Adoro la Neve

      События имеют свойство смазываться, при наличии определенного рода травмы. Тсунаеши вот совершенно не может точно сказать, что именно происходило с тех пор, как они с Мукуро вернулись в Вонголу. Его память прояснилась, но какой ценой? Боль, которая последовала за этим, совершенно не стоила того. Он предпочел бы вечность пребывать в затмении, не помня никого из них, чем вспомнить для того, чтобы узнать, что их уже давно нет в живых. Это жестоко. Слишком жестоко дать надежду, чтобы тут же вырвать ее из рук, даже не дав хоть немного по лелеять ее в своих руках, согреться ею. А, в прочем, о чем это он? В жизни Тсунаеши всегда было так. Он никогда не получал ничего для себя без каких либо оговорок. Всегда и везде присутствовало ненавистное ему НО.       «Ты полюбишь, но…»       «Ты будешь любим, но…»       «Ты получишь силу, но…»       «Ты найдешь семью, но».       Везде это гребаное, ненавистное НО!       Он любил, но разве так ли уж легко ему эта любовь досталась? И разве не отняли ее у него, не успел он даже немного ею насладиться?       Он был любим, но разве всегда любовь была от тех, от кого ее желал? Разве не разру-шала и не причиняла любовь того, от кого ее вообще существовать не должно было? Только не так. Только не в такой извращенной форме!       У него есть сила, но разве не отнимает она в обмен его жизнь? Толк от силы, если он не только не смог спасти близких, но еще и сгорает как спичка, он собственного же Пламени?       Он нашел семью, да, семью – которая во сто крат дороже родной. Семью, что любила, дорожила и берегла его куда больше тех, кто должен был делать это по праву крови. И что же? Половины из этих людей больше нет. И в их числе тот, кому он вырвал и преподнес на белоснежном блюде свое сердце.       Помнится когда-то, он обещал отцу Такеши, Тсуеши-сану, что если с его сыном что-нибудь случится, он, Тсунаеши, сначала отомстит, а потом уйдет следом. Чтож, не то чтобы это было неправдой. Жизнь его уже подходит к концу, да и месть уже почти свершилась. Осталось лишь совсем чуть-чуть…

***

      Когда память вернулась к нему, а случилось это в тот же день, на острове Монте-Изола, том маленьком, уютном ресторанчике, казалось его из привычной спокойной среды, разом окунули в ад, кипящий готовой извергнуться лавой. Даже сейчас, спустя несколько месяцев после того случая, он все-равно не может понять, почему он не умер тогда и там? Ведь мог же… Но нет, спасли. А теперь он просто отсчитывает дни и минуты до своей кон-чины. Осталось только отомстить.       Тик-так, тик-так…

***

      Когда они прибыли на территорию главного особняка Вонголы, в Палермо, и он, наконец пришел в себя достаточно, чтобы самостоятельно встать и пройти пару десятков метров не держась за стеночку, его отвели к могилам. В особняк он не вернулся до ночи. Да и вернулся лишь потому что пришел Мукуро и отнес его, брыкающегося у него на руках, обратно. Глаза и нос у Тсунаеши тогда были красные и опухшие от долгих рыданий, голос охрип. Вечер он провел в компании "выживших", под аккомпанемент уютной тишины.       Тишина продлилась и дальше. Ни кто просто не знал, о чем с ним говорить, чем уте-шить, как приободрить. А потом время затишью закончилось, и настала пора мстить.       Прихвостней его отца и брата вылавливали эффективно, быстро и по одному. Давили как тех тараканов, жестко и без жалости, а потом «мололи» и пускали на корм хищным рыбкам.       Голову брата Занзас преподнес ему на день рождения. Все как положено, в празднич-ной прозрачной коробке, на красивом белом блюде с золотыми вензелями по кроям. По сугубо его личному мнению, настолько хороших подарков ему еще не дарили. Так что в тот вечер он с удовольствием распил бутылку какого-то дофига дорогого виски на пару с Занзасом. Когда их невменяемые тела растащили по комнатам, он не помнит.       А вот сегодня был особенный день. Прямо сейчас, у его ног лежит связанный отец. Ублюдок не только испортивший его собственную жизнь, хотя это именно он был его пер-венцем, его официально законным ребенком, но еще и посмевший убить его мать. Гокудера сказал, что собственными глазами видел, как тот пустил ей пулю в голову, но просто не успел ничего сделать, чтобы это остановить.       И вот сейчас он стоит над ним, смотрит и думает… да ни о чем он, собственно и не думаешь. Где-то на краю сознания просто вертится мысль, что жаль, так жаль что он не прикончил эту крысу раньше. Еще тогда, когда притворялся пай мальчиком. Нужно было. Нужно было раздавить его еще тогда.       - Ну, здравствуй, папа. – Пройдясь по кабинету туда-обратно, он вновь навис над свя-занным, сильно извитым человеком, и вырвал у него тканевый кляп изо рта. – Я вот, совсем не рад тебя видеть, а ты? Молчишь? Ах, да! Совсем забыл, прости, тебе же теперь говорить не чем. Плохой из меня вышел сын, - Тсунаеши наигранно огорченно поджал губы, - но зна-ешь, мне совсем не стыдно.       Выпрямившись и вот так, свысока оглядев это жалкое подобие человека, являющееся его кровным отцом, он медленно достал из кобуры «Лилию», вдумчиво и с любовью огладил ее, перезарядил, чтобы из на всякий случай, и улыбнувшись, наставил ствол на Иемится Саваду. Тварь, отнявшую у него и многих других жизнь.       На секунду кинув взгляд на наручные часы, он вздохнул и вновь улыбнулся.       - Тик-так, тик-так! Наше время вышло. Пришло время прощаться, папочка. Это тебе за нас всех.       Из пистолетного ствола вырвалось ледяное, бирюзовое пламя, мигом пожирая тело лежащее на полу. Этот ублюдок даже закричать не успел. Да и не смог бы. Без языка можно только мычать.       Когда на полу остался лишь силуэт из пепла, единственное, что напоминало о лежав-шем там когда-то человеке, Тсунаеши вздрогнул и пошатнулся, изо рта хлынула кровь. Еще мгновенье и вот он уже лежит рядом с некогда отцом, продолжая захлебываться собственной кровью. В глазах начало стремительно темнеть, в ушах зашумело, и он даже не заметил, как оказался в помещении не один. В прочем, какая ему теперь разница? Тик-так. На этом история Тсунаеши Савады подошла к концу.