Принц Х Царевич - 5 (Второй том)

      — Зачем явился? — спросил Кириамэ. Хотя мог бы и не спрашивать, но надо же с чего-то начать допрос пленника.       Колдунишка поднял голову, и Пересвет невольно поразился изможденному виду: на не полностью сошедшие следы давних побоев наложились свежие синяки и раны, а теперь еще поверх сияли и алые борозды от кошачьих когтей поперек лица. Руки тоже были в отметинах, шея и ключицы, видневшиеся в растянутом вороте. Одежда на парне висела мешком, словно на костях совсем мяса не было. Не сказать, что при первой их встрече на подворье у Яги Ашик отличался упитанным видом, но теперь он выглядел гораздо хуже. Видать, Чумкум о нем впрямь заботился лучше, чем Светополк. Раньше ходил, весь обвешанный золотом, в кольцах и браслетах, нынче — даже косы заплетены кое-как. Жалкое зрелище.       — Зачем? — переспросил с издевкой Ашик, глядя прямо в глаза принцу. — А то сам не догадываешься? За местью. Тебя убить хочу. Знаю, что не получится тебя зарезать или задушить собственными руками. Но попробовать-то хочется, понимаешь?       — И что, не выходит? — ровным тоном спросил Кириамэ, и только Пересвет знал, какой огонь пылает сейчас в душе принца, сокрытый от чужих глаз.       — Как-то нет, — огорченно цыкнул Ашик. Подняв руку, стал показательно загибать тощие длинные пальцы, считая: — Стражу на тебя натравил — ты всех за рощей порезал. Светополка против тебя настроил — бесполезно. Брата своего просил, чтобы отправил тебя на верную гибель — снова ты на тот свет не ушел, за край могилы уцепился, отделался шрамами. Сейчас твоей принцессе на ушко нашептал, дал дурманного порошка ей понюхать, внушил, что тебя в живых оставлять никак нельзя — ан нет, опять не вышло! А самому тебя убить — не судьба. Звезды, понимаешь ли, не разрешают. Но я всё равно хотя бы попытался.       Кириамэ выслушал сетования молча. Только челюсти сжал, сдерживаясь изо всех сил. А мог бы одним взмахом клинка забрать жизнь — имел полное на это право. Но пока что колдун им был нужен разговаривающий. Вдруг из куража проболтается? И Ашик понимал, что прямо сейчас его убивать не станут — скалился в глаза. Сидел на полу, безоружный, а поглядывал на двух разъяренных мечников свысока.       — Это ты выкрал лютню из тайника? — спросил Пересвет.       — Я, — не стал отпираться, с нескрываемой гордостью ответил Ашик. — И кадайцам передал тоже я. Не по приказу вашего «великого» князя, а по собственному усмотрению. Он не подозревал, что я так сделаю. А я сделал.       «Великого» — он произнес это слово со смесью ненависти и жгучего презрения.       — Ты знаешь, где сейчас лютня? — продолжал допытываться царевич.       — Нет, прости! — рассмеялся колдун. — Полагаю, должна быть в пределах города. Скорей всего ближе к середине, чтобы чары расходились по всем слободам и посадам. Хотя откуда мне знать? Инструмент сильный, ее и за крепостную стену вынеси — всё равно всю столицу накроет.       — Он говорит правду, — произнес Кириамэ. — Он ничего не знает. Можно убить его, он бесполезен.       Колдун этих слов не испугался, наоборот ухмыльнулся только шире.       — Подожди, — остановил замахнувшуюся руку Пересвет.       — Чем дольше будет играть музыка, тем глубже заснут люди, — вновь заговорил Ашик. — Ваши красавицы чародейки будут искать, искать, искать… А люди заснут настолько крепко, что забудут, как нужно дышать. У них будут всё медленнее биться сердца. А кадайцы перетерпят головную боль. И уменьшающее заклятье успеет рассеяться. Когда все местные умрут, кадайцы остановят музыку. Им придется только вынести окоченевшие трупы — и город останется чистым. Даже улицы не испачкаются кровью. Уж не знаю, станут ли кадайцы хоронить ваших людей. Скорей всего просто сбросят в одну яму…       Пересвет не успел удержать принца: Ёж заставил пленника замолчать ударом сапога под ребра. Ашик сложился вдвое, коснувшись лбом пола, засипел, но не вскрикнул.       — Прости, — отрывисто сказал Кириамэ царевичу.       Сип колдуна перешел в сдавленный смех.       — Я не знаю, куда спрятали лютню, — прошептал он. — Но я знаю, кто ее спрятал. И я знаю, как заставить кадайцев ее вернуть.       — Чего ты хочешь? — спросил Пересвет.       — В обмен на город? В обмен на целую столицу?! — хрипло воскликнул колдун. И указал пальцем на принца: — Его голову. Это достойная цена, как ты думаешь, твое царское высочество, Пересвет Берендеевич?       Пересвет замер. На сердце похолодело. На короткий миг ему почудилось, что Кириамэ может согласиться на это предложение. Отдать одну жизнь в обмен на тысячи жизней ни в чем неповинных горожан, от младенцев до стариков…       — Отвернись, — приказал Кириамэ мужу. И занес клинок, намереваясь отрубить колдуну голову.       Ашик заметно побледнел, но защищаться ему было нечем. Он сел на колени и послушно пригнулся, перекинув косы на грудь, чтобы волосы не разрубило вместе с худой длинной шеей.       — Постой! — вскрикнул Пересвет. Тихо добавил: — Нельзя же так.       — Можно, — сказал Кириамэ. Оглянулся на царевича, прищурив злые глаза: — Или тебя смутили его черные, как смоль, косы?       Пересвет закрыл глаза, словно получил пощечину.       — Гомэнесай, — опомнился Ёж. Перехватил рукоять так и не опущенного меча удобнее: — Будет лучше убить его сразу. Сам подумай, сколько людей из-за него уже погибло? Даже твой брат! И сколько погибнет, если оставить его жить. [прим: прошу прощения]       — Светополк затеял предательство еще до встречи с ним, — глухо отозвался царевич.       — Но без его влияния он не дошел бы до такого позора! — закричал Ёж. Договорил тише, с трудом сумев взять себя в руки: — Без его вмешательства Светополк не пошел бы открыто против отца, а продолжал бы выжидать и тайком строить козни, как всю жизнь до того. Разве ты не видел, как твой брат изменился в последнее время? Обезумел! И это он заставил цесаревича потерять разум и человечность!       Ашик, на которого с ненавистью смотрел принц, криво усмехнулся, не разгибаясь, не поднимая головы:       — Ваш цесаревич уже до меня был прогнившим трухлявым деревом, которое могло принести лишь ядовитые плоды. Я не зачаровывал его. Не опаивал зельем. Я много раз пытался от него сбежать. Как бы я хотел, чтобы мой и его путь никогда не пересекались.       — Мы обещали Ягмуру! — вспомнил Пересвет, ухватился, как за последнюю соломинку. — Ты дал слово! Мы обещали вернуть ему брата!       Кириамэ опустил клинок. Кивнул. Убрал катану в ножны. Улыбнулся царевичу:       — Твоё сердце бесценно. Тебе жалко даже заклятого врага. Ты спас того, кто жаждет моей смерти. Того, кто не успокоится, пока не свершит месть. Хорошо, пусть будет так.       У Пересвета сердце в груди разрывалось надвое от пронзающего ощущения, что именно сейчас он совершает самую чудовищную ошибку в своей жизни. Но позволить принцу сделаться по сути палачом, казнить безоружного пленника — он не мог этого допустить.       На зов отозвались не только Марья с Марфой, прервавшие свои торопливые метания по городу, но и Серапион-Ужос явился. Дракон пояснил, что успел уже закончить с излечением цесаревны: рана оказалась не столь серьезная, как в свое время получил Кириамэ от отца Лиан-Ай. Однако Забава крайне скверно переносит боль, а что еще хуже — она слишком взбудоражена произошедшим. Даже несмотря на то, что магистр заранее напоил ее крепкой усыпляющей настойкой, цесаревна сейчас мечется, словно в агонии, и полдюжины придворных боярынь из свиты царицы с трудом удерживают ее в постели.       — Больше мы ничего не можем для нее сделать, — развел руками дракон. — Она выживет, если ее не убьет тоска.       Девчушки тоже доложили, косясь на сидящего на полу пленника: лютню пока еще не нашли. Они успели объяснить Ужосу, каков из себя этот инструмент и какой сорт волшебства использует, обмолвились, что создана лютня в замке Вельфэльзен при участии Агилольфанны, праправнучки самого Серапиона. Близняшки понадеялись, что дракон поможет в поисках. Однако Ужос не оправдал их чаяний, да и сам расстроился из-за этого изрядно — прежде ему не доводилось сталкиваться с подобными чарами, потомки его оказались талантливыми изобретателями по части колдовства. Магистр ощутил себя дряхлым старцем, отставшим от бурного течения жизни. Ему придется наверстать многое, упущенное за триста лет подземной спячки.       — Одно хорошо: лютня не действует на тебя, — заметил Кириамэ дракону. — Я проверял много раз, когда мы с тобой носились друг за другом по шахтам нибелунгов.       — Правда? Не помню, — вновь огорчился Серапион. В памяти магистра всё еще оставалось достаточно темных пятен.       От приложенного усердия девчушки уже начали мерцать и просвечивать насквозь. Поэтому использовать их для перемещения Ашика в Улус-Орду оказалось проблематично. Близняшкам строго наказали немедленно связаться с Ягой, чтобы та прислала мухоморной настойки для пополнения запаса энергии ларчика.       Оставлять же пленника в дворцовой темнице Пересвету очень не хотелось, он боялся понапрасну испытывать терпение принца. Видя это, Серапион сам предложил свою помощь. Так получалось даже лучше: в отличие от Марьи с Марфой, дракону была хорошо известна местность. Да и лагерь у Ягмура был чисто мужской, появление посреди степи двух девушек с именитым пленником могло немало смутить улусовцев, объясняться пришлось бы куда дольше, а времени терять сейчас никак нельзя.       Просканировав Ашика, который за весь разговор ни сдвинулся с места, лишний раз не шевельнулся, Марья с Марфой подтвердили, что колдовской резерв его почти полностью опустошен. Жалкие искры силы он тратил на поддержание собственной жизни.       — Какое тут колдовать! У него все внутренние органы отбиты, держится на чистом упрямстве и на последних крохах магии, — шепотом воскликнула Марья, докладывая царевичу. (Кириамэ более не проявлял к пленнику видимого интереса: закрыв створы витражного окна, чтобы в зал не заметало снегом, он, недовольно нахохлившись, сел в сторонке, скрестив руки на груди, предоставляя супругу полную свободу действий).       — Если найдет, чем восполнить резерв, сможет маленько приколдовывать, — поправила сестру Марфа. — Только в этом случае помрет еще быстрее: не через пару недель, а через пару дней. Это ж надо, самому себя так ненавидеть! Загнал сам себя в могилу одной ногой.       После их слов Пересвет еще больше утвердился в правильности своего решения, перестал нервно оглядываться на мрачного мужа.       Перед тем, как открыть портал, Серапион потребовал от колдуна страшной клятвы и сверх того скрепил оную своей особой магистрской печатью:       — Клянусь никогда не возвращаться в Тридевятое царство, — послушно произнес Ашик. — Клянусь не причинять вреда царской семье. Если нарушу данное слово — умру в тот же час.       — Грош цена его клятве, — презрительно бросил Кириамэ, не удержался, фыркнул: — Он только рад будет умереть ради мести!       Пересвет задумался, чем же таким важным заставить поклясться Ашика, если у него ни семьи по сути нет, ни жизни нормальной?       — Будь по-твоему, — усмехнулся Ашик, не спуская пронзительных глаз с принца: — Клянусь, что не буду строить козни против царя Берендея и всех его родных, связанных с ним кровью, против его слуг, подданных и всех русичей, вместе взятых или по отдельности. Клянусь жизнью того единственного человека, который меня любит — жизнью моего брата Ашк-Ягмура. Всеми его табунами, беременными кобылицами и травой на ордынских пастбищах. Теперь ты доволен?       — Погоди! — почуял подвох в его словах Пересвет.       Но Кириамэ отмахнулся от царевича, велев ему помолчать.       — Теперь поклянись, что откажешься от мести… — потребовал Ёширо, и Ашик вспыхнул было, вскочил на ноги. Но принц властно договорил: — …откажешься от мести, от самых помыслов отомстить за смерть мурзы Чумкум-гея, если для этого тебе придется намеренно причинить вред своему брату, пролить его кровь, прервать его жизнь, равно как пролить кровь или же убить его воевод, дружинников, воинов или слуг.       Мгновение осмыслив сказанное, Ашик кивнул:       — Клянусь.       — Но ведь… — заикнулся было Пересвет. Только принц осадил сомневающегося супруга ледяным взглядом:       — Мне достаточно этой клятвы. Ее он не нарушит. Верно, Ашк-Ишин?       Ашик кивнул.       — Ты ведь умеешь видеть будущее? — подойдя ближе к пленнику, негромко спросил Кириамэ. — Поэтому ты был так уверен, что я не убью тебя на месте. Ты ждал, что мы отправим тебя к твоему брату. Ты хотел этого.       Тот не ответил, лишь отвел глаза. Но принц увидел ответ даже за опущенными веками. Более разговаривать не имело смысла. Кириамэ кивнул магистру, что они могут уходить.       Ашик, не скрывая любопытства, следил за каждым движением дракона, ловил каждый звук в стремительной неразборчивой абракадабре заклятия, когда тот открывал в воздухе прямой переход в лагерь Ягмура в Улус-Орде. Пересвета насторожило, как загорелись глаза их пленника. Оставалось запоздало надеяться, что Ашик не такой талантливый колдун-самоучка, каким его, помнится, самодовольно представил Яге сам Чумкум.       Они ушли, девчушки вернулись к поискам. И царевич вновь остался наедине с принцем.       — Не хмурься, всё будет хорошо, — окликнул Пересвета Ёж. Улыбнулся, пытаясь ободрить.       Но Пересвету от этой печальной улыбки сделалось еще тяжелее на сердце. Даже последовавший поцелуй, нежное касание губ к приоткрытым губам не слишком помогло.       — Я найду выход, — уверенно произнес Ёширо.       — Угу, — отозвался царевич, боясь представить, какую цену готов заплатить его возлюбленный за благополучный исход. Благополучный для Тридевятого царства, для столицы, для царского семейства. Но вряд ли он окажется таким для самого принца.       _________       Ашк-Ягмура одолевала хандра. То ли предчувствие будущего, то ли печали прошлого — он не мог понять, да и не пытался разобраться. В жаркие зимние ночи сердце улусовского князя помогали согреть приближенные воины. Хмурые зимние дни скрашивали игры с законно полученной игрушкой. Правда, игрушка быстро «пообтрепалась» и уже начинала надоедать — что ж, значит, скоро пора выбрасывать.       В полумраке княжеского шатра пахло палёным. Кусочки ладана, тлеющие на углях согревающей шатер жаровни, не могли перебить своим ароматом запах пыток. Ягмур брезгливо морщил нос, но пока было рано звать слуг, чтобы убрали пленника с глаз долой в земляную яму, заменявшую в лагере ордынцев тюрьму.       Юный князь, откинувшись на ложе, прикрыл глаза, сквозь ресницы лениво разглядывал почерневшее тело, подвешенное к столбу за скованные руки: оскоплен, ступни сожжены огнем, ногти на руках повыдерганы. Отметины плетей и переломанные кости в достатке. Всего ровно столько же, сколько Ягмур насчитал на мертвеце, найденном в отхожей яме на задворках кадайской крепости. Осталось лишь ослепить и посадить на кол. Но это удовольствие ордынец по понятным причинам оставил напоследок. Какая удача, что ни единая черта потемневшего от копоти и безумия боли опухшего лица бывшего кадайского вельможи не имела достаточного сходства с чертами его дочери, в противном случае утолить жажду мести было бы сложнее.       Меланхолию князя нарушил любимый полководец темник, явившийся с нежданной вестью: мгновение назад посреди лагеря разверзся воздух, открыв колдовские двери в иноземье, откуда вышли двое — маг западной внешности с огненного цвета волосами и Ашк-Ишин собственной персоной. Ягмур, не смея верить счастью, мигом подхватился с места, кинулся встречать дорогих гостей, позабыв обо всём на свете. [прим: темник — высший военный чин, под началом имевший 10 000 воинов.]       — Неужели нихонец сдержал свое слово?! — вместо приветствия воскликнул князь. Горячо обнял посланца Тридевятого царства, расцеловал в обе щеки на глазах у войска. Измученного бледного брата Ягмур прижал к груди и долго не желал выпускать, словно так пытался поделиться с ним своей силой и здоровьем. Однако при всей пылкости целовать не стал, и Ашик понял, что для войска князя он объявлен не дорогим гостем, но драгоценным пленником, за которым следует тщательно присматривать. С трудом держащийся на ногах колдун обидчиво усмехнулся.       На искреннее желание ордынца отблагодарить магистра за доставленную радость Серапион отвечал вежливым отказом. Не согласился погостить, отклонил приглашение разделить с князем трапезу, не принял щедрые дары ни в виде пушнины, ни золотом, ни самоцветными каменьями. Откланявшись, дракон не пробыл в улусовском стане ни единой минуты дольше необходимого.       Не успело еще полностью рассеяться слабое сияние после закрывшегося за магистром портала, Ашик оттолкнул от себя младшего брата и ринулся буквально руками ощупывать пустой воздух, выискивая следы колдовства, ловя обрывки заклинаний. Ягмур не обиделся нисколько и не удивился странному поведению — привык к подобному с малых лет.       — Теперь я тебя не отпущу от себя ни на шаг, — вздохнув с невероятным облегчением, пообещал молодой князь. Крикнул в сторону: — Что стоите? Старшего брата вашего повелителя встречайте! Нагрейте воды для мытья, подберите чистую одежду и лучшие меха. Принесите еще жаровен в мой шатер. И приготовьте пир! Разрешаю сегодня открыть самое дорогое вино! Все пить будем, всем миром праздновать: Ашк-Ишин наконец-то вернулся на земли отцов!       От приметливого взгляда Ашика не укрылось то, как смотрят люди Ягмура на него, новоявленного княжеского брата. Мало кто из них до сего дня видел беглого колдуна-самоучку, слишком давно он покинул родные степи. Но, похоже, все без исключения были о нем весьма наслышаны. Отборные рослые воины, гордость и страсть Ягмура, не торопились подходить ближе, искоса бросали на пришельца взгляды недоверчивые, изучающие. Верно, как же еще смотреть на того, кто по праву рождения должен был стать их князем вперед младшего брата, но отказался от титула и власти, сбежав на чужбину за любовником, таким же отщепенцем, лишенным наследства, а сейчас стоит перед ними в неприглядном виде, окровавленный, избитый, заморенный.       — Господин мой, — негромко напомнил Ягмуру темник, — кадайца выбросить обратно в яму? Шатер проветрить надо бы перед трапезой, а то дух тяжелый, неаппетитный.       — Чуть позже, — кивнул князь, — хочу похвастаться брату!       Ягмур лучезарно улыбнулся, и у воеводы невольно в ответ улыбка наползла на всю ширь вислоусой физиономии. Ашик брезгливо скривился. Заметив его гримасу, темник мигом посуровел и мысленно дал себе зарок за подозрительным братцем приглядывать в оба — и другим приближенным наказать, чтобы не теряли бдительность.       — Кто это? — поначалу Ашик смотрел на полумертвое тело без интереса. Колдуна и так мутило от слабости, а тут еще и от запашка в носу свербило.       — Кадайский принц, — объявил Ягмур, лаская брата теплым любящим взглядом. — Пятый сын императора Хунь-Юаня. Убийца нашего отца.       Ашик вскинул брови. С долей уважения взглянул на младшего, удивляясь, как тот удержался и не прикончил убийцу сразу же на месте. Надо же, пытать научился! Да так кстати растянул мучения несчастного пленника, что и на долю Ашика кое-что перепадет.       Ягмур расцвел от невысказанной похвалы. Охотно прижался к брату, стоило тому поманить, раскрыть объятия. И пусть оба были одного роста, а Ягмур даже чуть шире в плечах и далеко не столь тощ, понять, кто из них старший, было не сложно по одним лишь красноречивым взглядам.       — Знаешь, смешно: в бреду он называет меня Ёшихиро Кириамэ! — смущенно поделился князь. — Наверное, путается из-за той затеи с двойниками, когда мы штурмовали крепость. Я тебе потом расскажу, было весело!       — Потом, — согласился колдун.       Ашик приник разбитыми губами к сочным губам младшего. И молодой князь ответил. Сперва чуть-чуть удивился вдруг пробудившемуся рвению, распахнул глазищи от неожиданности. Но Ашик нежно заставил его приоткрыть рот пошире, проник языком вглубь, принялся с упоением играть, дразнить, ласкать. И Ягмур в блаженстве прикрыл глаза, расслабился, позволяя обнять себя еще крепче, сам обвил руками за шею. Не разрывая сладкого лобзания, юный князь с намеком потерся бедрами о бедра брата. Томно застонал в губы голосом, сделавшимся низким от нахлынувшего желания…       Темник немного отогнул ковер, служивший в шатре дверью, заглянул в щель. Стиснул челюсти от накатившей волны ревности. Сколько ни видал своего князя в объятиях других воевод или даже сотников, а ревновать никогда не думал. Что же сейчас за блажь приключилась?.. Однако вроде бы никакой опасности нет — родной брат, одна кровь, имеет право. Не ему, простому любовнику княжескому, возвышенному его волей от конюхов, судить своего господина и правителя, диктовать, с кем тому ложиться в постель, а кого гнать взашей.       …Ашик целовал и раздевал. Ягмур подчинялся — и увлекал в распутных играх всё дальше. Всё жарче. Они упали на ложе, едва ли заметив, когда успели лишиться всей одежды. Ягмур с жалостью зацеловывал синяки, зализывал шрамы на теле старшего. И отметины пропадали на глазах. Даже внутренние разрывы срастались, излияния крови залечивались, даря колдуну непередаваемое блаженство тепла. Жизни! Всё существо заново наполнялось силой, каждая жилка звенела счастьем. И эта сила была родная, точно как своя, он мог пить ее бесконечно! Как мог забыть Ашик о брате?! Как мог не помнить о его даре! Ягмур был одарен не меньше его, но иначе — он никогда не стал бы колдуном, при всем желании не выучил бы ни единого заклятья. Улусовский князь обладал секретным талантом лекаря — и расточал свой дар на близких и на своих любовников. Ордынцы были преданы своему господину до могилы, и не только потому что он такой красивый, умный, добрый к своим людям и беспощадный к врагам. Ягмур, иной раз помимо собственной воли, умел любого зачаровать одним лишь голосом и улыбкой. Даже Тыгыдым не избежал его тайных чар. И волшебство это, коснувшись человека однажды, уже никогда не теряло над ним своей власти, ничем его нельзя было развеять. Впрочем, никто и не желал «разочаровываться» — это было бы так же странно, как пожелать возненавидеть солнечный свет! Самых же близких князь привязывал к себе всей душой без остатка, стоило ему хотя бы раз одарить их своей любовью, наполнить своей силой, напоить бьющей сквозь его тело чистейшей энергией самого мироздания, сходной с порывами весеннего ветра, с лучами летнего солнца, с плодородным дождем, заставляющим расцветать даже сухую степь. Если б на то было его желание, с такой способностью он легко смог бы поработить все земли вокруг и далеко за горизонтом! Ашик всегда удивлялся легкомысленной расточительности и лености брата — странно не желать всемирной власти, если имеешь на то полное право и возможность. Впрочем, Ягмур еще так молод — кто знает, куда приведет его судьба? Хотелось бы Ашику увидеть младшего во всём блеске и величии зрелости, но выбор сделан.       — Никогда тебя не отпущу! — шептал Ягмур сквозь вздохи. Разложенный на шелковом ковре ложа, на ворохе подушек, обнаженный, белокожий, горячий, он выглядел сказочно прекрасным двойником своего брата, оседлавшего его бедра. — Я дам тебе всё, что ты захочешь! Табуны, зерно, войско, золото — только скажи, сколько! Хочешь, отдам княжение? И сам сделаюсь твоим прислужником. Только не бросай меня больше, слышишь?       — Да!.. Да!.. — всхлипывал-выстанывал Ашк-Ишин, объезжая своего младшего, словно норовистую кобылку. Присев на коленях, держась на вытянутых руках ладонями на груди брата, он резко подбрасывал бедра вверх и так же резко насаживался на твердый ствол. Еще и еще, хотя дыхания хватало едва, а сердце колотилось, грозя порваться в груди о ребра. Он не слышал его слов, его мольбы. Ашик потерялся в сверкании блаженства. О, небеса! Какое это наслаждение — ощущать внутри себя тесное трение, сжимать входящий член до искр в глазах любовника и в собственных! Не то что слышать хлюпанье в порванном нутре, не терпеть разрывающую, как сотни лезвий, боль.       Ашик пил вливающуюся в него силу жадно, словно потерявшийся в пустыне странник, вдруг чудесным образом обретший родник с освежающей, хрустально-ледяной водой. Ягмур раскинулся под ним в полуобмороке, стоило семени выстрелить в жаркую глубину. Однако Ашику было мало — он не останавливался, не отпускал ствол брата, благо тот не опал, а остался упруго-налитым. Ашик не собирался кончать так быстро — он хотел больше! И он получал. Ягмур отдавал даже сейчас, забывшись в утомленной неге, нисколько не меньше — он отдавал столько, что хватило бы на излечение десятерых израненных до полусмерти воевод! Ашик в голос стонал от блаженства, восполняя запасы теперь не только телесной силы, но уже колдовского могущества. Ему нужно много! Очень много. Ради свершения мести он готов выпить собственного брата, предать доверие. Впрочем, Ашик ведь поклялся нихонцу, что не убьет улусовского князя и не прольет его крови — о семени разговора не было! При этой мысли колдун не удержался от хмельного смешка. И он вновь припал к сочным губам — с требовательным поцелуем. Благодарным поцелуем…       Так и не растратив собственное семя, но наполнив всё своё существо звенящим блаженством и пьяноватым ощущением всесилия, Ашик с легким сожалением сполз с уплывшего в глубокий обморок брата. Растянувшись рядом, плечом к плечу, колдун погладил князя по щеке.       — Прости, — прошептал он. — Я не могу с тобой остаться.       Ягмур отдал так много, что поток бешено фонтанировавшей энергии опалил его сердце. Ашик надеялся, что брат сумеет восстановиться. Конечно же, он несомненно излечит себя, как легко излечивал других. Но по крайней мере дважды обновится луна на небосводе, прежде чем улус-ордынский князь сможет подняться с постели. Колдун острой болью ощущал свою вину перед ним, единственным человеком, который любит его, не смотря ни на что. Даже это последнее предательство Ягмур простил бы ему — если б не данное князем нихонцу слово, что он сделает всё возможное и невозможное, чтобы удержать старшего брата от мести.       — Прости меня, — повторил Ашик.       Поднявшись, он торопливо оделся, позаимствовав вещи князя, ведь собственные, пропитанные кровью и порванные, никуда не годились. После чего подошел к всё так же висевшему в оковах пленному кадайцу. Положил ладонь ему на голову, на лоб. И ухмыльнулся, когда бывший придворный вельможа очнулся и с трудом открыл заплывшие глаза.       …Когда спустя полчаса, не слыша характерных криков и стонов, верный темник решился всё-таки проведать своего князя, в шатре он обнаружил только одного человека. Ни колдуна, ни кадайского пленника не было. Следов побега так же не нашлось, сколь потом ни искали.       Ашк-Ягмура сбежавшиеся на крик темника воеводы еле узнали: тело высохло изнутри, кости грозили порвать поблекшую кожу, лицо больше напоминало череп, под глазами залегли синие тени. Сердце билось едва слышно, редко-редко, а дыхание улавливалось с великим трудом. Князь больше часа не приходил в сознание. Когда же открыл глаза, то не сумел вымолвить ни слова.       — Проклятый колдун! — прошипел темник, сжимая в медвежьих объятиях любимого князя. — Знать бы, где его искать — из-под земли бы достал и на собственных кишках бы повесил!       Ягмур слабо шевельнул рукой в ответ на эти слова — и воевода подхватил его кисть, теперь напоминающую птичью лапку, прижал к своим губам, пытаясь согреть дыханием. Слезы покатились из глаз, не привыкших к влаге. Ягмур же вытянул вверх тонкий палец и приложил ему поперек губ, словно бы запечатывая. Сидящие вокруг постели прочие военачальники поняли этот безмолвный жест:       — У колдуна не было выбора, — со вздохом произнес один из приближенных. — Хорошо хоть не убил.       Ягмур в знак согласия прикрыл бездонные глаза полупрозрачными, словно пергамент, веками. Пушистые ресницы на фоне восковых скул казались еще длиннее.       Полушепотом воеводы завели разговор на тему, как не дать узнать посторонним, что князь захворал и еще долго не сможет сесть в седло. Просочившись за пределы становища, подобная весть легко может послужить искрой для начала войны с соседями или, того хуже, междоусобицы. Второе, что волновало всех — это очередность, кому из них первым ложиться к князю греть постель. Даже тощий, как мумия, он оставался для них желанным возлюбленным.       — Ночи нынче холодные! А от него лишь кости остались — закоченеет насмерть! — рассудили ордынцы. И решили, пока князь так плох, первое время ложиться с ним по двое, сторожить с обеих сторон.       Ягмур рассмеялся бы, но сил хватило только на бледную улыбку. Расценив это как добрый знак, воеводы рванули кто куда: за сладким вином, положенным больным для поддержания сил, за разваристой рисовой кашкой, за кумысом, за свежими углями для успевшей остыть жаровни.       ___________       — Ты прекратишь ходить за мной по пятам? — не скрывая раздражения, спросил наконец Ёж в лоб.       — Что ты задумал? — спросил в свою очередь Пересвет.       — Ничего, — резко отвернулся принц. — Иди к родителям, ты им сейчас нужен.       — Прямо сейчас не нужен, — возразил царевич. — Их Баюн умурлыкал.       Царя с царицей они вдвоем проведывали четверть часа назад. Дарёна напоила всех успокоительными настойками до икоты и уложила отдыхать: Берендея Ивановича и Василису Никитичну в опочивальне царя, а отца Федора и дядьку Изяслава в смежной гостиной, чтобы самой далеко не бегать, коли кому-то что-то понадобится. Между их величествами на кровати во всю длину развалился ведьмин кот, громогласным урчанием прогоняющий кошмары и печали и навевающий сон всем своим блаженствующим видом — сладкий и оздоравливающий, в отличие от тяжелого морока лютни, что окутал весь город. Забава под присмотром боярынь тоже отсыпалась.       Вновь посыпал снегопад, притворившийся преждевременно наступившими сумерками. Серебристая мгла окутала дворец, принеся обманчивое умиротворение и временное затишье. Однако до вечера было еще далеко — день нынче выдался на редкость долгий.       Оживленно было только на парадном крыльце царского терема, выходившего на площадь. Оттуда Хродланд и Войслава наблюдали за попытками Лиан-Ай договориться с представителями кадайской армии лилипутов. Принцесса оставалась по эту сторону ворот, благоразумно не покидала пределы защитного барьера, по-прежнему поддерживаемого магией ларчика, заново подзаряженного мухоморной настойкой Яги. Выборные переговорщики так же не смели вступить под купол. Так и приходилось напрягать голосовые связки обеим сторонам. Причем чем больше хорохорились в своих запросах кадайцы, тем труднее было принцессе удержаться от хохота — уж очень забавно они пищали, уменьшенные Хродландом до размеров кукол. Недавние печальные события, беспокойство за женихов, сила воли, гордость императорской внучки — ничего не помогало, стоило услышать очередное напыщенное заявление коротышек, с выражением произнесенное комариным голоском. Лианка прыскала слегка нервными смешками в кулачок, утирала слезы, и упрямо начинала по пунктам заново. А Войслава на крыльце злилась и больно шпыняла в бок веселящегося муженька: припомнила, как сама побывала живой куклой по вине Хродланда. Ей тогда было совсем не до хиханек!       Проведав после спален крыльцо терема, Кириамэ удостоверился, что переговоры топчутся на месте.       Так же не могли похвастать успехами Марья с Марфой. Дуня, воспитанница Рогнеды Ильгизаровны, спешно готовила новые порции мухоморной настойки из засушенных по осени грибов, ибо близняшки стали требовать бутылку за бутылкой, и полки в избушке ведьмы стремительно пустели. Пересвет через блюдечко извинялся за доставленные хлопоты, обещал возместить и отплатить, а на прибегавших с докладом девчушек поглядывал с беспокойством: уж очень обе раскраснелись, после пятой-то бутыли, влитой в ларчик, стали подозрительно икать в ладошку и не к месту подхихикивать. Царевич всерьез опасался, как бы в процессе бурных поисков не оказалась разобрана по бревнышку крепостная стена. Лишь бы колокольни кверху тормашками не перевернули, воткнув в землю маковкой. Или еще что… Мало ли взбредет в девичьи головы?       Кириамэ метался по дворцу, словно дикий леопард в зверинце по тесной клетке.       — Мы оказались заперты здесь, понимаешь? — спустя час после отбытия магистра в Улус-Орду не выдержал принц, поднял голос на безропотного супруга. Царевич ничем не заслужил окрика: просто тенью следовал за возлюбленным, не отставая, но и не рискуя приставать даже с расспросами. — Нас обложили, словно медведя в собственной берлоге! Мы не можем выйти в город, мы не можем вывести войско против неприятеля! Ну почему я не разбил эту проклятую лютню еще тогда?! Зачем разрешил девчонкам спрятать ее в змеином логове? Зачем?..       — Даже не думай удрать в город в одиночку! — твердил одно и то же Пересвет. — Ты этим ничего не добьешься, только хуже сделаешь.       Ёж кивал — и начинал метаться по новому кругу: от Дарёны к Забаве, к крыльцу. К запертым в подвале стражникам-предателям. К мающимся от скуки и безделья наемникам, братающимся некрепкой медовухой со стражниками, что подтвердили клятву царю Берендею на Святом Писании. Даже к поварихам заглянули пару раз: распорядились готовить ужин на скорую руку без излишеств, предупредили о новом особом госте — черном коте обжоре.       Еле хватило душевных сил, чтобы дождаться возвращения Серапиона-Ужоса.       — Простите, что так долго! — извинился дракон. — Я всё-таки на обратном пути завернул к Рогнеде еще раз, забрал от нее кое-что. Мало ли пригодится, такими вещами не шутят…       — Перенеси меня в Кадай к Хунь-Юаню! — вместо приветствия бросился к магистру Ёширо, схватил за грудки. — Я буду на коленях умолять, но упрошу его пощадить город!       — Хорошо, — помедлив секунду, кивнул дракон.       Пересвет дышать забыл от возмущения — на его взгляд Ужос обдумывал эту просьбу слишком недолго! Царевич потребовал у обоих подумать еще раз, получше! Хорошенько! И отказаться от безумной затеи, которая безумна, как ни раздумывай!       Однако сбивчивые доводы царевича никто не слушал.       — Рогнеда наконец-то нашла пропажу! — продолжал невесть чему обрадованный дракон, обращаясь по большей части к принцу, который хоть и не слушал, занятый своими мыслями, но молчал и кивал, в отличие от Пересвета, не пытался перебить. — Баюна сюда отправила, а сама кошачий тайничок разорила, пока он не видит. Там и оказалось! Давно еще, говорит, пока котёнком был, заиграл, а она уж всю избушку вверх тормашками перевернула!..       В разговор вклинилась Шеморханка: подбежала, обняла жениха, привстав на цыпочки, потянулась за поцелуем:       — Я с вами! Давно хотела на этого Хунь-Юаня поглядеть, — объявила Ясмин. На новый протест Пересвета с напускным недоумением заметила: — Ничего там не будет опасно! С Серапионом-то. Правда, любимый? — она повисла на руке дракона, прижимаясь всем телом. — Если что, Серапионушка нас мигом обратно перенесет, этот старикан и караул кликнуть не успеет. Верно, дорогой?       — Кстати, Ёжик, ты в этом виде к императору на аудиенцию отправишься или переоденешься? — уточнил магистр, он-то был готов открыть портал перехода хоть сию минуту.       Кириамэ на замечание вспыхнул, кивнул и убежал наряжаться для встречи с высокочтимым дедом. Ясмин тоже улетела, ибо негоже с императорами в простом домашнем платье беседы вести.       — Смирись, — дракон положил руку на плечо царевичу. — Такова его судьба, этого не изменить никому — ни мне, ни тебе.       Подошел и Хродланд:       — Не зря котик мечется, чует, что дело driyan, — сказал он. — Мы с Лиан еще никому об этом не говорили: выглянули с ней тайком из дворца, на пару минут — так ей пришлось меня назад затаскивать волоком за шиворот. Лютню, похоже, повредили, nekhristi эдакие. Мне ли не знать, как инструмент звучать должен! Я же сам при котике струны натягивал, настраивал, эх... — Он огорченно махнул рукой, то ли так лютню испорченную было жалко, то ли еще что. Оказалось второе: — В общем, если замок Агилольфанны благополучно проспал три года, то у нас сейчас счет идет на дни. Лютня усыпляет всё живое, только погружает не в крепкий сон, а в необратимую смерть.       — Неужели нет другого выхода? — внутренне обмер Пересвет. Беспомощно оглянулся на магистра: — Нельзя ли волшебством перенести всех отсюда подальше?       — Чары расходятся очень далеко, на семь миль вокруг, — сказал Серапион-Ужос. — Я могу перенести на безопасное расстояние тех, кто сейчас находится во дворце. Но что делать с городом? Забрать всех жителей, тем более со скотом и домашней живностью, даже мне не под силу.       — Берендей Иванович не согласится бросить свою столицу, — заметил Хродланд.       Пересвет кивнул. Выхода действительно не было. Оставалось надеяться, что Хунь-Юань проявит благородство и признает затею с лютней бесчестной.       Кириамэ вернулся первым, необычно быстро управился: облачился в тот самый наряд, в котором впервые предстал перед царским семейством. Волосы убрал под шнурок, благо отросшей длины уже хватало, чтобы подвязать традиционный хвост, пусть и не такой длиннющий, как был в незабвенный день первой встречи. У Пересвета сердце сжалось от нахлынувших воспоминаний и от скверных предчувствий. (Правда, лицо белить принц не стал, только чуть-чуть веки подвел и мазнул тушью по кончикам ресниц.)       Спустя минуту явилась и запыхавшаяся Шеморханка в лучшем своем платье с откровенным декольте — ну истинная придворная дама! Волосы наспех заколола в высокую прическу, на плечи накинула пушистый мех, шею замотала жемчужным ожерельем.       — Если придется, смогу отвлечь внимание стражи, пока Серапиончик колдует, — кокетливо улыбнулась Ясмин, приподняв оборчатый подол и показав щиколотку в шелковом прозрачном чулочке. Хродланд тоже оценил — туфельки на каблучке по последней франкийской моде были чудо как хороши.       Не забыла она спрыснуться своими особыми духами. Хотела из флакончика и Кириамэ обрызгать на всякий случай, вдруг в переговорах поможет. Но тот спрятался за царевича, из-за его плеча грозно глянул на расшалившуюся не ко времени подругу, и Ясмин отступилась.       — Счастливого пути! — на прощанье улыбнулся Хродланд.       — Прикажи Марье и Марфе, пусть слетают к Агилольфанне и уговорят или выкрадут мастера, который эту лютню сделал! — осенило Кириамэ за шаг до перехода. — Если не поможет отыскать, то во всяком случае он поможет ее правильно обезвредить.       — Струны-то порвать и я сумею, — пожал плечами Хродланд, — но как скажешь, передам.       Пересвет взял принца за руку, крепко переплел пальцы. Как будто царевич оставит своего мужа, позволит сбежать без него!       _____________