Милисса

Дождь то стоял стеной, то слабо накрапывал, давая возможность ненадолго выйти на улицу. За три дня на земле не осталось ни одного сухого места. Я скучала дома вместе с Берти, соседкой, что согласилась присматривать за мной во время отсутствия родителей. Подперев рукой щёку, смотрела, как со стороны моря набухают тучи. Море... оно сейчас очень далеко отсюда. Папа всегда сравнивал небо с морем. Такое переменчивое, как хамелеон; вода принимала обличье неба в тихую погоду, и бушевала, темнела, взбивалась волнами – в плохую. «Прямо как твоя мать», – добавлял папа. – «Вот почему её лучше не злить и вовремя делать уроки». Где-то там сейчас мои мама и папа плывут на корабле. Я устала бояться. При раскатах грома сердце билось чаще, а колени дрожали. Я пряталась под одеялом и представляла, что кровать - это каюта, а снаружи хлещет дождь, кричат матросы, а папа ими командует. Но сегодня Берти выманила меня варениками. Наевшись, я успокоилась и осталась внизу – рисовать. В дверь постучали, я сорвалась с места и кинулась к ней, наполняясь тихим счастьем. Они вернулись! Под стеной ливня стоял незнакомый мне мужчина в плаще, сзади него нетерпеливо топталась лошадь. Спрятавшись за юбку Берти, исподлобья наблюдала за незнакомцем. Он вежливо поздоровался и передал письмо, адресованное Берти. Пока та его открывала, я перевела взгляд с лужи на полу на мужчину, с которого ручейками лилась вода. Он поймал мой взгляд и тут же отвернулся. – Что там, Берти? – я подпрыгнула на месте, чтобы увидеть письмо. Помолчав, Берти вздохнула и убрала письмо в конверт. Медленно, словно ей было тяжело, она перевела взгляд на мужчину. – Вы, наверное, устали. Не стойте на пороге, проходите. Заварить вам тайры? – Спасибо, не откажусь, – он благодарно кивнул. – Только ненадолго, не хочу оставлять коня под дождём. – У нас есть сарай, там вполне сухо. Думаю, ему будет уютно. Как только мужчина вышел, чтобы отвести коня, я опять запрыгала на месте, требуя показать письмо. Но Берти крепко сжала его в кулаке и, медленно пройдя в гостиную, тяжело села в кресло. – Мисси, – она посмотрела на меня. – Подойди. И как только я оказалась рядом, Берти стиснула меня в объятиях и начала гладить по голове, печально вздохнула, поцеловала. И оторвалась от меня только тогда, когда незнакомец захлопнул за собой дверь. Письмо Берти трясущимися руками засунула в карман юбки и поднялась, чтобы пройти на кухню вместе с мужчиной, меня почему-то попросила посидеть в комнате. Я надулась, забрала рисунки и ушла наверх. Но долго не просидела, поёрзала на стуле, обгрызла весь карандаш и на цыпочках спустилась по лестнице. Увидев Берти и незнакомца на пороге, легла на ступеньку, которую не было видно из прихожей, и зажала рот руками. Берти глупая, хоть и взрослая, думаю, именно поэтому папа назначил меня главным охранником дома. Наша соседка не понимает, что он может быть шпионом, а письмо... хм... письмо, наверное, заставляет человека грустить, когда тот его открывает. Берти в обиду не дам! Если что, у меня в кармане на крайний случай припрятан самый острый карандаш, им даже кожу проткнуть можно. Сама проверяла. Потом ревела целый день, а мама всячески пыталась успокоить, покупая вкусности и играя вместе со мной в прятки. А с моим братом, который редко бывает дома, играть в прятки скучно. Хоть на крышу лезь! Из под земли достанет! Однажды я узнала, что он жульничает. Пользуется магией. Тем временем незнакомец склонил голову в поклоне, неожиданно выдав: – Знаете, мне очень жаль, что я не был рядом с ним в тот момент... Берти охнула, всхлипнула и отрицательно покачала головой, вытирая глаза носовым платком. Ах, он гад! Ну, держись! Вооружившись карандашом, сбежала с лестницы и встала перед Берти, держа копьё на вытянутой руке, хмуро подняв глаза на врага. – Как ты посмел обидеть женщину?! – Милисса! – воскликнула Берти, потянув меня за руку. – Пусти, глупая женщина! – я вырвалась и кинула в живот врага карандаш. Он растерянно смотрел на то, как карандаш отскочил и упал на мокрый теперь ковёр, потом перевёл взгляд на меня. – Н-нельзя нападать на безоружного, – стараясь держаться стойко, проговорила я. Следующий жест мужчины меня удивил. Он склонил голову передо мной и вдруг извинился. – И ты меня прости, мне правда жаль, что так случилось. Я бы смог помочь, если бы был там. Простите меня. Берти молчала. Я тоже, спрятавшись за её юбку. Тогда мужчина выпрямился, тяжело вздохнул и развернулся, собираясь выходить. – За что? – наконец, спросила я и снова спрятала лицо за юбкой, когда он остановился. Но ничего не произошло. Постоял секунду и вышел вон, закрыв за собой дверь. – Берти, что он тебе сделал? Это из-за письма? Оно заставляет людей грустить? – начала допрос я. – Почему он извинялся? Почему ты плакала, Берти? У тебя глаза красные! Берти, скажи, ну почему?! – Милисса, отпусти... – Но почему? – я только сильнее дёргала за юбку. – Мисси! Иди в комнату, пожалуйста. – Но почему, Берти?! А вдруг он снова придёт? Я не смогу тебя защитить, если буду в комнате. Прихожая останется без охраны. Неприемлемо! Не-при-ем-ле-мо! – Мисси! В комнату! Живо! Я была к такому готова, папа рассказывал, что глупые женщины много кричат. Поэтому замолчала и ушла, перед этим не забыв незаметно утащить письмо из её кармана. Обиды обидами, но работа охранником важнее, долг обязывает вытирать слёзы. Открыла письмо уже наверху. Всё-таки взрослые пишут красиво, но очень непонятно. Я пыхтела над письмом, водя по нему пальцем. Палец медленно прошёлся по именам моих родителей. Ага! Меня это тоже касается. Значит, разбираем дальше. Палец остановился на страшном слове, руки затряслись, из глаз полились слёзы. Мама и папа... они... погибли?