Сверхъестественные однострочники и драбблы

      Тёмные окна скалятся пыльными осколками стёкол. Разбитая дорога толкается в ноги обломками кирпичей. Развалины небоскрёбов давно не дымятся. Детройт мёртв уже несколько лет. Мёртв и тих.       Джесси идёт между разрушенных домов, вглядывается в их пасти. Тени мерещатся. Только мерещатся.       Джесси хочется, чтобы не мерещились. Чтобы за его спиной хмыкнул Сезар и привычно прихлопнул по плечу. Или по заднице. И поцеловал в какой-нибудь подворотне, прижав в крошащемуся кирпичу спиной.       Джесси хочется, чтобы Сезар перестал мерещиться, как тени.       Чтобы Сезар был жив.       Что сказал тот странный тип на перекрёстке? Что ему жаль? Что ему, чёрт побери, жаль? Что ему стыдно за своих сыновей и что он не предполагал, что оставив их без присмотра, он обрекает человечество на гибель?       Хренов неизвестно как выживший компьютерный задрот с затравленным взглядом и съехавшей крышей... Кто он, мать его, такой, чтобы жалеть о том, что мир рухнул? Бог?       Джесси сплёвывает под ноги и поправляет лямку сумки на плече. Рана в бедре зудит. Детройт тих.       Говорят, всё началось именно здесь.       Джесси всё равно. Он просто идёт туда, куда шли они с Сезаром – в одно из гнёзд ублюдочных кровопийц. Потому что единственное, что держит Джесси здесь – на одной дороге с чокнутым коротышкой – работа. Проклятая работа. Не нужная никому, кроме Джесси и Сезара, живущего в тенях домов.