Принц Х Царевич - 5 (Второй том)

_____________       Ужос объявил, что оппонента к переговорам надобно подготовить заранее, тогда и аргументы выслушают внимательнее, и ответят с уважением. Вон как с Тыгыдымом удачно получилось! Такую стратегию не грех и повторить. Поэтому магистр отправился в Кадай первым. По тарелочке, взявшей широкий ракурс на всю имперскую столицу, принц с царевичем и Ясмин имели возможность видеть эти самые драконовские меры. Обернувшись крылатым чудовищем, Серапион выпустил жар: припомнил кадайцам, как они его обманули, заколдовали, коварно использовали, наслав на соседей в невменяемом состоянии. Впрочем, жертв среди ударившегося в панику населения или серьезных разрушений дракон не допустил. Просто порычал недолго, покружил в небе, угрожающе похлопал крыльями. Огонь изрыгал исключительно с безопасного расстояния. Ну, может быть, не заметив, несколько уток, не вовремя взлетевших с земли, зажарил до угольков.       Кириамэ следил за происходящим с напряженным вниманием. Но Пересвет понимал, что принц вряд ли сейчас в полной мере сознает, что именно видят его глаза, мыслями он был уже далеко в будущем, в воображении своём спорил с властительным дедом. Ёжика потряхивало от волнения, пусть он старался этого не показать, только от мужа-то не утаить. Пересвет не отпускал его руку, крепко стиснул пальцы.       Сам царевич, словно молитву, твердил в уме одно: опасаться нечего! Предсказание уже сбылось — отец Лианки оставил на теле принца шрамы, которые могли бы оказаться смертельными ранами, если б… Если б не множество этих «если». Значит, больше бояться не нужно. Быть осторожными — да, это всегда полезно. Но не бояться. Ужос перенесет их прочь из императорского дворца при малейшем намёке на опасность. Даже если переговоры пойдут скверно и Хунь-Юань крикнет охрану, то вряд ли среди стражников окажется кто-то, близкий по крови нихонскому принцу. В конце концов, не сам же дед накинется на внука с мечом в руках, император для этого слишком стар. На то он император и есть — ему легче отдать приказ, чем самому пальцем шевельнуть. Впрочем, Пересвет точно так же пытался уменьшить свои страхи перед штурмом кадайской крепости — и чем это обернулось? У царевича всё внутри то болезненно сжималось, то переворачивалось, то уходило в пятки: кажется, не только сердце, но и желудок с селезенкой и что там еще имеется… Пересвет даже эгоистично был немного рад, что не ему придется вести переговоры — он и языка не знает, и вряд ли два слова сумеет связать внятно. И одновременно с тем царевичу было ужасно стыдно за этот мелочный эгоизм, за слабость, за то, что не может оградить любимого от риска и тревог.       Накуражившись, напускав дыма вдосталь, Серапион-Ужос приметил с высоты удобную террасу, примыкающую ко дворцу, достаточно просторную, чтобы на нее мог приземлиться дракон. По сути это была целая площадь, заменявшая императорскому дворцу «задний дворик». Выложенная плитами кроваво-ржавого сердолика, огражденная узорным позолоченным заборчиком, терраса выдавалась широким овальным «языком» над изящным придворным парком: сразу от заборчика укрепленный каменной кладкой откос резко уходил вниз на три-четыре сажени. Поэтому прихотливо устроенный парк, начинавшийся от подножия террасы, с высоты был виден, словно на ладони, будто игрушечный: пологие пригорки сменялись ложбинками с дорожками, выложенными полудрагоценными камнями различной окраски. Журчащие ручейки под густыми тенистыми или прозрачно-ажурными кронами деревьев украсились кружевными дугами мостиков, в зеркалах прудов и прудиков отражались легкие беседки и чайные павильоны. Даже через тарелочку Пересвет оценил красоту кадайской природы и мастерство садовников и зодчих. Аж позавидовал: у них там еще зима не наступила, даже листва не облетела! Пестрая осень не сменилась слякотной снежной пакостью, деревья и кусты радуют глаз золотом, темной зеленью или алыми, как костер, трепетными всполохами. (Царевич успел и немножко пригорюниться: это ж насколько империя богаче и природой, и казной, что даже дворцовый парк невозможно без зависти сравнивать с простым яблоневым садом и скромным цветником вокруг царского терема. И Ёжик от всего этого отказался!) Что ж, Серапион выбрал замечательный фон для переговоров. Да и впрямь удобно: со стороны сада к ним никто не подкрадется с тыла, в спину копьем не кинет. От дворца тоже далеко, не всякая стрела такое расстояние пролетит, так что страже бегом бежать придется, если решат схватить нежданных гостей. В общем, если что, магистр просто обернется драконом, дыхнет огнем на дворец да и взлетит в небо, прихватив с собой друзей и невесту.       Дракон грузно приземлился на террасу. К нему тут же кинулись мелкие, как букашки, человечки.       — Позовите императора!!! — громогласно потребовал Серапион, (понятное дело на кадайском языке).       Сообразив, что чудовище разумно и при этом вполне конкретно выражает свои желания, подкрепляя оные огненными залпами (пока что в воздух), часть стражи мигом припустила в обратную сторону, скрылась в недрах дворца, разнося весть о высоком госте. Остальные воины выстроились в почетный караул на почтительном расстоянии. Сразу видно: кадайцы драконов издревле очень уважают!       Серапион же, нисколько не сомневаясь в том, что император немедленно прибудет собственной персоной, напустил облако дыма ради эффектности — и под прикрытием принял человеческий вид. После чего наконец-то открыл прямой портал в Тридевятое царство.       Заждавшаяся Ясмин первая шагнула в сияющую искрами дыру в воздухе, за ней Пересвет. Кириамэ передал тарелочку провожавшему их Хродланду — и последовал за царевичем, который ни на мгновение не отпускал его руку. Сияние волшебства ослепило, заставило коротко моргнуть — и вот они уже в Кадае. Ступив на бурые плиты террасы, поддерживаемый царевичем, Ёширо невольно вздрогнул: почему-то на миг показалось, что под ногами не сердолик, а запекшаяся кровь разводами. Колдовской проход за их спинами беззвучно затянулся и пропал.       Дым постепенно рассеялся под дуновениями ласкового ветерка, и стражники удивленно встрепенулись, узрев вместо одного дракона четырёх иноземцев. Однако выглядели эти непрошеные гости достаточно странно на взгляд кадайцев, так что необычность фокуса капитан почетного караула молча списал на драконью магию и предоставил право во всём разбираться самому императору — на то он и правитель, опытный и многомудрый.       Хунь-Юань не заставил себя долго ждать. То ли впрямь драконов почитал как предков, полагая оных чудищ основателями правящего рода. То ли слыхал об этом конкретном черном драконе от хитроумных подданных, имевших честь с ним познакомиться ранее, и поэтому не рискнул лишний раз злить вернувшегося дорогого гостя, (который уже доходчиво показал всему городу, что забывчивостью и добродушием не страдает).       Император явился на встречу в сопровождении многочисленных придворных, чиновников, советников, слуг и вооруженных охранников. Вся эта роскошно одетая толпа в нерешительности остановилась в полусотне шагов от гостей. Серапион что-то громко объявил этому застывшему дворцовому муравейнику, царевич понял по интонации: «Мы пришли с миром и желаем поговорить». Кириамэ демонстративно снял с себя пояс с парными клинками, положил на каменные плиты у своих ног. Пересвет без лишних указаний повторил за супругом, (жаль, что для этого пришлось-таки отпустить его руку).       Ёширо вышел на пару шагов впереди магистра, тот же отступил назад, встал рядом с Ясмин, тем самым показывая, кто в их маленькой группе главный и кто именно будет вести речь. Пересвет занял место за правым плечом мужа, так чтобы и быть поблизости, и чтобы слышать шушукающихся вполголоса Серапиона и Ясмин.       В ответ от толпы отделились две фигуры: первым вышел высокий старец с белоснежной узкой бородой, облаченный в многослойные парчовые и шелковые одежды. Его голову венчала сложная по конструкции шапочка — вроде камилавки с прилаженной к макушке золотой досочкой. Спереди, закрывая лицо, и сзади, свешиваясь на воротник, с этой досочки спускались эдакой занавеской длиной в две пяди алмазные и золотые бусинки-капли. Пересвету показался сей головной убор до того забавным, что едва вслух не хрюкнул, совсем нервы расшатались.       Следом за императором семенила придворная дама: с ног до головы само изящество, хотя и не первой молодости, лет сорока. Черные волосы зачесаны в высокую прическу и гладко блестят, словно каждый локон поливали лаком в три слоя. Фигура не по возрасту стройная, даже хрупкая, чего не могли скрыть шелка струящегося платья и полупрозрачные, золотом вышитые покрывала, наброшенные на плечи, ниспадающие до пят и волокущиеся по полу длинным шлейфом. Холодное белое лицо дамы показалось Пересвету смутно знакомым. Пожалуй, так будет выглядеть лет через двадцать Лианка, если не подобреет на царских баранках. Хотя нет, на подобное ледяное презрение, делающее из выбеленного лица какую-то гипсовую маску, Лиан-Ай и в старости будет неспособна. По загривку у царевича вдруг колючий холодок прошел, стоило подумать: а не дочь ли это Хунь-Юаня? Не мать ли… то бишь, не свекровь ли собственной персоной?!       Когда между императором и принцем расстояние сократилось до десяти шагов, Кириамэ опустился на одно колено, склонил голову в почтительнейшем поклоне. Пересвет тоже преклонил колено: всё-таки старшие родственники получаются. Серапион поклонился вежливо, не особо низко. Ясмин легко присела в книксене по западной моде, придерживая пышную юбку.       Хунь-Юань сквозь болтающуюся перед глазами занавеску из сверкающих бусин окинул странное посольство тяжелым взглядом. И заговорил первым. Пересвет оценил: голос звучал сильно, ясно, нисколько не по-стариковски, а так, как и должно правителю великой империи — уверенно и твердо. Похоже, Хунь-Юань милостиво разрешил принцу подняться с колен и приказал изложить причину, побудившую требовать срочной аудиенции. (Пересвет невольно подивился разнице в обращении: если б вдруг к Берендею Ивановичу издалека явился внук, даже пусть тот в жизни его не видал, разве ж царь устоял бы спокойно, не кинулся бы немедля обнять, расцеловаться троекратно! А здесь всё чинно и чопорно, объятий и поцелуев в помине нет и быть не может.)       — Ну, переведи хоть вкратце, о чем они мяукают-то! — шепотом потребовала у дракона Шеморханка. Пересвет вновь едва сдержал нервную ухмылку: про мяуканье это она верно подметила, кадайский язык звучал презабавно, особенно с подобным торжественно-пафосным выражением. (Дома-то Лианка с Ёжиком между собой всё больше на нихонском чирикали, вот и непривычно уху.)       Магистр спохватился, шепотом извинился — и набросил на невесту и царевича чары, которые позволят им понимать чужестранную речь. Предупредил, что заклятье кратковременное, хватит лишь на сутки, не более. Но и за это Пересвет был премного благодарен. Впрочем, волнение, страх за супруга и, в особенности, витиеватость выражений, присущая придворному обращению, с трудом позволяли царевичу улавливать суть беседы.       Принеся приличествующие извинения, Кириамэ четко, по возможности коротко, но достаточно обстоятельно обрисовал сложившееся в Тридевятом царстве положение: первый министр, старший наследник короны и неведомые кадайские чиновники вступили в сговор, целью которого было провалить переговоры и развязать войну между Тридевятым царством и Кадаем, заодно собирались вовлечь Нихонию, Ибирь и Улус-Орду. Заговорщиков удалось раскрыть, министр и наследник мертвы. Однако кадайцы не пожелали отступиться, объявив, что им нет дела до цесаревича, якобы он никогда не был над ними командиром. Использовав украденную колдовскую вещь, они взяли в заложники целый город со всеми жителями, только не для того, чтобы предъявить какие-либо требования, а попросту чтобы всех уничтожить. И лишь царский дворец оказался им недоступен, но это пока что.       — Действительно, подлый ход, — согласился император. — Оскорбительный и бессмысленный.       — Эти люди заявляют, что в своих действиях не подчинялись ни наследнику, ни министру, — продолжал Кириамэ. — И в грубой форме отказались дать объяснения принцессе Лиан-Ай. Но если это не был ваш приказ, повелитель, и не распоряжение предателей, то по чьей же воле они действуют?       — Теперь мне тоже стало интересно это узнать, — кивнул Хунь-Юань, тонко зазвенев нитками бус. — Что же за мудрецы решились играть за моей спиной?       Он сделал знак, и один из придворных, кланяясь через шаг, шустро подбежал к повелителю. Император коротко отдал приказ выяснить, кто отвечает за переговоры с Тридевятым царством. Кланяясь и пятясь задом, придворный поспешил исполнить высочайшую волю.       Хунь-Юань пригласил гостей пройти во дворец, чтобы продолжить беседу в более удобной обстановке. (По сути это был не терпящий возражений приказ, лишь слегка прикрытый вежливостью). Кириамэ не сумел вымолвить отказа, но последовать за дедом он тоже не мог, (а тот уж развернулся, чтобы идти). Принц торопливо опустил ресницы, чтобы никто не увидел мелькнувший в глазах панический ужас: дворец кадайского императора представлялся нихонцу капканом, ловушкой, которая захлопнется, стоит лишь сделать шаг вперед. Вместо принца ответил Серапион, у него тоже были причины не принимать гостеприимства. С подобающими вежливыми оборотами он поблагодарил за великодушное приглашение и заявил, что они торопятся, ибо каждая минута промедления может обернуться потерей сотен жизней. Император искренне удивился наглости чужестранца, выцветшие от старости узкие глаза округлились, что было видно даже сквозь завесу бусин.       — Не соблаговолите ли вы, ваше императорское величество, скрепить собственной печатью указ для тех ослушников с предписанием немедленно освободить город… — произнес Серапион. Однако Хунь-Юань не внял его словам, просто сделал вид, что не слышит.       Видя, что император пока не возвращается во дворец, двое слуг по жесту высших советников притащили для повелителя тяжелое золоченое кресло. Толпа придворных жужжала между собой всё громче, обсуждая поистине скандальное событие: не каждый день окажешься свидетелем, как принц-изгнанник со свитой колдунов является к высокочтимому деду и что-то нагло требует!       Усевшись, Хунь-Юань велел внуку:       — Ты не представил мне твоих спутников. Полагаю, этот красноволосый мужчина и есть дракон?       — Да, повелитель. Серапион Магнус Вельф, великий чародей и основатель правящей династии королевства Байверн. С ним его невеста, дева-воительница по имени Ясмин, она родом из Шеморского ханства.       Кириамэ не поднимал глаз, потому не видел, с каким интересом смотрят и дед, и придворная дама, только не на представляемых, а на него самого. Причем император улыбался доброжелательно (или же это была искусная маска опытного политика), а дама брезгливо поджимала губы.       — А по правую руку от тебя, полагаю, русич? Сын Берендея? — важно кивая, произнес император.       — Вы совершенно правы, повелитель, — отозвался Ёширо, не стал запираться, лишь побледнел еще больше. — Пересвет, седьмой сын царя Берендея. Мой возлюбленный супруг. С недавних пор он является наследником престола.       Хунь-Юань удовлетворенно сложил руки на животе. Дама же издала сдавленный звук, словно поперхнулась воздухом.       — Значит, донесения не лгали, — сказал император. — Ты действительно сочетался браком с мужчиной.       — Сложно утаить секреты от вас, повелитель, — тонко улыбнулся Кириамэ. — Подосланные вами убийцы во множестве шныряли по всему терему и в особенности по нашей спальне.       — О, боги, — с надрывом выдохнула дама, возведя очи к небу. — Какой позор!       — Дочь моя, не преувеличивай, — усмехнулся Хунь-Юань. — Русич довольно мил. А твой сын вырос ослепительным красавцем, гнилая кровь Мотохиро не смогла испортить твое дитя.       — Ёши был испорчен с момента рождения, — возразила она. — Не зря мое сердце болело, не напрасно я возила его по монастырям, от святыни к святыне. Но всё напрасно, мои усилия оказались бесполезны. И вот доказательство — только демон, что пророс сорняком в его душе, мог толкнуть его на брак с мужчиной! С иноземцем! Ёши! Посмотри мне в глаза! — потребовала она резко. Кириамэ заметно вздрогнул, кинул на мать робкий взгляд, вновь немедленно потупившись. Она в недовольстве повысила голос: — Неужели моя ошибка ничему тебя не научила? Ты ведь повторил мою судьбу — добровольно сделался бесправным наложником в чужой стране! Только если я действительно служила залогом мира, ты пожертвовал собою бессмысленно и глупо! Отказался претендовать на нихонский и кадайский престолы — ради чего?! Ради позорного звания извращенца! Из-за тебя — что будут думать все эти иноземцы? Они ведь будут судить обо всей Нихонии по тебе! Хуже того, ты опозорил сразу две страны, две великих династии — ведь ты внук кадайского императора! И у тебя хватило бесстыдства привести своего любовника сюда. И просить за его варварскую страну! О, какое бесчестие! О, моё сердце просто разрывается!..       Пересвет чуть зубами не заскрипел от злости, слушая такое. Только возразить нельзя было — на языке одни матерные слова! Да и заклятье Ужоса позволяло понимать чужую речь, но не владеть ею. Вряд ли до свекрови дойдет справедливый смысл матюгов, на интонацию же она может всерьез разобидеться.       — Не нужно слез и сетований, — отмахнулся от дочери император. — Что сделано, то сделано. Теперь я понимаю, отчего Лиан сошла с ума от горя, заслышав весть о твоей женитьбе. — Он снова обращался к принцу. — Почему же я не вижу Лиан здесь с тобой? Почему она не приехала навестить деда, который ее так любит?       — Прошу прощения, — ответил Ёширо. — Она сейчас пытается призвать к совести бесчестных…       — Ах да, верно, помню, — перебил его Хунь-Юань. — Что ж, она умница. Жаль, что родилась не мужчиной, отдал бы Поднебесную в ее руки. Жаль, что не состоялся ваш с нею брак! Хотел бы я взглянуть на чудесное дитя, что появилось бы у вас двоих… Когда она сбежала, ее отец рвал и метал. Этот глупец, которого я не желаю больше называть своим сыном, до того вызверился, что явился обвинять меня в ее безрассудстве! Представьте себе — меня! Будто бы я виноват: избаловал любимую внучку, вырастив непочтительную дочь, пошедшую против слова отца. В чем я виноват, так это в том, что я вырастил непочтительным, глупым и пустым человеком его самого! Как я не видел этого раньше? А теперь уж поздно хвататься за розги. Нет, я его, конечно, высек, чтобы не смел орать на отца и императора на виду у всего двора, отправил на границу к ордынцам, чтобы те научили его уму… Так почему ты сразу не отослал Лиан назад, раз отказался сделать ее своей женой и не сумел подыскать ей достойного жениха? Я очень скучаю по моей любимице. Неужели впрямь решили жить втроем, не наврали мне доносчики о ее помолвке с твоим мужем?       Задавая этот вопрос, император посмеивался в седые усы. Его дочь совершенно забыла о приличиях: вздыхала, хмурилась и шепотом изрыгала проклятия, разве только руки не заламывала, причитая о невыносимом горе и бесчестии.       — Мы надеемся, что со временем в Тридевятом царстве или в прочих странах, где нам доведется побывать с посольством, Лиан-Ай сможет найти достойного, кто затронет ее сердце. Она уже получила предложение Улус-Ордынского князя, однако не сочла… — пояснил Кириамэ. Но его перебили:       — Как Лиан может возвратиться сюда? Как вы можете говорить о таком, отец мой и повелитель? — не выдержала всё-таки матушка. — Она не посмеет! Лиан опозорена! Только покаяние и самоубийство сможет обелить ее имя и смыть позор с семьи и рода! Ёши отверг ее любовь, расторг многолетнюю помолвку, променял на мужчину! Она тайком, без родительского благословения отправилась искать союза с семьей царя, но ей отказали. Устроили оскорбительный фарс, предложив в женихи мужеложца! Хуже того — хотели прикрыть ею сей отвратительный брак, непростительный грех, противный самой природе человеческой! Да кто же после всего этого согласится взять ее в жены?!       — Будет тебе, успокойся, — осадил ее Хунь-Юань. — Лиан поступает так, как велит ей женское влюбленное сердце. Грех не влюбиться до беспамятства, да глупости в такого красавца, как твой сын. Помнится, я сам по молодости лет в кого только ни влюблялся! Даже в твою мать угораздило. До сих пор забыть не могу одного ордынского князя — вот был медведь, дикарь! Сколько жарких ночей мы разделили с ним, покуда я начальствовал в пограничной крепости.       Кириамэ распахнул глаза, Пересвет не меньше изумился, и Хунь-Юань рассыпал сухим мелким смешком:       — Не верите, что и я когда-то был горяч и безрассуден? Да вот был!       Дочь императора вновь издала сдавленный стон, словно ее ущемленное благочестие умело болеть сильнее, чем воспалившийся зуб.       — И убийц я к тебе не подсылал, Ёши, — твердо заявил император. — Да, признаюсь, я желаю получить приграничные земли Тридевятого. Однако ради клочка степей и болот убивать родного внука — за кого вы меня принимаете? Я подсылал к тебе надежных людей, которые клялись собственной жизнью, что сумеют тебя выкрасть и привезти ко мне целым и невредимым. Что ж, у них не получилось сдержать клятву, и теперь они мертвы. Я знал, что по доброй воле ты ко мне не явишься, ведь в Тридевятое тебе приказал отправиться твой любезный брат, Мисомото, а против его желания ты не пойдешь.       — Да, вы правы, повелитель, — кивнул принц. — Мисомото приказал мне покинуть родину и поселиться в царстве Берендея. Однако лишь недавно я узнал, что именно вынудило моего брата так со мной поступить. Более того, я уверен, что такое решение далось брату очень тяжело. Ему самому было очень больно прогонять меня, ведь лучшего брата, более заботливого, чем он, на всем свете найти невозможно. Поверьте, повелитель, оставаться в Кадае или в Нихонии у меня не было никакой возможности. Если бы ваш план удалось выполнить, ни вам, ни мне это не принесло бы пользы. Более того, уверен, я не смог бы стать для вас залогом мира с Нихонией или способом заставить Мисомото пойти вам на уступки, если вы рассчитывали на это. Напротив, моё пребывание здесь непременно повлекло бы за собой кровопролитную войну между нашими странами. К счастью, для меня нашлось в этом мире иное место. Моё изгнание обернулось для меня благословением: я обрел в Тридевятом новую семью и любовь.       — Разорвав истинные узы родства, ты теперь рад, что вошел в дом северных варваров, незнакомых с высокой культурой Кадая! По сравнению с дремучим Тридевятым даже Нихония будет выглядеть божественной обителью! — вновь запричитала дочь императора. — Ты перестал быть мужчиной, отдавшись светловолосому варвару…       — Матушка, ваше суждение об этой прекрасной стране не может быть верным, так как вы никогда там не бывали. Пожалуйста, не говорите больше подобного, вы оскорбляете этими словами меня и моего супруга, — обманчиво мягким тоном произнес Кириамэ, не глядя на мать. Он наконец-то напрямую обратился к родительнице, и та на мгновение затихла, пораженная льдом в его голосе.       — Конечно! — горько воскликнула она, проглотив этот лёд отчуждения, но не унялась, будучи не в силах смириться со свершившимся фактом: — Демона в твоей душе тянет к лесным дикарям, к иноверцам! К Шеморским гетерам, к летающим ящерам, недостойным именоваться драконами!..       Пока матушка распиналась, к деду вновь сунулся придворный, своей привычкой безостановочно кланяться напоминающий заводную механическую игрушку:       — Советник, ответственный за политику ведения дел с Тридевятым, скоро предстанет пред очами великого повелителя: он сейчас в городе, мы уже выслали за ним гонца.       Хунь-Юань милостиво кивнул придворному, и тот поспешно ретировался.       — Не волнуйся, Ёши, — обнадежил император внука, — я помню, что ты торопишься, посему разбирательства не затянутся надолго. Пока что…       Продолжить Хунь-Юань не успел: небеса над террасой разверзлись. Открылся портал перемещения, далеко не столь аккуратный, как получался у Серапиона. Эта дыра в воздухе громко трещала искрами молний, сияла недобрыми багряными всполохами и вообще выглядела крайне ненадежной со своими рваными пульсирующими краями. От резкого запаха серы император даже прикрыл нос рукавом.       — Что за дьявол?! — изумился подделке Серапион.       С громовыми раскатами и стрелами молний из дыры вывалилось на каменный пол окровавленное тело в грязных лохмотьях, в которых с трудом угадывались некогда богатые одежды высокородного кадайского вельможи. Раны на теле свидетельствовали о длительных пытках. В груди торчала рукоять ножа. Изрыгнув клуб едкого дыма, дыра в воздухе захлопнулась.       — О, мой брат!!! — закричала дочь императора и кинулась к полумертвому родичу.       Пересвет обнял Кириамэ за плечи, тот отшатнулся от «сюрприза», рухнувшего почти что ему на голову. Царевич прижал мужа спиной к своей груди, зашептал что-то бессмысленное успокаивающее на ухо. Но тот, разумеется, не слышал и вообще вряд ли заметил его прикосновения. Ёширо мелко трясло от понимания, что именно сейчас может случиться. А Пересвет едва не вскрикнул в ужасе: прямо у него на глазах в принце просыпался зверь! Оборотень крайне не вовремя решил вмешаться в ход событий — почуяв страх, пожелал защитить. Мышцы нихонца напряглись, прибавив в объеме, под тканью парадных одежд Пересвет это ощутил очень отчетливо — и стиснул мужа в объятиях еще сильнее, словно не желая выпускать, хоть тот пока и не рвался в бой, оглушенный. Волосы Кириамэ стремительно поседели, оборотное колдовство согнало черную краску от корней до кончиков, через секунду не оставив и следа — чистое белое серебро. Встопорщились волчьи ушки, чутко прислушиваясь в ожидании опасности. Под одеждой зашевелился хвост. На руках ногти вытянулись в острые когти. У Пересвета ушла душа в пятки.       — Ёш-ш… — прошелестел умирающий на руках у матери принца, та заливалась слезами. — Ёширо… Кириамэ… убийца! Б-будь… ты… проклят!..       И бывший начальник пограничной заставы испустил дух в объятиях своей безутешной сестры. Пятому сыну императора Хунь-Юаня, отцу принцессы Лиан-Ай перед смертью примерещилось, что нож в сердце ему всадил не кто иной как Ёширо Кириамэ собственноручно. Ашик ловко воспользовался бредом умирающего, который принимал как Ягмура, так и самого Ашика за ненавистного нихонца, которого обвинял во всех своих бедах.       Император взирал на обмякшее тело с долей недоумения и жалости, более сильных чувств на бесстрастном лице седобородого старца прочесть было невозможно.       — Кажется, нам лучше вернуться, — осторожно предложил Серапион.       Кириамэ не ответил, а Пересвет в растерянности не знал, что делать. Ведь если исчезнуть сейчас — это будет означать, что они признали свою вину, что взяли на себя ответственность за гибель отца Лианки!       — Ты! — вскинула голову дочь Хунь-Юаня, сквозь слезы бросила жестокое обвинение собственному сыну: — Ты во всём виноват! Ты опозорил наш род! Ты обесчестил Лиан! Ты убил моего брата!!! И ты еще смеешь являться сюда?! Хочешь натравить на родного деда огнедышащее чудовище?! Хочешь довести свою мать до безумия?!       Кириамэ затрясло еще сильнее прежнего, в волнении он с силой вырвался из цепких объятий любимого и сделал шаг вперед. У него даже губы дрожали, он не сразу смог совладать с голосом, чтобы попытаться объясниться с родительницей.       Та же сморгнула застилавшие глаза слезы — и увидела побелевшие волосы принца, звериные острые уши среди серебряных прядей, нервно бьющий по ногам длинный хвост.       — Оборотень!!! — завизжала мать, не пытаясь сдержать захлестнувший страх. — Я знала! Знала!!! Лучше бы ты умер младенцем!!! Зачем я тебя не убила?! Зачем я тебя родила живым?! Будь ты проклят, демон!!! Чудовище!!!       У Кириамэ ноги подкосились, он рухнул на колени — не перед визжащей женщиной, но перед императором, взирающим на происходящее отстраненно и сосредоточенно.       — Повелитель! — негромко, но твердо произнес Ёширо, устремив умоляющий взгляд глаза в глаза. — Повелитель, клянусь, не я убил вашего сына!       — Я сам это вижу, — кивнул Хунь-Юань. Сделал знак придворным: тут же подбежали слуги, расторопно унесли мертвеца, после которого на багряных плитах пола осталась лужа крови. Дамы из свиты императорской дочери подхватили рыдающую, в один миг постаревшую женщину под локти, увели прочь.       Вновь воцарилась тишина. Толпа придворных всё так же держалась на расстоянии, но более никто не смел шептаться. Стражники в цепи караула смотрели из-под шлемов настороженно, готовые в любой момент сорваться с места по приказу.       — Поднимись с колен, — велел принцу Хунь-Юань.       Тот не послушал. Наоборот, Кириамэ склонился перед дедом еще ниже, еще почтительнее, по нихонскому обычаю коснулся ладонями пола, едва не уткнулся в руки лбом:       — Прошу, повелитель, пощадите! Волею судьбы и благодаря проискам врагов я действительно сделался оборотнем. Но нет в том моей вины. Я и в мыслях не держу причинить какой-либо вред вам или ущерб великой кадайской империи. Всё, чего я желаю — жить скромно и тихо. Я хочу, чтобы наши державы обрели союзный мир и спокойствие. Пожалуйста, не отклоняйте мою нижайшую просьбу! Судьба подарила мне щедрый дар: я обрёл любимого и вместе с ним любящую семью. Пожалуйста, не отбирайте их у меня! Спасите город! Без вашего распоряжения погибнут ни в чем неповинные люди, от младенцев до стариков — колдовство не пощадит никого. Прошу вас!       Пересвет едва устоял на месте, его тоже пробрала дрожь. Видеть Ёжика у ног кадайца, униженно умоляющего на глазах всего двора — это оказалось выше всех душевных сил. Царевич шагнул было вперед, чтобы заставить его подняться, чтобы… наорать на бесчувственного старика, привыкшего, чтобы его упрашивали оказать милость? И что это дало бы переговорам? Пересвет совершенно растерялся. Может, стоит бухнуться на колени рядом с мужем? Но ведь он-то не внук, не родная кровь и к тому же теперь он сделался наследником царского трона, негоже ему ползать на земле перед чужим государем… Или сказать Серапиону, чтобы обернулся драконом и захватил старикашку в плен? Кадайцы не гнушаются подлостью, так что ж… Все эти соображения лихорадочным потоком пронеслись в голове Пересвета за краткий миг.       Императору же этого мига хватило, чтобы обдумать и вынести решение:       — Хорошо, — громко сказал Хунь-Юань, протянув руку принцу. — Будь по-твоему. Я отдам приказ этим отступникам. Твой дракон сможет перенести свиток посредством волшебства?       — Да! — воскликнул Кириамэ, резко выпрямившись, но пока что не осмеливаясь подняться, несмотря на оказанную честь, сам император всё-таки руку предложил. — Конечно, он сию же минуту передаст ваш приказ в Тридевятое!       — Вот и славно, — улыбнулся Хунь-Юань, правда, глаз его улыбка не коснулась. Или эта занавеска из бусин мешала толком понять выражение лица?       Обрадованный, Кириамэ сам не замечал, что на ресницах заблестели слезы облегчения. Словно пудовый груз растворился, освободив его сердце, позволив наконец-то вздохнуть полной грудью.       — Но и ты в свою очередь выслушай мою просьбу, — заговорил император. — Взамен на мою услугу я прошу, чтобы ты уважил меня.       У Ёширо потух взгляд в предчувствии нового несчастья. Ведь отказать Хунь-Юаню будет невозможно, после того как он одним росчерком пера, одной своей печатью на указе спасет целый город. А попросить — вернее, потребовать дед может очень многое.       — Не бойся, я не собираюсь никого казнить или пытать, — сухо рассмеялся Хунь-Юань, оценив окаменевшее лицо принца. — Я лишь хочу, чтобы ты оказал мне честь: погости у меня до лета? Можешь остаться один, можешь вместе со своим русичем. Лиан сама сюда вернется, без тебя в Тридевятом не задержится. Не воображай, что заставлю тебя сделаться пленником или заложником — буду обращаться с тобой, как подобает любящему деду обращаться с любимым внуком. Всё, что захочешь, подарю. Буду баловать и выполнять малейшие прихоти. Заставлю всех придворных и всех наместников с их дворами относиться к тебе с почтительностью. И к твоему мужу, раз он тебе так запал в сердце. Тем более царевич твой не единственный сын своего отца, и без него там обойдутся, назначат другого наследником. Ну, что молчишь? Соглашайся, я ведь не многого прошу! Всего лишь до лета. Не на всю жизнь принуждаю.       Кириамэ не опустил голову. По застывшему лицу прокатилась слеза, и он ее не почувствовал, не попытался скрыть в смущении.       Остаться даже на срок более короткий, чем просил Хунь-Юань, означало смерть. Безусловную гибель как самого Ёширо, так Пересвета и Лиан-Ай. И вновь неизбежная угроза войны: Нихония станет мстить за своего принца, Тридевятое за царевича, Кадай расколется надвое — противники Хунь-Юаня не преминут воспользоваться моментом и избавятся от надоевшего старого правителя… Как ни крути, а избежать смертей невозможно: кадайский дворец это не бесхитростный царский терем, здесь в любых покоях множество тайных ходов, бесконечное число возможностей для убийц и отравителей. Это даже не родной дворец в Нихонии — там у Кириамэ были доверенные люди, там он полжизни прожил в безопасности на женской половине, изображая принцессу, и потому успел изучить окружение в достаточной мере, чтобы научиться бороться. Там только несколько людей знали о его секрете, здесь же весь двор видел его в облике демона-оборотня. Там у него был старший брат, а здесь… Хунь-Юань просто слеп от старости, раз не видит, что последует за его предложением.       Кириамэ беспомощно оглянулся на замершего, забывшего дышать царевича. У Пересвета при виде мокрой дорожки на щеке сжалось сердце.       — Ты не посмеешь меня отослать домой! Ты здесь один не останешься! — сорвавшимся шепотом, без голоса прошипел Пересвет.       Принц кивнул. Этого он и боялся больше всего: вдвоем им здесь точно не выжить.              _______              Император Нихонии Мисомото Мотохирович изволил прогуливаться вдоль полноводного канала в сопровождении старшей супруги и подросших наследников. Погода стояла не по-зимнему чудесная, солнечная, словно осень решила ненадолго вернуться или, наоборот, весна поспешила прийти не в свой черед. В одной руке император держал большой зонт, раскрытый над головой, второй рукой поглаживал рукоять катаны на поясе. Недавно изготовленное парадное оружие в украшенных драгоценными каменьям ножнах сверкало в солнечном сиянии волшебно! Восхищенный работой мастера, Мисомото сразу же заказал такие же мечи в не менее красивых ножнах для подарка младшему брату, его русичу-мужу и общей их невесте кадаянке.       Однако куда краше и милее любых драгоценностей сейчас смотрелась императрица, чуть разрумянившаяся от прогулки. Ее величество, как положено примерной супруге, семенила чуть поотстав от императора. А тот, дыша воздухом полной грудью, с хозяйским интересом обозревая окрестности из-под зонта, увлекся — шагал широко и быстро, несмотря на тучную комплекцию, невысокий рост и кривоватые ноги развил скорость, отяготительную для уж не юной жены, которой к тому же широко шагать мешал узкий подол кимоно и высокая платформа сандалий.       На левое ухо императору жужжал старший евнух, мешая наслаждаться редким отдыхом от государственных дел. За ними по дорожке растянулась целая процессия: гуськом, один за одним цепочкой семенили советники и приближенные придворные. На прогулке от них была одна польза: они держались той стороны дорожки, что была ближе к каналу, и не позволяли расшалившимся детям по неосторожности скатиться с короткого склона берега и упасть в глубокую холодную воду. А наследники разрезвились на солнышке! Мисомото ухмылялся в черные усы, слушая визги и веселые крики. Няньки в ярких кимоно неуклюже бегали зигзагами по дорожке и по мокрой шуршащей траве вокруг стволов деревьев, пытаясь поймать озорников, одёргивали шепотом, ругали, чтобы не забывались и вели себя подобающе. Император же со смехом одёргивал нянек, чтобы не забывали, что наследники должны вырасти не робкими тихонями, а смелыми и храбрыми воинами! И если воин упадет на ровном месте и набьет себе шишку на весь лоб — ничего страшного, ибо истинный воин ран не боится и лоб обязан иметь крепкий, непрошибаемый, укрепленный многими тренировками.       Неожиданно мирную прогулку остановило странное свечение, возникшее в воздухе прямо в трех шагах перед императором. Процессия сгрудилась, пытаясь понять, что же такое преградило дорогу. В мгновение ока вокруг правителя и его семьи выросла живая стена из вооруженных охранников, (которые до сего момента искусно прятались за деревьями и кустарниками, дабы не смущать дам и не дразнить любопытных наследников видом оружия).       Все замерли, ожидая нападения. Только никто не нападал.       Мгновение-другое, и сияние над дорожкой расширилось до площади двух татами, сыпя искрами во все стороны. Мисомото не внял словам обеспокоенного старшего евнуха и не отошел подальше от непонятного колдовства. Но велел уйти императрице и увести наследников со свитой. Супруга в свою очередь сделала знак нянькам хватать детей и бежать домой в сопровождении придворных и части стражи. Сама же не отступила, беспокоясь о муже — робко умоляла его не любопытствовать понапрасну, ведь это явление вполне может оказаться злонамеренным!       Мисомото всматривался в переливы искр и мерцание, словно завороженный. И не зря заныло сердце императора: неведомое колдовство словно распороло воздух, проделав дыру сквозь пространство. Мисомото увидел перед собой обширную террасу, вдалеке высился дворец, выстроенный в кадайском вкусе. Толпу людей под тенью дворца. А прямо перед собой — хоть руку протяни и коснись! — седобородого старца в причудливой короне кадайского правителя. Возле его ног растеклась густо-красная лужа. И рядом — на коленях, бледный, испуганный, со слезами в глазах…       — Ёшихиро!!! — вскричал император Нихонии и, не раздумывая, бросился в колдовской портал.       Следом за господином ринулись два десятка воинов.       Свечение угасло, колдовство рассеялось.       Императрица, поняв, что супруг пропал бесследно, упала в обморок на руки старшему евнуху.       _____________