dirt in your soul

Кан До Ён проклят с того момента, когда в детском доме повстречал такого же умного мальчика, как и он сам. Когда схватил его за руку и спросил, доверяет ли тот ему. И был проклят дважды, когда он ответил «да». Ха У Чжин был проклят тогда же. Их судьба связала тонкой незримой, но прочной нитью, которая не истёрлась за десятки лет. И на Игре два проклятья столкнулись, спустя большое количество времени. До Ён вырос, душа закостенела, вынашивая в люльке, сплетённой из гнилой лозы, любовь к мальчику, впервые доверившемуся ему. Эта же любовь горько заплакала и закричала, увидел те же глаза, придавленные печатью боли и усталости. У Чжин не узнал его. Он настороженно глядел исподлобья, злился, самоотверженно защищал эту глупую маленькую девочку и не хотел ничего вспоминать. До Ёну пришлось вскрыть его черепную коробку, подёргать за все нити, очистить от пыли и встряхнуть память. Результат чудовищного эксперимента и гений в области прикладной психологии. Человек с механической улыбкой, идеально скрывающий даже микроскопические движения лица, и человек, потерявший надежду и веру в людей. Человек, грязно любивший, и человек, вспомнивший ту любовь. Нить между ними дрожала и накалялась. Ведущий шоу Кан До Ён и участник Игры профессор Ха У Чжин. «Ты сумасшедший убийца», - выдыхал У Чжин ему в губы, когда они воровали время в гримёрках и подвалах, а До Ён только кивал. «Ненавижу тебя», - но До Ён знал, что неправда. Иначе зачем тогда профессору Ха подставляться под пулю и спасать сумасшедшему убийце жизнь. До Ёну наплевать, что будет дальше. Его мальчик всё вспомнил и лежал без сознания в больнице с простреленным плечом. И пусть за спиной щёлкнули наручники. Это неважно. Он выберется и устроит новую Игру. Со своими правилами. И его мальчик там будет обязательно. У Чжин лежал в своей комнатушке, что спрятана в лабиринте переулков, а рядом валялась газета, где сообщалось о побеге некоего Кан До Ёна. Говорилось, что машина, перевозившая заключённого, попала в аварию, однако было найдено только тело водителя. «Сбежал, ублюдок», думал У Чжин, сминая газету и швыряя на пол. С этого дня ему в снах стал являться До Ён. Как всегда в идеально выглаженном костюме и пугающей пустотой в глазах. Неправильно улыбающийся и со сталью в мышцах. Он приходил, садился на кровать и спрашивал всегда одно и то же: - Ты мне доверяешь? И ответ был всегда один и тот же – «да». Но в этот раз До Ён пришёл днём. Он так же сидел на кровати, только вместо обычного костюма на нём была порванная тюремная роба, а всегда идеальное лицо покрывали ссадины, царапины и синяки. Улыбка была ледяная и кривая. Но въевшаяся внутрь, разгоняемая по венам кровью и родная до одури. Первым желанием было вмазать, влепить пощёчину за эту сумасшедшинку в глазах, за руки, искупавшиеся в чужой крови. Но У Чжин только подошёл, обнял, сжав рёбра и впился в губы, свирепо кусая и проходясь языком по чужому, шершавому. До Ён трахал его, кусая за плечи, вдавливая в кровать, зло и напористо, сжимая до боли руки. Он везде и всегда причинял боль. Но только он мог её причинять. И только своему мальчику. Он раз за разом приходил, трахал У Чжина и скрывался. Профессора Ха эта неопределённость медленно убивала. Он каждый день вкалывал себе порцию яда под названием «Кан До Ён» и ждал смерти. Но вместо смерти приходил почему-то бывший ведущий шоу «Игра Лжецов» и ломал У Чжина, как ему заблагорассудится. До Ён появлялся словно из ниоткуда. Неожиданно и внезапно, как призрак, из стены напротив выходил. И шептал: - Пора снять маски, У Чжинни. И профессору хотелось содрать кожу с этого безупречного лица, чтобы узнать, каков он настоящий. Какому До Ёну он доверил свою жизнь и исковерканные чувства, которые превратились в одно большое сумасшествие. Слишком много сумасшествия на один квадратный метр его комнаты. А маски продолжались меняться. До Ён скалился из-под них, продолжал целовать мраморными губами и медленно убивать прикосновениями. Это было страшно и сладко одновременно. Кан До Ён жалил ядом и притягивал гипнотическим взглядом, перед которым хотелось стоять, не двигаясь, послушно замерев, и при малейшем кивке головой покорно согнуться в поклоне, признавая власть над собой. Власть. До Ён ей обладал по праву. А запутавшийся У Чжин признавал это раз за разом. И до боли в сердце верил, что найдёт нужную маску, сорвёт и увидит настоящего До Ёна, живого, честного и без защитной скорлупы. Он безостановочно верил и захлёбывался этой верой. А маски всё не заканчивались.