Folie a deux

Франция. Желанный городок незабываемой архитектуры. Незнакомые люди; и мечта с вероятностью в одну тысячную процента, что я смогу разглядеть тебя в окне одного из многочисленных кафе, пьющим чай или капучино. Я люблю этот мягкий вид кофе, значит, ты тоже терпишь его. Я здесь около часа и совсем выбился из сил после долгой дороги. Но люди здесь и правда гостеприимные. Так что у меня есть место, где можно переночевать и отобедать. Чтобы приехать сюда, я распродал все мало-мальски стоящие вещицы, картины. Все, кроме одной, самой первой. Ее я продать не смог. Слишком сильные эмоции связаны с этим куском ткани. Я помню, как рисовал ее. Как впервые проснувшись среди ночи, весь в поту и дрожа, с твоим образом перед глазами, бросился к мольберту, обернув несколько картин и раздавив ногой что-то в темноте. Я рисовал словно одержимый. Совершенно без света (если не считать свет луны), чуть различая линии и нужные краски, мазок за мазком наносил тебя на холст. А закончив, уснул там же. Просто отключился. Для моего тела это было слишком: провести в одной позе столько времени. Помню даже, как пришел в себя. Как рассматривал свой шедевр: запечатленный чуть улыбающийся юноша, сидящий в центре комнаты. Но глаз я не нарисовал, они остались скрытыми за размазанными красками и тенями. Я взял ее с собой, чтобы, просыпаясь, заново открывать этот твой образ. И, наверное, еще потому, что не смогу расстаться с ней. Моя комната оказалась неимоверно светлой и тихой. И кровать такая мягкая, что я не смог не поддаться усталости и дрожи в ногах и, казалось, под черепной коробкой. Мой мозг и тело требовали больше отдыха. *** Сегодня я проснулся с мыслью, что все будет хорошо. Повлиял ли на это мой уже не новый сожитель или произошло еще что-нибудь, пока я спал, – я не знаю. Только догадки. Впрочем, как и раньше. Комната уже полна света, на моей груди, свернувшись пушистым пончиком, спит Стоун. Говорящее имя, кстати. И мне кажется, что все в действительности будет хорошо. Как же мне этого не хватало. Сегодня мне не снился ты. Ни одной минуты. И это даже понравилось мне. Я будто получил противоядие от тебя, но насколько долго оно сможет продлиться? Через какое время я снова буду задыхаться твоим отсутствием? Сколько я вынесу? Лучше не думать об этом сейчас, когда все, вроде бы, хорошо или даже отлично. Сегодняшний день обведен красным в моем календаре. Он сможет разбавить все дни до двадцать второго числа будущего года. И я, может быть, почерпну что-нибудь для следующего рассказа. Вокруг меня будет столько людей и красок, света, еды и танцев, музыки, а это в главной степени является для меня вдохновением. Ну, и ты, конечно. Но еще слишком рано, чтобы начать собираться. Мне нужно еще столько всего сделать. Нужно позвонить редактору и сказать, что обещанный рассказ, разбросанный по сотне страниц, я принесу в будущий вторник, если меня случайно не скинут с моста в ледяную воду реки. А потом пройтись до магазинчиков и прикупить кое-какой еды, обязательно взять бутылку вина. Сегодня мне нужно уйти от сознания. Пиши пьяным – так, вроде? Смогу ли я связать хотя бы пару слов? *** Я отключился ненадолго, но мне хватило с лихвой. Я чувствовал себя отдохнувшим настолько, что забыл про еду. Женщина, приютившая меня, однако, не забыла этой мелочи и сказала, что, если я не попробую ее супа, она обидится. И я, рассмеявшись, согласился, поражаясь доброте и участливости женщины, встретившейся мне в поезде по дороге сюда. Как она мне призналась, ее привлек мой вид: задумчивый, но счастливый, свободный. Так что она решилась ко мне подсесть и завести разговор. А теперь я сижу в ее доме и ем. За столом Мишель рассказала, что сегодня в городе состоится мини-фестиваль в честь ежегодного праздника осени. Так что я вовремя приехал к ним. И еще она собиралась отвести меня туда, но позже. После ее слов утро наполнилось предвкушением яркого праздника. Я не мог держать себя взаперти сейчас, когда наконец-таки смог выбраться из железных джунглей своего города. Мишель поняла меня без слов и не стала держать, когда я, взяв свой фотоаппарат, сбежал с лестницы, направляясь к парадной, но крикнула мне вдогонку, чтобы вернулся к обеду. Я пообещал ей. На улице было ветрено, но тепло. Ранняя осень. Улицы, опутанные пока еще зелеными лозами разнообразных растений. Хотя во многом преобладали розы. Но первый мой снимок не был посвящен цветам. Я запечатлел дом, в котором осталась хозяйничать гостеприимная Мишель. Интересно, как это – жить в произведении искусства? Дом в стиле барокко. Потрясающе. Я не привык к таким домам. А здесь они повсюду: барокко, готика… Бежать по улицам, по выложенным брусчаткой мостовым, просто бежать, вдыхая незабываемый особый терпкий запах улиц. И если кто-нибудь скажет, что розы не пахнут, я отвечу, что он не бывал во Франции. Здесь пахнет все. Необычно и чудесно. Хотелось кричать от этой свободы и легкости, но я не мог позволить себе нарушить создавшуюся идиллию. Я истратил много памяти на фотографии. Но еще столького не видел, когда пришло время возвращаться. *** Мне оставалось мало времени на то, чтобы благополучно собраться. Я чувствовал себя немного странно. Снаружи мне было холодно, и я пытался укутаться сначала в толстый свитер, затем - в пальто, но ощущение ледышек, толщиной с иголку, протыкающих меня, так никуда и не делось. А в доме было так жарко, что мне казалось: еще чуть-чуть - и кожа начнет плавиться. За окном светило солнце и люди сновали в легких кофтах. А я, стоя у окна, продолжал зябнуть, глядя, как горожане идут в сторону главной площади. Наверное, я простыл. Как иначе объяснить этот холод? Еле различимо была слышна музыка - скорее всего, с площади, жители понемногу заполняли удобные для наблюдений места. А я шел им навстречу и вдруг захотел полностью раствориться в их потоках. Но прохожих по-прежнему было мало вокруг меня. Оставалось улыбаться знакомым, пытаясь сделать масочную улыбку более правдоподобной, а внутри, в самой глубине, засела настойчивая строчка: все будет хорошо. *** Настенные часы остановились на римской пять – дом пришел в движение. С этого момента все уже не будет так, как раньше. Хотя бы потому, что эти часы больше не сдвинут свои стрелки с места, на котором они замерли. С этих пяти часов начался обратный отсчет моего мира. На площади, куда меня привела Мишель, было многолюдно, и праздник уже кипел, но все ждали темноты. Именно сумерки зададут правильное настроение всему фестивалю. Так объяснила Мишель. А потом отправила меня побродить одному. Но первое, что я сделал, – остановился. Замер на месте, чтобы втянуть неизменно терпкий запах в полной мере. На секунду закрыл глаза и постоял просто так среди сотен жителей, так же замерших и ожидающих чего-то. Пахло дождем, но небо было безупречно чистым, и даже солнце, идущее к горизонту, казалось не более чем изъяном. Собравшиеся здесь люди только и ждали, когда на смену звезде придут легкие сумерки, чтобы раскрасить потемневшее небо в свои цвета. Я открыл глаза, и через мгновение все звуки на площади смолкли, чтобы колокольный звон смог без препятствий, подобно воде, затопить площадь. Мелодия неслась как бешеная, огибая людей, будто камни, проносилась стремительно, уступая место следующей. А люди ликовали. Хлопали, выкрикивали что-то, некоторые даже пытались подпевать, но в конечном итоге все тонуло в безграничном звуке. И ветер сегодня был на стороне чудес. Растрепав мои и без того растрепанные волосы, он подхватил пару лепестков с венка, подаренного мне Мишель, и, покружив ими у моего носа, словно привлекая внимание, устремил куда-то в сторону. И когда я беспечно повернул голову, следя за ними взглядом, мое сердце сжалось. Я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть - только держать руку на груди. Вот оно. Неожиданно, но так желанно. Я сорвался с места. Расталкивая людей, пробираясь вперед, следом за остывшим ветром. Окружающие будто специально стали так близко друг к другу, что несколько метров, отделяющих меня от самого моего любимого сна, растянулись на пару сотен. Но шаг за шагом я становился все ближе, хоть несколько раз терял из вида свою цель. Звон колоколов сбивал мысли, завораживал так, что люди превращались в дышащие статуи самих себя. Но я дошел. Стал почти рядом, немного позади, утопая в новом ощущении. Наблюдая, как еле поднимаются и опускаются его плечи: он тяжело дышит. И спина, такая широкая, кажется, неосязаемая, но если я протяну руку, то почувствую ткань его пальто. Простояв так еще немного, решив, что зря мучаю себя, ведь вряд ли судьба сделает мне такой подарок, я, зажмурив глаза, делаю шаг навстречу возможному чуду. С надеждой на то, что если этот человек и правда окажется тем самым, то он узнает меня так же сразу, как и я. Поравнявшись с парнем, выдыхаю и, максимально приблизившись (в рамках допустимого), чтобы он услышал, говорю: "Бонжур". Он медленно поворачивает голову, окинув меня недоверчивым взглядом, слегка приподнимает брови и пятится немного в сторону. Чуда не произошло, а я готов заплакать, вот так просто разрыдаться практически без причины. Наши мечты не обязаны так просто исполняться. И я же сам не надеялся на то, что смогу встретить свой сон. "Извините", - наверное, моего голоса не стало слышно вовсе из-за непрекращающегося звона. Обернуться и уйти. - "Спокойно, тихо, не падай. Не плачь. Не порть никому праздник, они не виноваты, что ты мечтатель". Я очень стараюсь сделать все правильно, но спустя шаг меня обхватывают руки, прижимая к теплому телу. И чужой жар, просачиваясь сквозь плотную одежду, легонько касается моей спины. Я поворачиваюсь в кольце чужих рук, я знаю, кто стоит рядом со мной. Мне удается выдавить: "Ты сбылся", - прежде чем слезы из самой глубины прорвутся наружу. Обнять в ответ, уткнуться лбом в чужое плечо, хвататься за него, как за последнюю страховку, держащую меня над бесконечной пропастью, украшенную звездами. И чувствовать, как он стоит, так же крепко стиснув мое тело, слышать, как он тяжело дышит и тихонько рядом с моим ухом шепчет: "Прости. Прости. Прости, что не поверил в тебя сразу, прости…"