Милисса

Больно было даже дышать. Я бежала, не разбирая дороги, не видя собственных ног. Шум дождя заглушал мои рыдания. Весь мир вокруг превратился в мокрое серое пятно. Внутри раздирало, рвало на куски. Я не обращала внимания на выкрики Берти, которая звала домой. Опомнилась, споткнувшись о камень, лежавший на дороге. Нога пульсировала, перекликаясь с бушующей внутри меня бурей. Казалось, сейчас во мне плескалось море, ударяясь о стены, рвалось наружу, тем самым причиняя невыносимую боль. Я свернулась в грязи, обхватив и крепко сжав себя руками, пыталась остановить море, подавить, мешающие думать, эмоции. Но море успокаиваться не желало, ему нравилось бушевать, оно хотело сделать мне больно. Кто-то притронулся к моему плечу, заставив вздрогнуть. С трудом подняв глаза, увидела того самого всадника. Он протянул мне руку. Жгучая обида нахлынула волной. Это он, он во всём виноват! Если бы не это злосчастное письмо, я бы... я бы хотела сейчас пойти вслед за ними. Это казалось лучше, чем чувствовать всё это. Вскочив на ноги, понеслась в сторону леса. Я пробежала луг, не останавливаясь, не чувствуя усталости и боли в ноге. Всё слилось в один страшный, готовый сломать меня пополам, ком одиночества. Начался лес. Ветки били по лицу и голым коленкам, цеплялись за одежду, корни хватали за ноги. Лес тоже хотел сделать мне больно, он хотел меня добить. Потом я перестала замечать, что происходило вокруг, в глазах потемнело, ноги подкосились, и я упала на мокрый мох.

***

Птицы громко переговаривались над головой, яркое солнце проглядывало сквозь листву и слегка грело. Мокрый мох холодил спину. Я лежала, ни о чём не думая, смотрела в небо, а видела пустоту. Всё вокруг больше не имело ни запаха, ни цвета. Единственное чувство – холод. Не обычный холод, от которого появляется гусиная кожа, а внутренний. Понадобилось время, чтобы осознать и идти дальше. Голыми ногами по влажному лесу я брела, словно во сне. Иногда, когда фокусировалась на бликах солнца или синем небе, чувствовала внутри себя небольшие просветы во тьме, но всего на пару секунд. Дальше брела, как в тумане, не замечая времени. Кроме холода я чувствовала голод и по дороге проглатывала, не жуя, чернику, не имеющую вкуса. Остановилась в нерешительности, когда босые ноги почувствовали слегка влажную твёрдую землю. Дорога… И куда идти? А есть разница? Я нервно заныла, садясь на корточки, и зажмурилась, думая. Куда? Домой? Нет, я не хочу. У меня нет дома. Мне больше нечего защищать и… меня некому защитить. Неужели у меня никого, совсем никого не осталось? – Папа… мама... – заскулила я. Наверное, всё же стоит взять себя в руки. Не могу же я вечно бродить по лесу? Как не крути, в кровати, обняв подушку, плакать намного приятнее. Нет, нельзя, нельзя унывать! Что сказал бы папа на такое поведение? Ударив себя кулаком по голове, отчего та заходила ходуном, я пошла налево. А плакать, это приятно. Но лучше идти и плакать, чем стоять и плакать. А, вообще, разницы нет. И смысла нет. Никакого… Хотя, может, повезёт, и то море внутри сейчас всё выйдет наружу? Когда слёзы высохли, стало скучно. Странно, вроде плакать я перестала, плакал кто-то другой. Детские рыдания доносились от поворота дороги. Неужели сейчас кому-то может быть хуже, чем мне? Девочка была совсем маленькой, она глотала слёзы и прижимала к себе лисёнка, который активно вырывался, как любимую плюшевую игрушку. На небольшом расстоянии от неё ходила лисица, раза в полтора больше меня самой. Разве такие бывают? Пошарила в карманах… эх, карандашами надо было запастись. Придётся обойтись вон той палкой. Взяв в руки оружие, медленными шагами направилась к девочке, не сводя глаз с рычащей на меня лисы. – Отпусти лисёнка, – сказала я. Девочка испуганно помотала головой. – Глупая женщина! – прошипела я. – Мама лиса хочет своего малыша обратно. Отпусти лисёнка! Она опять отрицательно покачала головой. – Грр… – сказала лиса. – Грр! – ответила я, переводя взгляд на девочку. Как можно быть такой глупой! Осторожно положила палку перед собой и разжала руки девочки. Лисёнок, почувствовав, что хватка ослабла, вцепившись когтями в маленькие ручки, вырвался и кинулся к маме. Та его зализала и зарычала на нас. – Брысь! – шикнула я, и лиса, последний раз рыкнув, быстрой походкой скрылась меж деревьев.