Самый тяжкий грех

      Вейдер был вымотан и слаб. И он чувствовал, что запутался окончательно. Он слышал голос сына будто издалека.       «Я никогда не буду убивать того, кого люблю».       Любовь? Вейдер знал, что такое любовь, он знал ее дважды. Его разум устал, устал от вечной битвы тела и духа, он был слишком уязвим для воспоминаний.       Воспоминания о теплых мягких объятьях и нежных поцелуях теперь были немыслимы. Он не чувствовал человеческое тепло более двух десятилетий. Он даже не мог вспомнить… Или мог? Головокружительные образы прошлого наполнили его разум. Ощущения, цвета, а потом и мелодичные тона человеческого голоса. Вейдер чувствовал свет и комфорт, и счастье. Он был окружен любовью.       Любовь? Этот мальчик, который окончательно победил его, исповедовал любовь. Была ли эта любовь орудием победы? Использовал ли он ее для того, чтобы напасть, убить, покалечить?       Мальчик отвернулся, отбросив свой световой меч, пощадив жизнь Вейдера. И сейчас… Вейдер слышал крики, и ему казалось, будто он снова в огне. Он сосредоточился, собрал все силы, чтобы поднять голову и попытаться определить источник этой интенсивной боли.       Сквозь красноватые линзы маски он увидел яркое свечение вокруг своего сына, исходящее от Палпатина. Он узнал в зубчатых полосах молнии Силы.       Палпатин напал на его сына.       Его сына, который сохранил ему жизнь.       Люк корчился под молниями императора, горло разрывалось от криков, которые он был просто не в силах сдержать. Он зажмурился в отчаянной попытке игнорировать атаку, игнорировать боль, игнорировать воспоминания, которые всплыли на поверхность памяти.       Он не чувствовал себя так плохо, когда подвергся первой атаке Палпатина либо потому, что ситх в первый раз не воздействовал на него так интенсивно, либо сила императора возросла тысячекратно. Но боль была не единственным, что создавало этот кошмар. Кроме боли были еще и воспоминания. И тот факт, что его ментальные щиты были полностью уничтожены, раскрывая его разум, его сердце и его душу перед Палпатином.       Воспоминания о том, как Император овладел его телом, как он использовал Силу, чтобы увеличить повреждения Люка, как сопровождал сексуальное насилие физической болью от молний, приводя его к невыносимой агонии. Палпатин всё понял сейчас и изменил тактику.       Люк выгнулся, чувствуя как фантомный фаллос входит в его прямую кишку с огромной скоростью, сознание помутилось в белом мареве боли. Он не чувствовал ничего кроме боли, ничего кроме стыда и страха, и болезненной надежды, что он вскоре умрет и освободиться от страданий.       Его отец не должен был видеть это.       Вейдер тяжело поднялся на ноги, чувствуя, как отчаяние сына закручивается вокруг него, обвивает неконтролируемыми волнами. Какое-то знакомое чувство шевельнулось внутри, но он понятия не имел, что именно. Он просто знал, что ненавидит Палпатина, напавшего на его сына.       Разум Люка был раскрыт настежь, он не в силах был спрятать свои глубочайшие тайны. Он видел сейчас все, перед внутренним взором бушевали непрошенные образы. Физическая боль заставила его разум поднять все воспоминания об изнасиловании, о времени, когда он стал жертвой грязной похоти Палпатина.       Вожделение, нечестивое желание Палпатина, стремящегося завоевывать и доминировать, стремящегося причинить как можно больше боли. Люк знал, что его тоска по отцу выходит далеко за рамки вожделения. Он кричал отцу, звал его голосом и душой, стремясь обрести свободу от этой бесконечной чудовищной пытки его души. Его сердце разрывалось, и лишь отец мог спасти.       Разум Вейдера наполнился образами, болезненным бредом воспоминаний из самых дальних уголков разума сына. Он пошатнулся под тяжестью этих картин, когда они ворвались в его разум. Люк даже не пытался ментально дотянуться до него, это было автоматическим бессознательным рефлексом. Сын стремился к нему – к отцу, к возлюбленному.       Вейдер ощутил, как мальчик нуждается в нем сейчас, больше, чем когда бы то ни было, и ответом на эту безмолвную мольбу стали сострадание и милосердие, шевельнувшиеся внутри. Он должен был защитить своего ребенка.       Люк был ранен. В темных уголках разума Вейдера возникли воспоминания…       Вспышка синего света. Та же агония звучит в их связи с Люком, когда он сидел в зале Совета. Плач Падме…       Он вспомил её имя. Имя, которое он так долго пытался забыть.       Люк отнял его у Падме. Но это было не так! Люк был всем, что осталось у него от Падме!       Когда-то давно кто-то сказал, что он любил Падме еще больше из-за Люка. Вейдер знал, потому что этим человеком был он сам.       И он предал Падме. Падме, которая защищала Люка, которая не испытывала к Люку ненависти, даже узнав правду.       Его сердце сказало ему: «Она поймет твою любовь к нему». Так говорила та часть, что оставалась Энакином.       Вейдер вспомнил имя, которое произносила его мать, его наставники, Падме. И Люк.       Люк любил ту часть Вейдера, которая любила Люка.       Боль вдруг отступила, и Люк свернулся в защитной позе эмбриона. Голос Палпатина ворвался в его сознание, как песчаная буря, раздирающая и смертельная.       - Теперь ты понимаешь глупость любви. Любовь есть лишь похоть, жадность и страх потери!       Люк знал, что это ложь. Он верил в чистоту истинной любви.       - А теперь, юный джедай, глупый мальчишка, ты умрешь!       Боль снова нахлынула, а разум вновь оказался в водовороте неконтролируемых вспышек воспоминаний. Позор изнасилования, сожаление о сокрытии правды от Энакина, подозрительного взгляда Леи…       И Вейдер увидел воспоминания. Увидел шокированную словами Люка принцессу, почувствовал угрызения совести Люка, почувствовал…       Вожделение Палпатина.       Палпатин подверг его сына изнасилованию.       Палпатин лгал о предательстве Люка, манипулируя полуправдой. Люк скрыл истину, но Палпатин извратил ее. Он сказал, что мальчик желал Вейдера. Но Палпатин был тем, кто не знал любви, а испытывал лишь грязную похоть, которую он и обратил на Люка.       Энакин Скайуокер бросился вперед, поднимая Палпатина над шахтой реактора. Молния пронзила его тело, замыкая электронные системы костюма, но Энакин проигнорировал это, проигнорировал сокрушительную боль от атаки его «учителя». Раб взбунтовался против хозяина.       Его больше не волновало желание Люка владеть им. Это было гораздо лучше, чем оставаться собственностью Палпатина.       Люк с трудом открыл глаза и увидел Палпатина, исчезающего за краем шахты.       Его отец.       Отец любил его. Понимание этого окружило Люка теплом и уютом. Его сердце, рвано бъющееся в груди после атак молний Силы, резко ударилось о грудную клетку. Он увидел, как отец бросает императора в шахту.       Отец спас его. Отец любит его.       С трудом добравшись до края шахты, он потянулся к отцу и отчаянно обнял его. Он сжал ладонью протез Вейдера и почувствовал, как по щекам струятся слёзы.       Энакин шумно, хрипло вздохнул. Скоро все закончится. Сейчас он принадлежал Люку всем сердцем. Он сделал все, что мог.       Он чувствовал, как Люк оттаскивает его с опасного края. Он потянулся к Люку Силой, принимая сына в ментальные объятья так близко, как мог. Он понимал, что системы жизнеобеспечения безнадежно повреждены.       Люк знал, что у них нет времени, но лежал, вцепившись в отца, и не мог вырвать себя из блаженной вечности.       Он полностью отдал сердце отцу и получил сердце отца в ответ.       Звезда Смерти содрогнулась от взрыва.       Им не выжить, если Люк будет медлить. С трудом встав на ноги, он поднял тяжёлое тело отца, подставляя для опоры свое плечо. Люк должен был спасти отца, он не мог представить себе жизнь без него. Они должны были уходить немедленно.