он все-таки снимает с себя злосчастную часть одежды под недовольным взором Саши. — Что, проблемы с квартирой?       — Да, арендодатель завысил цену, пришлось съехать. Я ненадолго, если переживаешь — я уже нашла подходящую, залог больше, но мне надо пару дней, чтобы на него дособирать. Потому, если ты все же не против, я перекантуюсь у тебя. Надувной матрас еще жив?       — Живее всех живых, — он кидает футболку в руки Саши.       — Хорошо, — она кивает. — Во что ты решил превратить свою квартиру? Это какой-то очередной перфоманс?       Юра покачивает головой, вновь заваливается на кровать и потягивается. Мышцы ноют, глотку мучает сушняк, а головная боль просто сводит с ума. Рука беспорядочно шарит рядом с кроватью в поисках воды, но натыкается лишь на пустой пластик. Саша едва сдерживает ухмылку.       — Это называется дедлайн, — он укладывает руки за голову. — И чуточка лени. Я собирался вызвать клининг, но он подоспел раньше. Прям везение несусветное.       — Да, с учетом, что за него нужно платить, а ты мне ни рубля за уборку не дашь, — Саша зло фыркает.       — Я могу расплатиться натурой, — Юра смеется. — Но у нас с тобой гороскоп не совпадает, так что влажные мечты о сексе придется отставить в сторону. Как там правильно? Луна сегодня не в фазе?       — Ты дебил?       — В меру. Но ты же меня за это и любишь?       Он улыбается, и Саша зло кидает футболку ему прямо в лицо — шутить на тему астрологии, в которую она верит — это так низко, что просто до невозможности. Он всегда был таким, и вряд ли у нее получится изменить это. Только свыкнуться, ну или хорошенько его треснуть, чтоб неповадно было. Но силы неравные, и бой перерастет в очередную победу Юры, а это лишь повод для того, чтобы вновь над ней посмеяться.       — Ладно, крестная фея, я мыться. А ты, пока меня не будет, будь паинькой, а то я знаю, куда вечно тянутся твои шаловливые ручки, — Юра поднимается с кровати, обходя застывшую на месте Сашу. Ладонь, что едва дотягивается до его затылка и прилетает куда-то в шею, заставляет обернуться и улыбнуться еще шире. — Какие мы злые.       — Свинья ты неблагодарная.       — Благодарная, Шур, ты бы знала, что умеет творить мой язык… — отзывается Юра прежде, чем юркнуть в ванную. Саша хватает первую попавшуюся подушку и швыряет уже в закрытую дверь — негодование охватывает также неожиданно, как и безвыходность, потому что масштаб работы оказывается неистово большим.       Боже, — в сердцах думает она, — ну за что мне это?

***

      Окна, раскрытые на распашку, впускают прохладный ветерок, создавая сквозняк. Юра чуть ежится, потому что волосы все еще влажные, а чистая — еле найденная Сашей — футболка липнет к мокрой коже. Полы, на которых раньше красовались пятна от пива (а может и от других напитков, он точно не помнит), намыты почти до блеска — он про себя смеется, потому что будь у него паркет, точно бы сумел увидеть собственное отражение в нем. В воздухе пахнет чем-то жаренным, слышится возня, и Юра выключает свет в ванной, тенью пересекая коридор для того, чтобы оказаться на кухне.       — Ты монстр, Шур.       Саша устало выкручивает кран, а затем усаживается на табуретку, вытягивая из лежащей на столе пачки сигарету. Светлые волосы обдувает игривый ветерок, покрасневшее лицо в свете оранжевых лучей солнца кажется замученным. Еще бы, она всего за полчаса, что Юра нежился в покоях ванной, успела помыть полы, собрать весь мусор и приготовить покушать. Ей бы в книгу рекордов Гиннеса, учитывая весь бардак и скорость, с которой она его убрала.       — Твой ужин на сковородке, — она не отрывает взгляда от пейзажа за окном. Ей кажется, что где-то рядом цветет сирень, сводя своим запахом с ума.       — Спасибо, — Юра достает чистую вилку из ящика и врезается ею в поджаренную картошку. Саша фыркает, замечая это, и дым сизой струей выходит изо рта. — Ты просто волшебница, серьезно. Картошка на вкус как у мамки.       — Возьми тарелку, чучело, они чистые, — не довольствует она. Юра её игнорирует, растягивая переполненный рот в улыбке — ему кажется, будто ничего вкуснее он давно уже не ел. — Что, даже лучше доставки?       — Ефе бы! Меня уфе тофнит от Достоефского. Я словно к мамке обратно вернулся.       — Надеюсь, что твой организм будет мне благодарен, — Саша затягивается еще раз, а затем тушит окурок в намытой пепельнице. — Ладно, я вынесу мусор, а ты ешь. И не из сковородки, понял?       Юра кивает. Саша подбирает пакеты, составленные в прихожей, и через пару мгновений входная дверь за ней закрывается.       Он уметает полсковородки картошки и несколько котлет, что ютятся в соседней, а затем ставит грязную тарелку в раковину, не удосужившись даже залить ту водой. Заходит в свою комнату, плюхается на кровать и оглядывает её взглядом. За окнами светит потемневшее солнце, заставляя небо окраситься в розоватый. Свежий воздух, смешанный с запахом геля для душа и мускусом, исходящим от него самого, витает по всему пространству, проникая в нос. Юра складывает руки за головой, а затем бросает взгляд на свой рабочий стол, где стоит монитор. Часы показывают почти семь, стол протерт от пыли так же, как и экран. Красота. Саша постаралась на славу.       Рука привычно лезет под матрас, стараясь нащупать родные сердцу журналы. Его лимитированная коллекция еще со школьных времен, бережно хранимая в самом секретном месте, чтобы никто не дай Бог её не нашел — мама, к примеру, или младшая сестра, которые недавно переехали в Москву и теперь терроризируют его неожиданными визитами.       Журналы старые, переданные как бы в наследство старшим братом, там еще красуются те самые модели, у которых теперь есть парочка морщин, лишний вес из-за родов и мужья. Ностальгия чистой воды, он до сих пор с упоением вспоминает, как запирался в туалете и придавался жарким фантазиям. И не то, чтобы ему сейчас хочется того же — вряд ли, век интернета дошел до видео в HD любой из категорий, — однако шальная мысль о том, чтобы взглянуть на них, не покидает сознания. Пальцы настойчиво продолжают шарить под тканью, но натыкаются на пустоту. Юра встает с кровати, чтобы поднять матрас — может, упали?       Пару секунд он пытается переварить увиденную информацию. Пустое пространство, в котором нет даже намека ни на пыль, ни на журналы. Тень непонимания заставляет ком застрять посреди горла, обдавая вены волной легкой паники. Где?       Щелкает замок. Юра оборачивается и возвращает матрас в привычное положение. Саша устало разувает кроссовки, а затем плетется на кухню. Юра следует за ней, подобно тени. Кофта летит на стоящий возле стены стул, оголяя плечи и открывая взор на простую темную майку, тонкие бретельки которой едва ли держатся на коже.       — Слушай, Шур, — он не знает как начать; трет загривок и неловко переминается с ноги на ногу, пока Саша подходит к раковине и, замечая вновь грязную посуду, выдыхает, — чистота в квартире просто потрясающая. Даже под кроватью. Ты пока там убирала ничего не находила?       — Находила, — спокойно говорит она, натирая губкой тарелку. — Гору мусора, к примеру.       — Ну это понятно, — он кивает. — Там должны были журналы лежать. Старенькие такие, знаешь. С прекрасными девушками на обложке.       — Может и были, я не помню, — Саша поводит плечом, пытаясь убрать мешающие волосы назад. — Все уже все равно в помойке.       Минуту Юра молчит, переваривая информацию — она их выкинула. Выкинула реликвию, выкинула хранимое сердцу и даже бровью не повела.       — Ты вот щас прям серьезно? — он все еще не верит. Рука упирается в столешницу, чуть сжимая её край, и ему кажется, что злость медленно начинает обжигать внутренности. — Без шуток, Сань, реально все выкинула?       — Ну да, там же помимо этого все липкое было. Судя по всему, залило, все слиплось, смысл был оставлять? Тем более, ты не просил.       — А спросить?       — Ты мылся, я подумала, что ничего страшного, — Саша встречается с ним взглядом. Юра машинально хватается за её руку, отрывая ту от мытья; тарелка падает на остальное и, кажется, разбивается. — Ты что делаешь?       — Не надо думать, надо спрашивать, когда трогаешь чужие вещи, — зло шипит Юра. Его фигура угрюмой тенью нависает над Сашей, и она пытается выдернуть руку, но вместо этого Юра сжимает её лишь сильнее.       — Мне больно, дебила кусок. Отпусти.       Но Юра не слышит; глаза становятся темнее, уголки губ опускаются, слегка дрожат и складываются в ровную линию. Саша поворачивается к нему лицом и пытается освободиться от жесткой хватки его пальцев.       — Я сказала отпусти! Ты оглох?       — Сань, это не просто мусор. Ты понимаешь?       — Слушай, откуда мне было знать? Скажи спасибо, что я привела эту помойку в божеский вид! Мало того, что за бесплатно, так теперь еще и выслушиваю недовольства в свой адрес! Ты совсем охренел, Юр, вот честное слово! И уборщица, и кухарка, и жилетка, кем надо еще побыть, чтоб ты перестал себя вести, как осел?       — Осел? — он угрожающе сдвигает брови. — А кто, простите, все это время помогал тебе хату оплачивать, когда зарплату задерживали? Или носился с тобой по предметам, чтоб не числанули не дай боже? Где твое спасибо?       — Метать стрелки вместо того, чтобы сказать элементарное «спасибо» — это сильно, Юр! Пошел ты нахер, понял?       Саша зло бросает ему в лицо губку. Пена смешно растекается по щеке, но это не вызывает улыбки — вместо того, чтобы рассмеяться, Юра рывком тянет Сашу на себя. Она брыкается, зло смотрит ему в глаза и едва ли сдерживается от того, чтобы не дать головой ему в нос. Юра чересчур близко, дышит через раз и вжимает её в раковину, будто бы занимая все пространство кухни.       Колени предательски дрожат, как и все внутри — она понимает, что в ловушке, понимает, что их ссора заходит далеко и боится — хоть и не показывает, — что он ударит её. Потому что горящий в его глазах гнев ощущается даже кожей.       По ощущениям проходит минута. В ушах звенит, и кажется, что время начинает замедлять ход. У Саши кровь приливает к лицу, она втягивает носом воздух — пахнет от Юры хорошо, этого не отнимешь — и вновь порывается вырваться. Но Юра лишь наклоняется ближе; его дыхание обжигает лицо, и Саша на секунду замирает, сосредотачивая взгляд лишь на нем.       Он никогда ей не нравился больше, чем друг. Их взаимоотношения всегда по большей части напоминали отношения брата и сестры, но его близость начинает волновать. У Саши уже давно никого не было, у Юры — она не знает, лишь может предполагать — тоже, а значит этот своеобразный выброс эмоций может завести их либо в кровать, либо в больницу, потому что если драться с ним, то явно до последнего.       Лямка её майки невольно скользит по плечу от очередного резкого движения. Юра ловит этот момент краем глаза, и рука медленно бежит выше — в район локтя, прижимая Сашу еще сильнее к себе (и она не понимает, куда еще ближе, между ними буквально пару миллиметров до самого краха). Его глаза все еще неотрывно рассматривают её лицо, воздух гулко выходит через нос. Шумящие за окном птицы что-то поют и периодически перескакивают с ветки на ветку; к этому же подключается и работающая сигнализация машины, что неприятно бьет по ушам наперебой с кровью в висках.       Саша отводит взгляд первой. Но пальцы Юры, цепляясь за её лицо, заставляют тот вновь вернуться обратно.       — Ты раздражаешь, в курсе? — она супится. — Детский сад, ей-богу. Отпусти меня наконец. Я же сейчас реально в лицо тебе вцеплюсь, придурок.       — Помнишь я про язык говорил? — он едва дышит ей в губы.       — Что, в действии хочешь продемонстрировать? — Саша хмыкает, чуть склоняя голову. — Пресловутый подход, я это за извинения не приму. Скорее откушу нафиг.       — А я и не собираюсь извиняться. Но ты с этой грозной мордашкой выглядишь так, что от желания засосать тебя меня аж передергивает. Ты спецом эту дурацкую майку натянула?       — Пубертат уже давно тебя обогнул, с чего это ты вдруг так завелся?       — Это не я тут дрожу. И не я продолжаю, к сведению: я уже как минуту не держу тебя.       Саша мельком оглядывает пространство — действительно, одна рука упирается в раковину, другая же нервно достигает плеча, касаясь тонкой ткани майки. И почему она не заметила?       Сердце волнующе бьется об грудную клетку; воздух, словно исчезнув из легких с новым полноценным выдохом, с вдохом едва ли попадает обратно. Юра приподнимает брови, край губ начинает дрожать в смешливой улыбке, и Саша понимает всю абсурдность ситуации. Но вместо того, чтобы дернуться в сторону, лишь поджимает губы.       Юра слоняется к её уху, и дрожь, сотрясающая тело, усиливается.       — Так что там про пресловутый подход? — шепот щекочет ушную раковину. — Думаешь, все же стоит отойти?       Мурашки, пробегаясь по позвонкам, теплом расходятся по телу. Саша замирает, практически не дыша — ей приятно. А еще приятно то, как подушечки аккуратно касаются кожи плеча и ведут дальше — к ключице и шее. Это странно и это волнует. В прямом смысле слова.       — А, может, тебе нравится больше вот так? — рука Юры окольцовывает шею; дышать становится еще сложнее, но Саша вновь не дергается, потому что все внутри нее замирает в ожидании. И непонятно чего именно: её порыва, взявшегося непонятно откуда, или все же его, сотканного из ударяющего в нос запаха и чуть сбитого дыхания, что касается кожи.       Саша не понимает, кто из них первым тянется друг к другу. Она все еще глядит на него из-под полузакрытых век, удивляясь тому, как красиво лучи догорающего заката падают на его подрагивающие ресницы.       Язык яростно проходится по нёбу, ровному ряду зубов и беспринципно сплетается с языком Саши. Она неуверенно отвечает на столь резкий поцелуй, но чувствует, как волна жара прокатывается по загривку. Руки до боли в подушках пальцев сжимают край мойки и не смеют прикасаться к Юре — она и без этого чувствует его тело и то, как в нее упирается его естество. Воздуха в легких начинает не хватать настолько, что она задыхается еще больше.       Юра подхватывает её неожиданно и резко — Саша успевает лишь ахнуть ему в губы прежде, чем упереться головой в подвесной шкафчик. Мойка все еще влажная; вода из крана, разливаясь по дну, все шумит и капли летят в спину. Джинсы мокнут.       Его пальцы проворно забираются под ткань и оголяют кожу; Саше кажется, что там, где он касается будто бы остаются ожоги. Сбитое дыхание перемещается куда-то в район шеи и язык вычерчивает что-то незамысловатое и приятное, обдавая жаром не только там, но и все внутри. Её рука находит его затылок и проходится по все еще влажным волосам, путаясь меж прядей. Дорожка поцелуев, тем временем, достигает ключиц и тянется ниже.       Звон пуговицы джинс в общем потоке шума едва ли достигает воспаленного сознания. Саша невольно выгибается, когда Юра проникает внутрь и медленно проводит по ткани рукой. Стон, слетая с губ, разбивается об стены кухни. Она почти ничего не слышит — пульс в висках барабанит так, будто прямо над ухом кто-то с силой бьет в гонг без перерыва. А еще задыхается в собственных ощущениях, полузакрытыми веками наблюдая за тем, как кружится пространство кухни.       Юра скидывает с себя футболку; испарина липнет к телу будто вторая кожа. Сашина майка летит следом и обнаженная грудь, соприкасающаяся с его торсом, походит на пущенный разряд тока по венам. Он горячий, и она жмется к нему еще ближе, вновь ощущая проворные пальцы, что теперь уже вторгаются внутрь.       Это продолжается, по меньшей мере, вечность. Саша чувствует подходящую разрядку, сжимает ноги и выгибается изо всех сил, больно ударяясь об дверцу шкафчика. Ей не больно, потому что слишком хорошо в этом ощущении. Юра вновь подхватывает её и опускает на стол — разгорячённая кожа касается холодного дерева, мутный взгляд Саши мажет по лицу напротив.       Когда Юра снова впивается в её губы, наполняя при этом всю её до основания, Саша издает хриплый стон. Первый толчок резкий, ей немного больно — потому что слишком тесно внутри, — но последующий заставляет зажмурить глаза и пальцами вцепиться в его плечи, будто бы за спасательный круг.       Юра рычит ей куда-то в ухо. Руки с силой сжимают кожу до болезненных синяков; его дыхание обжигает и теряется в перерывах между движениями таза. Саша пытается поймать его ритм, пытается не задохнуться во всем этом, но выходит скверно. Их влажные тела, сплетенные между собой в единое целое, в лучах закатного солнца блестят от пота.       Боже, как же это хорошо. До сносящего голову, до помутнения сознания и замедления времени, что концентрируется лишь на быстрых и резких толчках.       Саша достигает разрядки первой; волосы неприятно липнут к лицу и спине, дрожь бежит от шеи к ногам, заставляя те расходится в треморе. Юра вторгается в нее еще дважды, прежде чем излиться на живот и едва ли не упасть к ней в объятия. Саша смотрит на его раскрасневшееся лицо, дышит через рот и осознает, что этот было просто… вау.       Уже позже, когда он стирает с нее остатки произошедшего и находит её одежду, передавая ту в руки, Саша отчего-то начинает смеяться. Юра непонимающе заглядывает ей в лицо, натягивая штаны обратно.       — Ты чего это?       — Воплотил свои грязные мыслишки в реальность? — подначивает его Саша. Ткань майки скрывает обнаженную грудь, на которой до этого останавливался его взгляд. — Мог бы и без этого цирка предложить мне перепихнуться.       — Как грубо. И я не собирался. Серьезно. Как-то само вышло.       — Слушай, — она виновато заправляет прядь волос за ухо, — прости, что так с журналами вышло. Их реально залило, даже спасать нечего было.       — Да ладно, хрен с ними, — Юра махает рукой. — Жалко, конечно, но ты, считай, отработала. И я отработал — за уборку и готовку. Так что… — он мнется, и Саша едва может сдержать улыбку — впервые видит его таким, — может, ну это, попробуем?       — Что?       — Ну типа… свидание там. Ты мне давно нравишься, просто как-то к случаю не приходилось. А тут и повод есть. Не зря же я с тобой все студенческие годы носился. И до сих пор ношусь.       — Что, все-таки хочешь продемонстрировать мне свои навыки языка? — Саша смеется, Юра же качает головой, отворачиваясь к чайнику. — Да ладно, просто шучу. Давай попробуем, Ромео комнатный. Может, что-то да выйдет.       Вечер, окрашивая небо в темно-алый, расплывается по городу знойным маем.