*
Гласила легенда, передающаяся из уста в уста многие поколения, что спустился с ослепительных небес белоснежный крупный волк, наделивший Великий Лес чудесами жизни. Стали населять его и звери, и птицы, но среди них воцарилось Единое племя могущественных животных, превосходящих по силе своих живущих сородичей. Создал белоснежный волк их по своему образу и подобию, даровав невиданные силу и мудрость, и стал он среди могучего племени единогласным предводителем. Для каждого он был и отцом, и вождем, и другом. Прозвали его с тех пор Волчьим Пастырем. Столетия мирной жизни давно как канули в небытие, а Пастырь все охранял покой и жизнь в Лесу, окружив себя свитой десятерых мудрейших волков, не слабых волей перед человеческими пороками, и назначил их своими глашатаями. Цвел и благоухал Лес в годы охоты его по своим угодьям, поддерживаемый миром и силой десятерых друзей. Но покинул однажды белоснежный волк священные лесные земли, оставив их на попечительство своих верных соратников, воцарившись на лунном небе, с помощью бесчисленных звезд наблюдая за своими детьми. Долго еще лес был полон мирной жизни, охраняемой мудрейшей великой силой своих глашатаев, пока девятеро из них не пали жертвами своих человеческих сущностей, лишившихся ослепительного света своего предводителя. Лишь один сохранил мудрость Волчьего Пастыря в своей памяти и погиб смертью храброго, пытаясь сохранить мир в Великом Лесу и образумить своих братьев. Жажда власти обуяла девятерых глашатаев, разделивших Единое племя на девять отдельных стай. И началась тогда долгая и кровопролитная война, длившаяся зима за зимой. Уже и пали давно девятеро глашатаев, но их потомки сохранили в душе воинственную злобу и унаследовали желание предков о властвовании над всем Великим Лесом. Целые столетия минули с тех пор, и жизнь в лесу полностью переменилась. В вековечной войне пало четверо племен, разросшихся из древних поделенных между глашатаями стай. Опомнились вожди оставшихся пятерых, и появились в самой сердцевине бесконечного леса Ничейные Земли, на которых встретились они под луной и мудростью человеческой подписали столетний мирный договор о ненападении. Вздохнули тогда лесные земли ветра позабытого спокойствия, орошая душистые травы росой и живительными дождями, а не алой кровью бравых воителей. Но много законов и традиций поселились вместе с могущественными волками в тени раскидистых елей, и никогда уже не была жизнь в лесу спокойной и тихой. А что же касалось стаи, которая присягнула на верность десятому глашатаю, не поддавшемуся человеческому пороку, то те осели в северных землях близ отвесных горных скал, за которыми начинались Дикие Ничейные Земли и куда ни ступала ни одна лапа. Пусть они тоже были втянуты в распри между племенами и стаями, но не было в них того алчущего духа, страждущего крови и побоищ. Оставшиеся четверо племени относились к ним с презрением более сильного, что взирает свысока на раненную и слабую жертву. Сильно ослабло и поредело пятое племя за эти века, сохраняя оставленную им мудрость, оказавшись на грани вымирания. За зиму появлялось всего лишь от пятеро до десяти щенков, многие из которых едва доживали до зрелого возраста, погибая от голода или при пограничных стычках, то и дело вспыхивающих из-за мелких нарушений условий столетнего мирного договора. Но угроза более зловещая нависла над северными угодьями Великого Леса. Для каждого племени, начиная с прямых потомков десятерых глашатаев, вождь был самой главной опорой и силой. В их жилах текла кровь десятерых братьев Волчьего Пастыря, делавшая их сильнее, мудрее и могущественнее остальных волков. Великая Сила таилась в глубине их глубоких глаз, и никто не смел ослушаться приказов вождя, единожды взглянув ему в лицо. Древняя и таинственная магия была доступна их рукам, и многое видели они из того, что скрывала Луна в корнях деревьев и душистой листве. Гласили законы племен, что ни одна стая не может существовать без своего вождя, носящего в своих жилах проклятую кровь глашатая. Умирая, вождь оставлял после себя потомков, но если и те погибали вслед за ним и никого в племени не оставалось более, хранивших в себе величайшие мудрость и порок, умирало то племя, ибо никто другой не мог занять место предводителя. Оставшееся без присмотра племя обращалось в бегство мелкими стаями или по одиночке, либо предавало свою память, присягая на верность вождю чужого племени, становясь пожизненным изгоем, заклейменным предателем. И вот нависла эта страшная угроза над северным племенем. Обеспокоены были старые и юные вояки, глядя на исхудавшего болезненного старца, вместо могучего и сильного вождя, что почти не казал носа из своих пещер. Страх и сомнение воцарилось в их сердцах, и с минуты на минуту они ожидали злобной кары Волчьего Пастыря, посланной на них с небес. И лишь старый седовласый целитель, с юной своей молодости присматривавший за здоровьем своей стаи, способный читать лунные знаки, сохранял ясность разума. Явилось однажды ему сонное видение в фазу восходящей Луны, что далеко в отвесных скалах, что издревле нависают над ними, высеченных и испещренных вековыми ветрами, бродит одиночкой по узким тропкам истинный и прямой потомок мудрого десятого глашатая. Припомнил тогда старец события полыхающей пятнадцать зим тому назад войне между тремя племенами, нарушившими обет столетнего перемирия, в которой пало множество их бравых воинов. Но опасность таилась не только со стороны вражеских стай, но и внутри их некогда сплоченного воинства. Учуяв чутким носом эту опасность, бежали из племени двое взрослых волков, неся по очереди за загривок маленького черного щенка, чьи глазенки испуганно таращились вслед родным яслям. Отец этого несмышленыша был братом нынешнему вождю. Почуяв угрозу со стороны родного племени и семьи, ибо помутился тогда разум вождя от бесконечно нависавшей над ним опасности, тот спас своего единственного выжившего щенка, забрав с собой в Дикие Ничейные Земли. И осознал умудренный опытом и возрастом целитель, что их потерянная надежда была давно спасена и упрятана в надежном месте. Рассмеялся тогда старик на диво своему подмастерью, поняв, что зря все время бранил молодого отца, что отчаянно сбежал в самый разгар битв за границы их угодий. Видит Пастырь, это было, наверное, самым мудрым его решением. И явив ослабленной и поникшей стае открывшуюся истину небес, послал целитель за горные хребты небольшой отряд сильных воинов, наказав не по доброй воле, так силой вернуть черного, как сорочье перо, волка в родные земли.*
Две луны минули с тех пор, как отряд из трех самых сильных и выносливых волков, чей нюх не знал осечки, а взгляд мог разглядеть и мышь в густой тени дальних стволов деревьев, отправился на далекий и опасный горный хребет в поисках черной тени, павшей, словно безумство, на голову целителя. Стая, лишившись троих, способных нести усиленный патруль территорий, воинов, долго перешептывалась о том, что старик-врачеватель вслед за своим вождем помешался и скоро канет в небытие. Тот и правда был действительно так стар, что никто не помнил, каким он был в молодости. Однако его неоспоримая мудрость впервые встала под сомнение, ибо мало кто верил в существование фантома с королевской кровью, который скитается, как дикий одинокий волк, которых в здешних лесах недолюбливали, по отвесным скалам, норовя каждый миг сорваться в бездну бесчисленных расщелин. Волки северных земель не любили гору, считая ее своим вторым главным врагом после враждующих четверых племен. Ее хмурые вершины, над которыми клубились черные тучи, из которых, словно кожаная плеть, хлестала играючи гроза по снежным шапкам, нагнетали страх и трепетный ужас в каждого, кто смотрел на нее снизу с небольшой лощины, на которой собиралась вся стая во время советов или пиршеств в лунные праздники. Каждый удар грома казался ниспосланной с небес карой за неповиновение законам жизни Великого Леса, что разбивается о нависшие скалы, норовя вот-вот обрушить ее на головы малочисленного ослабшего племени, отказавшегося от активных военных действий в пользу непонятной многим мудрости, что не спасала их от смерти. Тем временем состояние вождя все ухудшалось день ото дня, и даже старика целителя это начало беспокоить. Отряд по его подсчетам должен был вернуться с неделю-две назад, ибо он посылал туда тех, кто знал горы и бывал в них хотя бы раз. Найти волка-одиночку не составило бы для них труда, однако они все не возвращались, а угрожающая туча все сильнее багровела над племенем, готовая вот-вот разразиться окончательной погибелью для всех его соплеменников. Если они не поспеют до Совета племен на Ничейных землях в сердце леса представить нового вождя, беды не миновать. А ведь алчущие вояки соседних племен только и ждут возможности забрать все их обширные угодья, отстаиваемые веками ценой стольких жизней; с них не постоит напасть на них в тот же миг, как они заслышат протяжный гулкий вой, провожающий в последний путь великого вождя, раздающийся гулким эхом по всему необъятному лесу. Обеспокоенные волки в человечьем обличье пряталась в ямах под корнями старых дубов и ясеней, и воздух вокруг них витал напряженный, густой — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Все ожидали одновременно двух бедствий и одного слабо утешительного спасения. Лишь один подмастерье целителя верил своему наставнику, с тревогой в сердце ожидая появления гончего отряда, что обязаны принести с охоты не добычу, а их надежду. И вот, спустя пару дней после того, как вождь впервые потерял контроль над своим человеческим обликом, безвольно обратившись в исхудалого старого волка, что служило очевидной истиной для целителя и его ученика, снующего за ним по пятам, о том, что вождю осталось в лучшем случае пережить еще одну луну, издали послышался протяжный сигнальный вой. Все, кто отдыхал в предгорной лощине, разом напряглись, вскакивая с нагретых мест, обеспокоенно глядя на мглу чащи леса, уходящей далеко на запад. И вскоре ощутили три знакомых, закаленных горным суровым климатом, запаха, среди которых различался незнакомый. Все волки стаи, учуяв чужака, собрались вместе, не зная чего им ожидать: действительно ли сон старого целителя был ниспослан им в дар путеводной нитью из нависших над ними грозовых туч? Или они изловили нарушителя границ, возвращаясь из гор ни с чем? Но запах чужака был сильнее пропитан горными ветрами и их суровыми условиями, отчего вариант с нарушителями тотчас развеялся. Листья высокого папоротникового кустарника, наконец, раздвинулись и на солнечный свет, проливаемый на полянку зеленеющей после долгой тяжкой зимы лощины, вышли трое волков в облике людей, несущих связанного по рукам тугими кожаными жгутами четвертого. Медленно, прихрамывая, на центр лощины также вышел целитель, оглядывая всех четверых. На всех них были заметны кровоточащие раны от когтей и клыков, а чуть посиневшие связанные руки пленника говорили о том, что тащить его пришлось прилагая огромную массу усилий, что отдали объясняло, почему они так сильно задержались. В волчьей шкуре, кроме как трупом, не повинующегося оборотня не дотащишь. Сам же пленник был ростом ниже троих воителей, плечами уже, но крепкие мышцы и слаженное тело говорило о его ловкости и силе, способствующей выживанию в горах. На хмуром и озадаченном лице остались следы запекшейся крови, а его вороные волосы кучерявыми клочьями торчали изо всех сторон, скрывая от большинства взгляд молодого волка. — Вот, мудрейший старец. Мы выполнили твое поручение, нашли и привели одиночку с гор, чья шкура была цвета сорочьего крыла. Пленника выставили вперед на суд солнечных лучей, и хмурое, доселе морщинистое лицо целителя разгладилось в доброй улыбке. Опираясь на посох, он подошел ближе к пленнику, совершенно не страшась его, и не только по тому, что тот был связан без возможности выпутаться из кожаных веревок даже в волчьем обличье. Лицо одиночки не выражало никакой агрессии по отношению к старику. Лишь подозрение и недоумение. — Уже по духовным частицам, витающим вокруг тебя, я вижу, что не ошибся с трактовкой посланного мне сна, — торжествующе произнес он неожиданно тихим голосом. — И вы хотите сказать, что этот дикий нескладной юнец наш вожак? — раздосадованно раздался высокий голос позади старика. Тот обернулся, хотя и по голосу узнал вопрошающего. Рядом с целителем возник невысокий воин с неодобрительным выражением лица, пристально осматривающий пленника. Пусть и ростом пленник был выше его, во всем облике читалось, что тот был чужак Великому Лесу и Северному племени, и чужаком останется. — Попридержи-ка свои лапы, остолоп, — шикнул на него целитель, оборачиваясь к пленнику. — Самому едва стукнуло двадцать девять зим по человеческому исчислению. Сам еще недавно из яслей вылез, так что помалкивай. — Но, — хотел было возразить юный воин, но заметив раздражение на лице старика прикусил язык, и продолжил уже молча разглядывать пока что молчаливого пленника. Его удивляло почему тот молчал до сих пор, пристально глядя из-под копны густых черных волос в ответ. И хотя он не видел взгляда пленника, по спине его незаметно пробежала непонятная дрожь. — Развяжите ему руки, — приказал целитель троим стражам, что верно стерегли и несли его весь этот долгий и тяжелый путь от гор до леса. В редкой толпе раздался шепот, среди которого явно слышалось сомнение в необходимости этого действия. Свободный одичалый волк та еще беда для их стаи, если сорвется в драку, едва освободившись от пут. Но голос целителя, прозвучавший вдвойне громче и суровее, повторил: — Развяжите ему руки! Повинуясь властному голосу, трое охотников разрезали тугие веревки отточенными каменными кинжалами, немедля отступая от пленника на два шага назад, готовые молниеносно его атаковать. Но тот лишь чему-то странно улыбнувшись, посмотрел несколько недоуменно на целителя и начал растирать онемевшие запястья. Поза его была не напряженная, он перестал принюхиваться и настороженно прислушиваться ко всем лесным шорохам, и теперь просто стоял напротив целителя, все также молча ожидая продолжения этого странного приветствия. Стая вновь взволнованно зашепталась друг с другом, не сводя пристальных взглядов, окруживших чужака. — Ты уверен, что в его жилах течет та самая кровь? — вновь спросил тот юнец, возмутившийся сначала видом пленника. Теперь он уже смотрел с недопониманием и любопытством, обращая поочередно свой взор то к старику, то к пленнику. Юношеское лицо его приняло выражение взрослого опытного вояки, выделявшегося на фоне всей стаи, несмотря на то, что он был ниже ростом и телом слабее многих стоявших в стороне воинов. — Уверен, — кивнул целитель. — Однако стая, в отсутствие вождя полагается на чувства глашатая, а ты в это не веришь. И никто кроме меня пока не верит, ибо никто и не помнит, что произошло пятнадцать лет назад. Волки-оборотни могут жить и более ста лет, однако в череде бесконечных глупых войн многие не проживают и двадцати. Среди нас почти никого не осталось, кто бы мог помнить о брате нынешнего вождя, что сбежал во время пограничных боев и тем самым спас нас всех сейчас. Чужак, заслышав речь старика, вновь перекинул свой заинтересованный взгляд с глашатая на целителя, и глаза его, сияя черными бездонными колодцами под кучерявой челкой, хитро сощурились. Уголки губ едва-едва приподнялись, будто в словах целителя он неожиданно нашел лазейку из возникшей неприятности. Но и сейчас он смолчал, смиренно стоя под солнечными лучами в самом сердце лесной лощины. — Впрочем, — продолжал старик, — есть один древний обычай, способный доказать и вождю и его стае его истинную судьбу. В Ничейных землях, к востоку от наших охотничьих угодий, есть небольшая прогалина, которая ведет из степи в сторону границ Восточного племени. За подлеском находятся останки каменистой россыпи, исписанной древними рунами. Среди них есть небольшое ущелье, ведущее под землю. Это особый проход, через который могут пройти лишь вожди, ибо только их магия способна преодолеть препятствия на пути к выходу. Этот тоннель опасен и сулит погибель всякому, кто туда сунется. Но в награду тому потомку десятерых глашатаев, кто не дрогнув душой, пройдет это испытание, Волчий Пастырь дарует лунную метку на теле, видную не только ночью, но и днем, и впредь никто не будет сомневаться ни в его силе, ни в его причастности к древним и таинственным истинам. — Это все хорошо, — кивнул глашатай, знавший о проходе в восточной прогалине, — но что если он не захочет проходить? В конце концов, он может оказаться обычным одиночкой, забредшим в горы, и переход через святилище окажется для него смертельным. Какой дурак туда полезет? А даже если он и принадлежит к семье десятого глашатая, если он не захочет, ты тоже силой его потащишь в прогалину? И вождем назначишь тоже насильно? Пусть верховодит нами, связанный веревками по рукам и ногам? Зачем нам такой вожак? — Чунмен! — вдруг гаркнул целитель, заслышав посыпавший рой вопросов, но тут же успокоился, увидев пробежавшую за секунду тень насмешки на лице чужака, все это время внимательного слушавшего их обоих. — Твои доводы, как глашатая, небезосновательны, но давай я напомню тебе, что старый вождь едва протянет следующую луну, а Совет совсем скоро, и если не этот малец, то судьба тебе самому в одиночестве скитаться по горам! Глашатай даже вздрогнул от окрика, взбудораженный грозным голосом старика. Как правило, целители в племенах имели роль третьего плана в иерархии стаи, но в их случае все шло наперекосяк, и именно глашатай, который был выше целителя по званию, наоборот подчинялся ему и прислушивался к каждому слову. — Пройти через проход можно будет с первой ночи молодой луны, что наступит через две недели. За день мы отправимся к прогалине и вернемся через три дня с хорошими или плохими новостями. — И все это время ты предлагаешь мне стеречь его тут? У нас не хватает воинов для патрулей и охоты, а ты притаскиваешь мне новый голодный рот?! Но не успел целитель ничего ему ответить, как чужак, уже открыто и слышно хмыкнув, расслабленно уселся прямо на том же месте, где стоял секундой назад. Расслабив спину, скрестив лодыжки, он явно ощущал себя в полном комфорте, удобно расположившись на нагретой солнцем траве. — Для пущего эффекта я даже не против вновь надеть эти грубые веревки на руки, - вдруг подал он голос, впервые за все время, говоря с насмешкой и глядя снизу вверх на глашатая. Голос его оказался неожиданно приятным на слух. Не высокий, но и не низкий, даже какой-то переливчатый. Таких интонаций и звучаний в этих Лесах еще никто не слыхивал, и многие разом притихли ожидая, что еще скажет чужак. Глашатай явно не находился с ответом, раздосадованно глядя на пленника, к которому он должен был относиться, как к вожаку. И лишь целитель добротно расхохотался, глядя на разыгравшуюся немую сцену. — Если тебе претит сама мысль о моих стражах и еде, то будь спокоен, вспыльчивый глашатай, — продолжал переливчатый насмешливый голос, — я не сдвинусь с этого места, пока достопочтенный старец не позовет меня, и прекрасно обойдусь без еды. — Две недели? — саркастично уточнил глашатай, с раздражением глядя на чужака, чья, пусть и приятная, но подзадоривавшая интонация в голосе насмехалась над ним с жесточайшей очевидностью, уязвляя гордость. — Горы тебе не хвойный лес, полный сытной дичи, — исчерпывающе пояснил чужак, после чего соприкоснул вместе все кончики пальцев обеих рук и медленно закрыл глаза, словно погружаясь в дрему. — Не волнуйся, — пояснил целитель, мигом узнавая медитативную позу, направленную на сохранение жизненной энергии в условиях полного отсутствия пропитания. — Эта поза, в которой он находится — древняя магия, называемая нынче медитацией, помогающая выживать в условиях голода и холода. Сила и жизнь сохраняется и распределяется по всему телу через соединенные вместе концы пальцев. Техника очень сложная, и я удивлен, что он ей владеет. Сейчас он нас не слышит, не чувствует ни ветра, ни холода, ни дождя. Также не испытывает ни голода, ни жажды. Он сказал правду. Он не сдвинется с места, пока я не сниму чары сильного транса. И на две недели воцарилось молчание в пышно-зеленой освещенной лощине, в центре которой, словно тотемное изваяние восседал в одинаковой позе чужак — словно и не живой вовсе, однако и говорить при нем все боялись. Слабо верилось словам старика, что будучи в этом странном состоянии он не способен был их слышать. Ведь в гряду опасностей не ровен час нападет изголодавшийся зверь, а ты сидишь в трансе — так и умереть недалеко. И когда, наконец, минуло новолуние, целитель вышел к центру лощины, легонько коснулся концом дубового посоха спины чужака и в тот же миг транс спал с него. Глаза его распахнулись, но лицо не сменило своего чуть насмешливого заинтересованного выражения. В вечереющей темноте стая вновь собиралась вокруг лощины, с любопытством разглядывая ожившего чужака, что, нисколечки не смущаясь, проворно вскочил на ноги, подхватил кожаную котомку из шкурки какого-то мелкого зверья, которая лежала все две недели подле него нетронутая, и уверенным шагом пошел вслед за стариком. Вскоре они скрылись за ветвистыми деревьями в ночной сени, оставив племя дружно обсуждать их молчаливое исчезновение. Недоверчивости к чужаку у стаи не поубавилось. Наоборот, лишь усилилось. Но лишь одно воспоминание о скорой кончине последнего вождя возвращало их угаснувшие было надежды к этому одинокому странному волку, в котором заключалась их последняя лазейка к выживанию.*
Лишь после того, как границы лагеря северных волков скрылись за спинами, оба человека, и старый, и юный, обратились в двух могучих зверей. И хотя светло-серый волк был на вид слабее и дряхлее рядом стоящего черного, бежал он все также прытко и быстро, ведя второго за собой. Редко пробивающиеся через чащу вековых елей лучи солнца играли бликами по густым меховым спинам, провожая путников в их опасное приключение. Старик не волновался, что сын брата их умирающего вожака сбежит от него. Краем голубых, подернутых подслеповатой дымкой глаз он приглядывал за бегущим поодаль от него волком. В сравнении с человеческим обликом, зверь был необычайно крупный. Сильные мышцы перекатывались под насыщенной черной шкурой. Мощные и крепкие лапы позволяли ему нагнать в два счета несущуюся опрометью по ложбине лань. И в холке он был повыше и пошире многих состайников, отчего старик мысленно отдал дань трем гончим, что он послал по его следу. Втроем они нашли его и одолели, но много времени им на это потребовалось и глубокие раны остались на их телах, когда они зашли в пещеры целителя после того, как чужак безмолвно застыл в трансе. Впрочем и укусы на плечах чужака были внушительные, пусть кровь и была быстро остановлена. Но целитель знал об особенностях волков из клана десяти глашатаев — в сложных ситуациях, если нет поблизости целителей или необходимых трав, слюна вожаков могла временно остановить кровь и даже немного подлечить серьезные ранения, что позволяло многим выжить к приходу целителей. Именно поэтому о более легких ранах чужака он наказал позаботиться своему подмастерью. Когда к вечеру они вышли из лесных угодий в широкую ложбину распростершейся на мили вперед степи, старик грозным рыком приказал остановиться. За пределами леса начинались Ничейные земли, на которые было запрещено ступать в волчьей шкуре. Поняв условный сигнал, черный волк обратился обратно в человека, разминая мышцы шеи. Целителю же понадобилось больше времени, чтобы вновь вернуться в слабое тело старика, но, как и подобает всем живущим в преклонном возрасте, он совершенно никуда не торопился. — Ох и давно я не носился зверем по лесам, — с досадой хрипло вздохнул старик, ощущая, как человеческое тело нещадно заныло всеми суставами и мышцами после непрерывного бега. Их одежда была припрятана в котомках заранее. Штаны, скрепленные швами из тугих растительных веревок, вырезанных из выделанной в травяных растворах кожи парнокопытных, спасали чувствительное к изменениям климата тело человека от холодного степного ветра. От длинных теплых шкур в длительных путешествиях приходилось отказываться, заменяя их небольшими накидками на плечи. Скрыв наготу и передохнув, оба человека двинулись дальше в путь в стрекочущей насекомыми тишине. Старик, привыкший к зачастую глупым вопросам, обращенными к нему, как к старому мудрецу, знающему отгадки на все вопросы, что непреклонно сыпались ему на голову со стороны стаи, был даже приятно удивлен молчанием юного оборотня. Он расслабленно брел, спокойно озирая местность, принюхиваясь к незнакомым запахам и прислушиваясь к ритму жизни старого обширного леса, что распростерся вокруг широкой степи. — Неужто у тебя совсем нет ко мне вопросов? — спросил он вкрадчивым голосом, искоса наблюдая за спокойным выражением лица чужака. — Есть, и много, — ответил тот, уже без того насмешливого задора в голосе. — Но что попусту сотрясать воздух глупыми вопросами, когда все скоро и так станет понятно. — Действительно, — по-доброму хохотнул целитель. — Однако тебе многое еще предстоит узнать и без вопросов тут не обойтись, мой дорогой мальчик. Пусть того и не желая, но всем нам пришлось возложить огромную ответственность на твои плечи, но впрочем я рад, что ты не убегаешь. — Отец однажды наказал мне, прежде чем оставить меня, что при случае, если забреду в лесные земли под скалами, найти одного старика, у которого на шее амулет из перьев ястреба, и искать у него совета. Поэтому я не собираюсь убегать. Но и не сказать, что меня порадовала новость о том, что я должен быть вожаком для целой стаи, в конце концов я обычный волк-одиночка, — хмыкнул в ответ чужак. — Я ведь и не помню, когда в последний раз разговаривал с тех пор, как вернулся на гору. — Если тебя не радует, то почему ты согласился пройти опасное для жизни испытание в святилище? — Это же очевидно, старик, — хохотнул тот, скашивая прищуренный взгляд к целителю, с добротой взирающего на него в ответ. — Вы мне и выбора-то не оставили. А впрочем я не верю во все эти божественные небесные силы, но даже если они и покоятся в этом вашем ущелье, я не прочь порасспросить у них о том, как же именно я должен прожить свою жизнь и какую судьбу избрать. Улыбка на лице черного волка была понимающей и печальной. Он прекрасно знал о чем говорит и не бросал слов на ветер, сохраняя в любых ситуациях и внешнее, и внутреннее спокойствие. И это лишь укрепило догадки целителя о том, что он действительно унаследовал не только великую силу, но и ту хвалебную мудрость десятого глашатая. И это сильно успокоило старика, внутренне состарив его на пару лет — он верил, что этот одиночка быстро и спокойно пройдет испытание, а после и ему, целителю, можно будет смело идти на покой вслед за своим вождем, ибо стая и лес в руках такого вожака не пропадет. А в беду его подмастерье, в которого он вложил все, что знал и умел, всегда поможет советом. До ущелья они добрались скорым шагом уже за полночь. Полумесяц ярко освещал прогалину и каменистые россыпи вокруг, отчего выщербленные на их гранях руны сияли ослепительным лунным светом. — Здесь и находится вход в подземелье. Пройти его можно лишь в человеческом облике. Выход из него находится на той стороне россыпи, и я буду ждать тебя там ровно два дня. Что там внутри я не ведаю, ибо не в моих жилах течет королевская кровь. Но знаю одно, тьма там сгущается страшнее хаоса, и более двух дней в ущелье никто не прожил. Верь в свои силы, мой мальчик, и возвращайся с хорошими вестями. А теперь ступай. И достав из котомки высеченную из дерева баночку, он мазнул большим пальцем светящуюся при лунном свете мазь, проводя руну благословения на лбу у чужака. Молча поблагодарив его, одиночка покрепче завязал ремень котомки на бедрах и, расправив плечи, уверенно ступил в непроглядный мрак. Что происходило в ущелье он понимал смутно, ибо даже волчьи глаза не смогли бы разобрать ничего в этой чернеющей мгле. И спертый воздух, и узость подземелья, и эта темень — все вызывало в трепетном человеческом сердце ощущение безграничной пустоты, которая существовала задолго до создания мира и будет существовать вечность после его уничтожения. Но волк не дрогнул сердцем, ухмыльнувшись пробежавшим в его голове мыслям, и слепо пошел вперед. Продвижение было крайне медленным, ибо неизвестно было, возникли ли в подземельях расщелины за минувшие века, ведущие в пропасть, и без осторожности пройти было никак. Сколько он так продвигался, одиночка не знал. Но где-то на пути он внезапно споткнулся, едва сохранив равновесие и вдруг расслышал в своей голове чей-то голос. Напрягшись, он пытался принюхаться и определить местоположение постороннего, но тьма поглощала даже запахи, а голос все продолжал звучать словно изнутри его самого. Отпрянув, он прислушался и вскоре различил внятную человеческую речь. — Какую цель ты преследуешь, потомок девятерых предателей? — низким громогласным эхом прозвучало в его голове. — Хотел бы я спросить тоже самое у того, кто обитает тут, — уверенно и насмешливо ответил одиночка, расслабив плечи и осознав, что это и есть та «сила», о которой болтал старик-целитель. — Неужто ты осмелился прийти сюда, не поставив перед собой определенную цель? — пророкотал голос в ответ с той же насмешливой интонацией, словно волк разговаривал сам с собой. — Не ври мне, алчущий власти человек в шкуре могучего волка. — Осмелился, — кивнул головой тот в ответ, и через минуту сел прямо на голый пещерный пол почти также, как и тогда в лощине перед всей стаей. — Хотел спросить у всевышних сил, какой же путь мне стоит избрать. Я простой волк-одиночка, и меня не интересует ни алчные волчьи травли, ни междоусобные человеческие распри ради мнимого господства. Все, чего я жажду, это понять, что есть эта жизнь и как верно ее надо прожить, ибо я, воспитанный сам по себе в диких краях, не ведаю смысла ни в чем существующем. — Интересно ты говоришь, потомок грешников, — ответил голос через несколько секунд молчания. — Но ты прекрасно осознаешь, что пройдя этот туннель, ты неоспоримо станешь вождем стаи и не прекратится бесконечная война в Великом Лесе. Тогда с чего же мне тебе рассказывать твою судьбу и пропускать дальше? — Не пойми неверно, кто бы ты ни был, — улыбка не сходила с лица одиночки, — я прекрасно осознаю, какую роль уготовили мне волки северных земель, похитив из моего уютного горного очага меня самого. И совесть не позволяет мне отвернуться от этих ослабших созданий, которые узрели во мне их последнюю надежду. Ты и сам чувствуешь, раз сидишь у меня в голове, что мысль стать вождем и продолжить жизнь по тем же традициям и законам, что прижились тут, пусть я и не знаю их, приводит меня в уныние. Я не вожак и не ведаю, что значит быть вожаком. Но и жизнь скитающегося одиночки мне более не по душе, поэтому сейчас я здесь, спрашиваю у тебя верный путь. — Теперь я верю, что ты берешь свои корни от десятого моего собрата, который до самой смерти нес благоразумную справедливость в чащи этого леса. Его мудростью ты не обделен, и силы, что таятся в твоих жилах, во многом превосходят твоих предшественников. Однако эти силы способны погубить лес и всю жизнь, что я рассеял по его дебрям. Я вижу две дороги твоей судьбы, одна ведет к тому, чего я желаю более всего для жизни в этих землях, другая ведет к кончине рода волков-оборотней. Если ты падешь во грех и потеряешь ту мудрость, что даровал тебе мой десятый собрат, беды не миновать, а посему я не могу выпустить тебя из подземелий. — Но есть же и шанс, что твое заветное желание исполнится? — хитро сощурился одиночка, продолжая пусто смотреть в чернеющую мглу. — Исполнять желания мне по нутру, но и я со своей стороны желал бы узнать, что за диковинное создание говорит со мной, прежде чем решить, доказать ли ему силу моего мировоззрения, либо же сгинуть навеки вечные в непроглядной тьме. — Что же, воспитанный сам по себе волк-одиночка, имя мне Волчий Пастырь. Я хранитель этих земель и священный дух, вернувший жизнь на эту землю после кончины жизни старого мира, потонувшего со всей своей историей в бездонных глубинах океана. В моей власти, ибо наказано было мне, лишать жизни тех, кто являет собой угрозу для мирного существования на Земле, дабы избежать вторичный кары Великого Океана. Для волков этих земель я являюсь Богом, но на самом деле я лишь священный дух, наделенный силой и бессмертием, дабы воцарилась Земля в прежней своей мирной красоте. — И все же, как я могу верить в твое существование, если не вижу и не чувствую тебя, священный дух? — Не говори и не мысли, как человек, волк! Человечество привело к гибели первую эпоху существования этого мира, но прогневанные Боги даровали нам проклятие обращения в нашу погибель вместе со вторым шансом прожить эту жизнь на прекрасной Земле. Я покажусь тебе. Это и станет твоим испытанием! Сможешь ли ты меня увидеть, ослепший в темноте, волк? Если сохранишь ты свои зрение и рассудок, то так и быть, ступай на тот конец подземелья! И стих громогласный голос в голове одиночки. Тьма стояла все такая же неприступно пустая, сколько бы он не всматривался. Но чутье ему подсказывало, что не стоит вставать и идти разыскивать духа в пещерах подземелья. Разгадка загадки, словно приятный аромат сытной лани, что заплутала в лесных чащобах неподалеку, напрашиваясь на обед, витала где-то совсем рядом. Одиночка призадумался, разыскивая ответ на заданное испытание в своей голове. Он медленно разбирал по частям всю информацию, что преподнес ему дух, пытаясь представить, что же тот являет собой в истинном свете. Долго он думал, все сильнее погружаясь в полусонный транс. И ведомый путеводной нитью своих мыслей, он вдруг увидел в непроглядной тьме крохотный белоснежный огонек, маячивший далеко впереди. Но не тронулся он с места, разглядывая невиданное доселе явление издалека, пытаясь распознать, происходит ли то на самом деле, или ему чудится чудесное от порабощающего давления черной пустоты пещер. Но и тут он не дрогнул душой, вновь распрямив плечи. И позволил себе, словно не слабый немощный человек глядел на светящиеся песчинки, а истинный волк, выслеживающий в тени добычу, приблизить свой взгляд к свету. И ослепила его тогда ярчайшая вспышка, но не закрыл он своих глаз, впитывая в себя все то, что таилось в священном свечении. И в дар за это рассеялись песчинки света, и увидел он светящегося белоснежного волка, чьи серебристые лучистые глаза смотрели на него в упор. — Молодец, одиночка, — вновь раздался голос в его голове, а глаза у светящегося волка по-доброму сощурились. — Ты мудр, не поспешен в своих решениях и силен, но силой своей не светишь ради неблагородного дела. Ты прошел испытание, и с этим я тебя поздравляю. Возьми же в наказ мое заветное желание, и оно приведет тебя к сокрытым истинам, томящим твою душу. Не упади ниц перед своим человеческим грехом, и сполна одарит тебя Земля своими дарами. А я же всегда буду наблюдать за тобой, мудрое дитя и надежда Великого Леса. Ступай. И словно прозрение, тьма впереди рассеялась. Показалась узкая расщелина, из которой в пещеру проникали блеклые солнечные лучи. Выход наружу явился ему. Обернувшись назад, он увидал такую же светящуюся утренним светом расщелину, и осознал, насколько коротка была дорога от входа до выхода. И вдруг громко рассмеялся, вскакивая на ноги. Свет солнечного дня на секунду ослепил глаза после мрака пещеры, но одиночка быстро оправился, ибо никогда бы не сравнились лучи солнца с тем свечением, что истончал священный дух. Возле выхода из пещер на старом камне сидел целитель, сонно глядя в степные дали. Но стылый дурман тут же спал с него, стоило одиночке выйти из расщелины. Старик вскочил на ноги, с минуту молча осматривая вернувшегося живым волка, а после расплылся в широкой, морщинистой, но безгранично теплой улыбке. — Вы пробыли там ровно один день, мой вождь. И да прибудет с Вами свет Волчьего Пастыря, — величаво молвил он, склонив туловище в низком поклоне, опираясь на верный посох. — Ты чего, старик? — изумился одиночка, не ожидая от целителя ни такой реакции, ни такого обращения. Но тот не поднимал головы и не распрямлялся, словно застыл. Осмотревшись вокруг, одиночка вдруг с ошеломлением ощутил в себе нескончаемый запас сил, бывших недоступными ему доселе. А в голове и разуме воцарился умиротворяющий порядок, отчего все сокрытое стало разом открыто его мыслям и домыслам. Щедро одарил его дух и силой, и мудростью. Но самый главный дар призрачно поблескивал на крепком мускулистом теле. Витиеватая россыпь, похожая на стебли плюща, серебристым отсветом помечала покровительство священного духа над жизнью носящего дарованную метку, словно неприхотливое растение, разросшееся в левом боку от шеи до самых пят. С этого самого мига история по-настоящему началась, пуская корни в землю, как вековое величественное растение.*
Обратно возвращались в спешке, преодолевая тоже расстояние быстрее, чем два дня назад. Уже закатное солнечное марево розовым свечением окрасило лощину лагеря северных волков, когда целитель возвратился в ее центр, молчаливо призывая всю стаю собраться кругом. Взволнованные, ожидающие вестей, волки напряженно вглядывались в фигуру старика, облаченную в сброшенную за лагерем при уходе длинную шкуру, опоясывающую всю его фигуру. И страх горя навис в их душах, когда не увидели они фигуры чужака позади целителя, но тут кустарники раздвинулись и на поляну вышел одиночка, продвигаясь вперед неспешным шагом. Насмешливый оскал играл на его лице, он поигрывал котомкой в руках и был чем-то действительно рассмешен. — И не скажешь, что старик, — хмыкнул он, бросив котомку на центр лощины, в то место, в котором сидел пару дней назад. — Едва поспевай за ним. И открыли розовые лучи закатного солнца величественный дар Волчьего Пастыря, сияющий серебренным блеском на теле чужака, словно приветствуя каждого, кто обратит на него взор. — Узрите же, — громогласно молвил целитель, не удостоив вниманием замечание одиночки. — Священный Дух даровал нам несбыточную силу и мудрость, заключенную, нет, не в чужаке и волке-одиночке, а в нашем новом вожаке! И да прибудет мир и спокойствие на земли Великого Леса в годы его властвования над северными землями, и да будут они столь же долги, сколь и священны были дни охоты Волчьего Пастыря по нашим угодьям! Благословенная тишина стояла с минуту во всем лесу, принадлежащем стае, что восторженно глядела на сияющую лунным светом метку, и после разлетелась вдребезги громогласным «Да здравствует мудрейший вожак Северных земель!», после которого прозвучал радостный единый вой обратившихся в волков воинов. Одиночка же не испытывал ни трепета, ни волнения от снизошедшей до него власти, но с интересом впитывал в себя новые эмоции, с искренней улыбкой относясь к своей новой цели — стать для этих вояк мудрым и сильным вожаком. Когда последние лучи закатного солнца осветили северные земли, к целителю и новому вожаку подошел глашатай, и лицо его было омрачено. — Плохие новости, старик, — молвил он, почтительно поклоняясь стоявшему подле новому вожаку. — Старый вождь совсем плох. Твой ученик говорит, ему остались считанные минуты. Явись же к нему и яви ему наше спасение. Послушно прошел целитель в сторону пещеры вождя, ведя за собой одиночку, с горечью отмечая распростертое на холодном скалистом полу костлявое тело чалого волка, чья шерсть сильно свалялась, а в уголках глаз образовался слой мертвецкого гноя. Но раскрыл умирающий волк глаза, глядя будто в никуда. В молчаливом прощании сел целитель возле тела своего вождя, которому он служил половину своей жизни. И на удивление для всех, кто был в эту минуту в просторной пещере, старый вождь вдруг собрался с силами и вернул на минуту свой человеческий облик. — Я рад, — молвил он едва слышным хриплым голосом, — что напоследок, мой верный друг, ты подарил мне свет моего Бога, который я вижу перед собой на теле этого юнца. Теперь я могу быть спокоен. И с этими словами старый вождь испустил последний вздох, в миг вернувшись в свое истинное тело. Прикрыв глаза, старый целитель, преклонил верхний конец посоха ко лбу мертвого волка, одними губами шепча молитвенное благословение на скорый путь к небесным просторам, по которым охотился их священный прародитель. Затем несколько людей бережно вытащили тело старого вождя на центр освещенной луной поляны для ритуала последнего прощания стаи со своим мудрым отцом. Все, кто принадлежал племени северных волков, приняли обличье зверя, образовав правильный круг возле тела своего вожака, прямо глядя на того, кто ныне поведет их в будущее. Одиночка же, познавший многие тайны этого леса, получив метку на теле, бросил короткий взгляд к Луне, ища у нее благословения, и закрыв глаза, моментально обратился в огромного, черного, как мгла священных пещер, волка. И первым раздался его плачевный вой, которому вторили десятки остальных. И слышен был их прощальный вой всему Великому Лесу, прощающемуся со своим величественным воином. Всю ночь спали они около тела старого вожака, покойные этой ночью, ибо не позволяли законы Леса другим племенам нападать в таинственную ночь прощания. И лишь с первыми лучами летнего солнца, когда дух старого вождя окончательно покинул тело, пятеро верных воинов во главе с новым вожаком и старым целителем, уволокли безвольное тело волка в молчаливые чащобы, в которых издревле предавали земле тела волков северных земель. Опечаленные утратой, волки стаи все же с надеждой и восхищением взирали на своего нового вожака, что до сих пор не утратил своего холодного и уверенного спокойствия. Вернувшись в центр лощины, он задумчиво осмотрел всех и каждого, наскоро запоминая их по запаху. — Прошу простить нам наше неподобающее поведение и скверные слова в первую встречу, — молвил бывший глашатай, преклонив голову перед новым вожаком. — После горечи нашей утраты да воссияет в наших сердцах радость от знакомства с Вами. Но прежде, прошу Вас исполнить долг и выбрать для себя нового глашатая из наших бравых воинов, что поведут стаю в Ваше отсутствие, и кто станет Вашей верной правой рукой. Хитрая улыбка расцвела на лице одиночки в ответ на торжественную реплику бывшего глашатая. — Раз я волен выбрать себе любого из вас, то я желаю увидеть глашатаем этой стаи тебя, — и упер он свой указательный перст в волка, носящего имя Чунмен, что и до него нес это звание. — Но, мой вождь, вокруг Вас есть и более сильные воины, чем я, — изумленно возразил тот, как наяву припоминая свое никчемное недоверие и порочащие слова в адрес нового вожака. — Зачем мне сила в вопросах порядка и спокойствия жизни стаи? — спросил у него одиночка, продолжая хитро улыбаться. — Не кори себя за свое поведение, волк! Поведи ты себя по-другому, не увидел бы тогда я в тебе того, кто в действительно достоин с честью нести звание глашатая. Рядом стоявшие состайники одобрительно улыбнулись, искренне поддерживая решение вожака. И стоявший до сих пор в тени целитель, наконец, вышел к ним, одевая на плечи вожака новую выделанную шкуру. — Я рад тебе, как малое дитя, Кай, — наконец, обратился он к одиночке по имени. — Именно так нарекли тебя совет мудрейших при рождении. — Хм, интересно, — хмыкнул Кай. — Отец звал меня Чонин. Но если таково было решение мудрейших, я с гордостью буду носить свое истинное имя. Теперь же, — обратился он к своей стае. — Я желаю познакомиться с каждым из вас. Но прежде, чем мы узнаем друг друга, я наказываю собрать патруль, с которым я смогу обойти границы своих владений и ознакомиться со своим новым домом. Желающих в патруль была вся стая, за исключением целителя и его подмастерья, но Кай отобрал лишь четверых, сиюминутно исчезая за зарослями кустарников. Оставшиеся же волки вернулись к своим обязанностям, собирая охотничьи отряды. И теплое солнце озаряло их радостью предвкушения светлого будущего. Пограничный патруль вернулся лишь к вечеру. Обратившись обратно в человека, Кай с одобрением унюхал гору свежего мяса, сваленного в кучу около пещер. Состайники, усталые после целого дня работы и охоты, дружно о чем-то беседуя, отдыхали в тени деревьев, отчего во всем лагере царила обстановка мирного спокойствия. Завидев вернувшегося вожака, Чунмен поспешил к нему, отчитываясь о прошедшем дне и привлекая к дальнейшему разговору о жизни и законах стаи, посвящая своего вожака во все тонкости: о предстоящем Совете, о других племенах и их вожаках, о законах Леса и старых традициях, что издревле почитались во всех стаях. — Возможно, Вам будет первое время неприятно спать в пещере старого вождя, ибо, его запах, вероятно, еще не выветрился, — продолжал глашатай, пока они двигались в сторону пещеры, высеченной многие столетия назад в скале. И словно в отрицание слов глашатая, из пещеры вышел худосочный юноша, носивший на себе ожерелья из старинных магических оберегов из волчьих клыков и засушенных ягод. — Я очистил пещеру от старых запахов и сменил шкуры для Вашей постели, мой Вождь, — молвил он тихим голосом. — Прошу, — он отошел в сторону пропуская Кая вперед, но тот не торопился, заинтересованно рассматривая волка, которого он отчего-то ни разу не видел среди стаи. — Это подмастерье целителя, — пояснил глашатай, представляя вожаку высокого человека, занявшегося подготовкой опочивальни для вождя в то время, пока тот был в патруле. — Его имя Сехун. Подмастерье почтительно склонил голову, отчего серебристые длинные волосы соскользнули с плеча, скрывая лицо. Его алебастровая кожа словно сияла в солнечных лучах, а глаза были на удивление не голубыми или синими, как было принято у целителей, ибо синие ока — были даром свыше, позволяющим тем оборотням, что обладали ими, читать сокрытые письмена и познавать мудрость жизни, а ярко-серебряными, словно лунное отражение в дождевых лужах. Высокий и стройный, он целиком лучился серебром, восхищая каждого, кто бросал на него взгляд. — Здравствуй, — приветствовал его Кай, заинтересованно улыбнувшись уголками губ. Сехун поднял голову обратно, умиротворенно улыбнувшись вожаку в ответ, и откланявшись, проследовал в сторону пещеры целителя, что скрывалась за сенью трех ясеней от пещеры вождя, неся в руках ворох старых и засохших папоротниковых листьев, провожаемый двумя взглядами вслед. — Интересного ученика подобрал для себя старик, — лишь отстраненно молвил Кай, после скрываясь в прохладе освещенной лучами солнца, щедро проникающими внутрь, пещеры.