Гарри Поттер и дар жизни

Гарри лежал ничком, прислушиваясь к тишине. Отчего-то он был точно уверен, что он здесь один, поэтому совершенно не волновался за возможных наблюдателей. Прошло довольно много времени — по крайней мере, по ощущениям Гарри — и ему в голову пришла мысль, что раз он думает и чувствует, значит, он не совсем бестелесная сущность. По крайней мере, у него точно осталось чувство осязания и слух. К тому же Гарри отчетливо чувствовал, что существует поверхность, на которой он лежит. Возможно, сохранилось и зрение? Открыв глаза, Гарри убедился, что это так. Одновременно с этим открытием Гарри понял, что лежит обнаженным. Поскольку здесь никого не было, это его не смутило, однако какая-то царапина в душе напоминала о том, что прикрыться все-таки хочется. Едва Гарри подумал об этом, как прямо перед глазами появилась одежда. Простые брюки и рубашка, чистые, теплые. Не поднимаясь, парень торопливо натянул штаны и внимательнее присмотрелся к окружающему миру. Он лежал в светлом тумане. Никогда до этого ему не приходилось видеть ничего подобного. Казалось, что туман еще не определился, какую именно форму ему выбрать, какое пространство отобразить. Поверхность, на которой лежал Гарри, не была ни теплой, ни холодной. Просто белое — и этот оттенок нельзя было определить иначе — плоское нечто, на котором можно лежать. Гарри сел и осторожно проинспектировал собственное тело. Похоже, никаких повреждений. Гарри привычно потянулся поправить очки и обнаружил, что их нет, но здесь, похоже, очки были не нужны. Поднявшись на ноги, он попытался понять, где находится. Одежда появилась сразу, как только Гарри подумал о ней, и это сразу ему напомнило магию Выручай-комнаты. Или посмертие так и выглядит — появляется все то, чего искренне хочешь? Внезапно Гарри вздрогнул. Еще мгновением раньше он был уверен, что кроме него самого здесь никого нет, однако сейчас со стопроцентной уверенностью понял, что он здесь не один. Парень инстинктивно резко обернулся и увидел на поверхности, которую он про себя окрестил полом, малыша. Совсем крохотного малыша. Гарри никогда не видел новорожденных, но отчего-то был уверен, что ребенку не больше пары недель. Парень торопливо огляделся, подхватил так и лежавшую у ног рубашку и опустился рядом с ребенком на колени. Набросив на малыша ткань и автоматически отметив — мальчик, Гарри неловко поднял ребенка на руки. В своих бесконечных рассказах миссис Уизли вроде бы говорила, что младенцы не умеют сами держать голову, надо быть осторожнее... Только сейчас Гарри внимательнее всмотрелся в крохотное личико. Поймав взгляд ребенка, Гарри невольно улыбнулся — эти глаза не узнать невозможно. Темно-карие, почти черные, даже зрачок сложно различить... Гарри услышал какой-то звук и повернулся, но уже гораздо аккуратнее. Где-то раздавались тихие, глухие удары, как будто что-то рядом билось и корчилось. Звук был жалобный, но какой-то... непристойный. Сразу же всколыхнулись воспоминания о той ночи в палатке, и возникло чувство, будто он подслушивает что-то тайное, стыдное. Но сквозь светлый туман невозможно было различить, кто издает эти звуки. Гарри запрокинул голову и вгляделся в окружающее пространство. На секунду ему показалось, что туман словно становится более осязаемым, принимает несколько иные формы, движется... Чем больше парень вглядывался, тем отчетливее проступали формы окружающего пространства. Закрытое помещение, и очень большое, похоже на замок... Интуитивно прикрывая ребенка, Гарри осторожно двинулся вперед. Под ногами был уже не сияюще-белое пространство, а сероватые камни. Над головой явно начало просвечивать солнце, а пространство сузилось до размеров Большого Зала. Приглядевшись, Гарри понял, что это и есть Большой зал Хогвартса — непривычно пустой. Гарри шел на звук, а шаги его стали гулко отдаваться. У стены копошилось что-то явно живое — источник шума. Парень подошел поближе и даже отшатнулся. Еще один ребенок, только с грубой, шершавой, будто ободранной кожей. Он дрожал и тяжело дышал. Гарри боялся этого ребенка, однако собственный сын, мирно заснувший у него на руках, одним своим существованием заставил парня еще раз взглянуть на существо у стены. Оно казалось хрупким, израненным и явно нуждалось в помощи. Гарри не знал, чем ему можно помочь, но все-таки приблизился. Если даже облегчить его страдания нельзя, надо попробовать утешить его... - Ты не можешь ему помочь. Гарри теснее прижал собственного ребенка к себе и развернулся на голос. К нему шел Альбус Дамблдор, высокий, стремительный, в развевающейся темно-синей мантии. - Гарри, - старый волшебник распахнул объятия и привлек к себе парня за плечо. Обе руки у него были целы — ни следа от проклятия, что поразило его в жизни. - Ты храбрый, чудный мальчик. Пойдем. Гарри, как оглушенный, пошел за Дамблдором, уводившим его прочь от хнычущего ободранного малыша в сторону дверей. Внезапно Гарри остановился: - Там ребенок... - Ты не сможешь ему помочь, - остановился Дамблдор. - Не думай, что это несчастный малыш. Он не чета твоему сыну. Он обладает собственной волей, и его печальное состояние — его собственный выбор. - Но как... - начал было Гарри, однако Дамблдор знакомо улыбнулся, блеснув проницательными глазами, спрятанными, как и раньше, за блестящими очками-половинками. - Ты все узнаешь со временем. Не спеши. Гарри вгляделся в лицо бывшего директора Хогвартса. Оно осталось точно таким же, каким он его запомнил. До мельчайшей черточки... Гарри опустил взгляд на спящего сына и задал первый вопрос: - Я ведь не доносил ребенка, а здесь держу его на руках... Я умер, да? - А, ты сразу понял, кто это? - деловито, но одновременно ласково произнес Дамблдор. - Здесь все немного иначе, Гарри. Но в целом, мой милый, мне кажется, что нет. Гарри поднял взгляд и озадаченно уставился на собеседника. Старик улыбался той же сияющей улыбкой. - Нет? - переспросил Гарри. - Нет, - сказал Дамблдор. - Но... - Гарри невольно огляделся. - Подождите! Разве то, что я здесь — это не смерть? И потом, я должен был умереть — я не защищался! Я хотел, чтобы он меня убил. - Вот это-то, видимо, все и изменило, - подмигнул ему Дамблдор. - Объясните, - попросил юноша. - Пойдем, прогуляемся немного, Гарри, - Дамблдор неспешно направился к выходу из зала, не обращая внимания на жалобный плач у стены. - Тебе ведь не очень тяжело? Гарри снова взглянул на сына и автоматически ответил: - Нет, нормально. - Тогда идем... Они неспешно проходили по знакомому коридору. Гарри чувствовал себя очень странно. Еще час назад в этих коридорах кипела страшная битва, а здесь все выглядит таким чистым, уютным... и пустым. Даже когда Гарри увидел, во что превратили школу Кэрроу, в этих коридорах не было такой пустоты. - Так приятно пройтись знакомыми коридорами, - словно прочтя его мысли, сказал Дамблдор. - А теперь о деле, мальчик мой. Ты позволил Тому Реддлу ударить в тебя заклинанием Авада Кедавра, ведь так? - Да, - сказал Гарри, начиная что-то соображать. - А дальше? - Значит, та часть его души, что была во мне... погибла? Дамблдор кивнул и повернулся к Гарри с ободряющей широкой улыбкой. - Несомненно! Да, он сам ее уничтожил. Твоя душа теперь полностью принадлежит тебе, Гарри. - Но тогда... мой... сын, - парню в первый раз это слово далось нелегко. - Об этом позже. - А то существо, - Гарри невольно обернулся на захлопнувшуюся дверь Большого зала. - И об этом тоже позже. - А о чем тогда можно? - неожиданно разозлился Гарри. - Мальчик мой, - укоризненно обратился к нему Дамблдор, - давай сначала разберемся с Томом. Вспомни, что сделал он по своему невежеству, жадности и алчности, когда собирался возродиться в новом теле. - Взял мою кровь, - непонимающе брякнул Гарри. - Но при чем здесь это? Я ведь почувствовал удар Авадой. Дамблдор сомкнул руки перед собой, словно в молитвенном жесте. - Вы были связаны прочнее, чем думал сам Том. Его знания отличались ужасающей неполнотой. Он постиг множество настоящих Темных искусств, но не давал себе труда понять то, что не представляло для него ценности. О домовых эльфах, о любви, о верности и невинности... Гарри почувствовал, что невольно краснеет, но Дамблдор продолжал говорить: - ...а ведь это все обладает силой, превосходившей силу Тома. Эту истину он проглядел. Он взял твою кровь, полагая, что она придаст ему сил, сделает его еще неуязвимее. И он принял в свое тело часть тех чар, которыми защитила тебя мать, умирая за тебя. Тело Тома тоже хранит часть ее самопожертвования, и пока эти чары живы, жив ты и жива последняя надежда Волдеморта на спасение. - Получается, я жив, пока жив он сам? Но я думал... я думал, что как раз наоборот! Я думал, мы оба должны умереть! Или, - Гарри понял, что окончательно запутался, - или это одно и то же? Дамблдор остановился у окна, глядя на залитую солнцем площадку для квиддича. - Не совсем так. Крестраж в тебе был уничтожен самим Волдемортом, и одна из связей порвалась, Гарри. Если бы Волдеморт мог понять, насколько сильно он сам себя связал с тобой, он никогда бы не посмел взять твою кровь для возрождения. Если бы он понимал настоящую силу самопожертвования, он бы не посмел даже притронуться к твоей крови. Но если бы он это понимал, то он бы уже не был Волдемортом и, возможно, был бы и вовсе не способен на убийство. Идем, Гарри. Пока они поднимались по лестницам, Гарри пытался осознать все то, что только что услышал и уложить это у себя в голове. Дамблдор, как всегда, говорил загадками. И, как всегда, не говорил ничего конкретного. Гарри это привычно раздражало, но он по опыту знал, что лучше набраться терпения и ждать, пока старик все расскажет сам, поэтому молча следовал за бывшим директором Хогвартса в его же бывший кабинет. Парень невольно улыбнулся. При Снейпе кабинет ни капельки не изменился, но потерял все свое очарование, а сейчас с присутствием самого Дамблдора кабинет как будто снова ожил. Перестал казаться пустым и мертвым. Гарри невольно вскинул взгляд на насест феникса. Там было пусто. Очевидно, несгораемый феникс остался в реальном мире... Дамблдор уселся за стол и жестом пригласил Гарри сесть в кресло. Этому приглашению Гарри только порадовался, поскольку руки начали затекать от непривычной тяжести, но ребенок не просыпался. Пока Дамблдор привычно заваривал чай, небрежно постукивая по столу волшебной палочкой, Гарри постарался осторожнее разместить сына на коленях. Ребенок не проснулся, только сердито свел черные бровки и сунул большой палец в рот. - Объясните мне еще вот что, - попросил Гарри, поднимая на Дамблдора взгляд, - почему моя палочка сломала палочку Волдеморта? - Я не могу этого знать, - развел руками старый волшебник. - О всех тайнах колдовства и магии едва ли знали даже Основатели. Ты и сам был свидетелем немалого количества происшествий, с которыми не сталкивался ни один волшебник. - Тогда догадайтесь, пожалуйста, - попросил Гарри. Дамблдор рассмеялся: - Воистину неисповедимы магические пути. Прецедентов таких не было, но я думаю следующее. Волдеморт, сам того не желая, упрочил связь с тобой, вернувшись в человеческий... ммм, почти человеческий... образ. Волдеморт напал на тебя с помощью палочки, имевшей ту же сердцевину, что и твоя. И сердцевины странно отреагировали друг на друга. Кстати, для Волдеморта это стало абсолютной неожиданностью — ведь он не знал, что ваши палочки — близнецы. На том кладбище он испугался еще сильнее, чем ты, Гарри. Твоя отвага победила, твоя палочка оказалась сильнее, чем его. Думаю, что в ту ночь твоя палочка впитала в себя часть силы и свойств палочки Волдеморта. И потому твоя палочка узнала твоего врага, когда он преследовал тебя. Настоящие Мастера волшебных палочек знают, что это не просто деревяшки с магической сердцевиной. Каждая палочка имеет свой характер. Твоя палочка узнала человека, который был тебе одновременно родней по крови и твоим смертельным врагом. И она выпалила в него его собственным волшебством. Волшебством, на которое ты сам не был способен, потому что ты светлый и чистый мальчик. Волшебством такой силы, которой никогда не было в волшебной палочке Люциуса. Что против этого могла сделать бедная палочка Люциуса Малфоя? - Но если моя палочка обладает такой силой, как же Гермионе удалось ее сломать? - спросил Гарри. - О, мой мальчик, все особенности твоей палочки были направлены только против одного человека — Волдеморта. Во всем остальном это была самая обычная, хотя и очень хорошая палочка. - Он убил меня палочкой Гермионы... - задумчиво сказал Гарри. Дамблдор оживленно перебил: - Он не смог тебя убить палочкой Гермионы. Мы ведь кажется, договорились, ты не умер? На самом деле, Гарри, сама палочка не так уж важна. Самое важное — чувства и намерения человека, который ее использует. Однако у нас остается не так много времени, мой мальчик. О чем ты еще хотел спросить меня? - Отчего вы умерли? Мистер Снейп говорил, что вы попали под какое-то проклятие, но не захотел говорить ничего больше. Внезапно взгляд Дамблдора изменился. Бывший директор Хогвартса утратил вид величавого старца. Какое-то мгновение он был похож на мальчишку, которого поймали на шалости: - Ты сможешь меня простить? Простить за то, что из-за своей... неуемной жажды власти я бросил тебя бороться со страшным врагом в одиночку? - Но я был не один, - запротестовал Гарри. - Со мной были и профессор Снейп, и Рон, и Гермиона... - Это последнее, что я сумел сделать для тебя, - в глазах старика блеснули слезы. - Я умоляю тебя о прощении, Гарри, и благодарю Провидение, что позволило мне увидеться с тобой так скоро. Ты лучше меня... - О чем вы говорите? - Гарри не понимал ровным счетом ничего и был поражен тоном Дамблдора и его слезами. - О, я всегда искал величия, мой мальчик, - губы Дамблдора изогнулись в горькой усмешке, и Гарри понял, что сейчас услышит исповедь. - Когда-то я был немногим лучше Волдеморта, разве что не стремился убивать. Перстень Мраксов... На нем было проклятие самого Салазара Слизерина. Огромная власть и огромная опасность, Гарри. По преданию, надев этот перстень, человек становился обладателем необычайной магической мощи, но существовало одно «но». Для того, чтобы получить эту мощь, было необходимо, чтобы в том, кто надевает перстень, было достаточно крови самого Салазара. В противном случае дерзнувшему грозила смерть. Марволо Мракс сам не решился сделать это. Зато решился Волдеморт, который в молодости не верил ни в какие сказки. Не секрет, Гарри, что многие чистокровные семьи в родстве между собой. Это было какое-то помрачение рассудка. Жажда власти губила меня всю жизнь. Именно поэтому я отказывался от поста Министра — знал, к чему меня приводит желание править. Я ведь знал, что, хоть в моей родословной и есть кровь Слизерина, ее ничтожно мало для того, чтобы носить этот перстень. Но я уже не понимал, что делаю. Я надел его на палец, а дальше... Дальше не помню. Когда я пришел в себя, рядом уже был Северус и костерил меня на чем свет стоит. В свое время мы с Геллертом Гриндевальдом хотели покорить мир. Мы были молоды... Однако годы показали, что я и к весьма зрелым летам остался глуп и упрям, как осел. Мой грубый, неотесанный и несравненно лучший, чем я, брат простил мне гибель Арианы и согласился мне помогать. Как умел, конечно. Ведь ты читал про Ариану? - Читал, - автоматически кивнул Гарри, - но мы думали, что это ложь. Старик печально покачал головой: - Там все правда, кроме одного. Никто не мог знать, чье же заклятие убило Ариану. После смерти сестры я дал себе зарок — никогда больше не стремиться к власти. И сам нарушил его. Прости меня, Гарри... Парень подавил в себе желание спросить, узнал ли Дамблдор, кто убийца его сестры, когда умер. Это несомненно не тот вопрос, который стоило задавать. - Я совсем не сержусь на вас, мистер Дамблдор, - Гарри взглянул старику в глаза, но быстро опустил взгляд на спящего сына. - Вы слишком плохо думали о себе. Уверен, вы были бы лучшим министром, чем Фадж или Скримджер. - Ты очень добр, Гарри, - растроганно сказал Дамблдор. - Но власть — это моя слабость, мое искушение, мой крест и причина моей смерти. Это может показаться странным, Гарри, но для власти лучше всего приспособлены те, кто никогда к ней не стремился. Такие, как ты. Мне лучше было оставаться в Хогвартсе. Мне кажется, я был неплохим учителем... - Вы были лучшим из учителей! Повисло молчание. Дамблдор склонился над чашкой, так и не отпив уже остывший чай. Как можно было на него сердиться сейчас? На такого искреннего и раскаивающегося? - Профессор, может, лимонную дольку? - нерешительно улыбнулся Гарри. Тот поднял голову и тоже ласково улыбнулся: - Боюсь, что на это у нас почти не осталось времени. Ты простил меня, и это сняло с меня такой камень... - С вашей души, - автоматически поправил Гарри. - А я о чем? - засмеялся Дамблдор, но быстро посерьезнел. - Не все получилось так, как я планировал, Гарри, ведь так? Поскольку бывший директор явственно указывал взглядом на ребенка, Гарри покраснел и опустил взгляд. - Ну-ну, не стоит переживать. Ты ведь хочешь вернуться, да? - Не знаю, - Гарри замялся. С одной стороны, уйти отсюда не так трудно, как отправиться на смерть в Запретный лес, но все же здесь было тепло, светло и уютно, а в реальном мире, Гарри знал это, его ждали новые потери. - У меня есть выбор? - Конечно, - серьезно ответил Дамблдор. - Мы ведь в Хогвартсе, не так ли? В том месте, где сейчас решается судьба Англии. Если ты не захочешь возвращаться, я сам... так сказать... выведу тебя и твоего сына из Хогвартса. - А что там будет? - Увидишь, - просто произнес Дамблдор. - Но не забывай, что в реальном мире, полном опасностей и горя, тебя ждет человек, который любит тебя. Гарри на секунду нахмурился. Кто это? Рон и Гермиона, конечно, его любят, но Дамблдор говорил о любви совсем другой. Снейп? Да быть не может. Поддерживает, воспитывает... Возможно, даже жалеет... Джинни? Вряд ли. В этот момент Гарри абсолютно точно понял, насколько детским было то чувство, что он испытывал к ней. - О ком вы? - Ты знаешь ответ, Гарри, - лукаво улыбнулся Дамблдор. - Однако нам пора. Не жалей умерших, Гарри, жалей живых. И в особенности тех, кто живет без любви. Так что ты решил? - А я могу уйти с ним? - Гарри кивнул на спящего сына. - Конечно, - чуть удивленно ответил Дамблдор. - Ведь он — часть тебя. Дар жизни, Гарри. Все вокруг начало таять, однако Гарри успел спросить: - Скажите, это все правда? Или это происходит у меня в голове? Дамблдор улыбнулся ему сияющей улыбкой, и голос его прозвучал громко и отчетливо, хотя туман уже размыл стены и окутывал фигуру старика. - Конечно, это происходит у тебя в голове, Гарри, но кто тебе сказал, что поэтому оно не должно быть правдой?