Брелок для ключей

      Шинкай всё время улыбается. Редко когда его увидишь без набившего оскомину рекламного оскала.       Фальшивого насквозь, как псевдо-дизайнерские китайские шмотки, какими бахвалятся девчонки в универе.       Ясутомо нечасто видится с Шинкаем — слишком много времени съедают учёба и тренировки, и от Шизуоки до… дай бог памяти, где вообще Мейсо находится?.. добираться не пять минут, поэтому обычно они пересекаются только на выходных. Чаще всего Шинкай приезжает к нему в субботу днём, уезжает в воскресенье вечером — этого вполне хватает, чтобы следующую неделю спокойно держаться на переписке и редких звонках.       Видится нечасто, поэтому все изменения заметны отчётливо. А может, Ясутомо просто по жизни наблюдательный. А может, просто Шинкай это Шинкай.       Нет, он умеет улыбаться нормально, и Ясутомо это даже нравится — хотя вслух он о таком никому не скажет, — но чаще Шинкай просто по привычке растягивает губы. До глаз его улыбка не доходит.       — Ты бы ещё дольше тащился, — ворчит Ясутомо вместо «привета», впуская Шинкая и влажную осеннюю прохладу в квартиру. Просто для проформы ворчит, не так уж и долго Шинкай добирался, да и настроение, в общем-то, хорошее. Было, по крайней мере. Ясутомо вздыхает и втягивает носом знакомый запах. Дымный, чуть горьковатый. Беспокойство так пахнет. — В команде проблемы, что ли?       Шинкай почти светится, ни дать ни взять урановый стержень, и, мотнув головой, бесцеремонно притягивает Ясутомо к себе. Руки и нос у него холодные с улицы, и Ясутомо невнятно ругается и пытается Шинкая отпихнуть, а тот смеётся и отпихиваться ни в какую не желает. Ну и ладно.       А о команде он в прошлый раз мельком упоминал, но сегодня молчит, как партизан. Вернее, наоборот, треплется на любые отвлечённые темы, но о своих — ни-ни. Может, действительно ничего по-настоящему серьёзного — у них давний ещё уговор, есть проблемы — сообщи, чтоб сразу делить надвое и не мариноваться в них в одиночку. А может, решил, что то, чего Ясутомо не знает, ему не повредит. Было уже как-то, Ясутомо Шинкаю потом по голове настучал и на полтора часа очень обиделся. Выискался, мать его, заботливый… Эти улыбки фальшивые — ведь тоже такая своеобразная забота. Об окружающих. Раз улыбается — значит, всё хорошо, всё отлично, всё просто сверкает и переливается, чистый Диснейленд. А за декорации, пожалуйста, не заглядывайте, это не для посетителей. Там шкафы со скелетами, бряцает цепями какая-то лохматая хрень и пауки ползают. С кулак величиной. Гадость, короче, и пора делать уборку.       — Долго ещё будешь скалиться? — ворчит Ясутомо, благополучно пропуская мимо ушей щебетание о вчерашней тренировке — да-да, угу, горняки-третьегодки, гениальные такие… прям рекорд, супер, ага, — и недовольно сводит брови на переносице. Всё-таки эти фальшивки его раздражают, вот так фоново и безотчётно, как ночное жужжание комара, или треск цикады на оконной раме, когда пытаешься уснуть, или такой противный то ли писк, то ли звон, который иногда в голове возникает, и никуда не девается, хоть ты тресни.       Улыбки Шинкая напоминают дешёвую помаду, от которой младшие сёстры брезгливо морщатся. Если не знать — всё нормально, издали поглядишь — вполне ничего. Но если мозги включить и шоры на глазах сдвинуть — на губах такая дрянь смотрится откровенно паршиво.       — Ну почему сразу «скалиться»? — Шинкай снова улыбается, на этот раз — виновато, и Ясутомо по старой памяти очень хочется его ударить. Лучше всего — по лицу, с размаха, без усилия, выбрасывая кулак, как камень. Чтобы стереть кривящую губы неестественную улыбку, чтобы её заменили удивление, обида, злость — что угодно, но не эта проклятая маска. Почти как у мелкого Юто. Семейка, мать её. Но драки остались далеко в прошлом, нечего ворошить бунтарский период.       А ещё хочется притянуть к себе за небрежно завязанный галстук, или за ворот рубашки, или за вьющиеся сильнее обычного от влажности волосы, впиться в губы, почти кусая, чтобы не осталось на них этой фальшивой дряни, её можно попросту слизать, не траванётся…       Да, пожалуй, этого хочется куда больше.       Ясутомо не привык отказывать себе в своих желаниях. Тем более, избавившись от фальшивок и декораций, не так сложно разгрести загашники и докопаться до настоящего, живого. А может, сложно, но Ясутомо просто по жизни упрямый. А может, просто Шинкай это Шинкай.       Нет, он умеет улыбаться нормально, и Ясутомо это даже нравится — хотя вслух он о таком никому не скажет, — но бывает это не так-то часто, и потому особенно ценно. Ясутомо ценит, по крайней мере.       Все искренние улыбки Шинкая принадлежат ему.