Отцы и сыновья

Четыре года спустя. Айше. - Дорогу! Айше-султан, Нергизшах-султан Хазретлири! – Крикнул ага, заставляя вздрогнуть с непривычки. Маленькая Нергизшах, моя четырёхлетняя доченька весело улыбнулась мне, важно выпрямившись и немного неуклюже ступая меж рядов застывших в поклоне девушек. Я – султанша… как странно! Уже два года как меня провозгласили таковой, но я всё ещё не могу привыкнуть. Да и не по праву меня ею назвали – я родила только дочь. Однако шехзаде всем приказал называть меня султаншей… Сначала девушки насмехались над моими чувствами, говоря, что я не более, чем обычная фаворитка, бабочка – однодневка. Но шли недели, месяца, а шехзаде звал лишь меня одну… В том же году я родила Нергизшах, свою малышку. И поняла, что мечты исполнились! Любимый человек рядом, дочь, названный сын, которого я почему-то не перестала любить как своего, родного… это ли не счастье? Мустафа постоянно был занят – то поход, то заседание совета, то в городе что-то не так… и это удручало. Однако всё свободное от дел время он проводил со мной, с детьми. Мир превратился в сказку, из которой не хотелось возвращаться в полную грязи и лжи реальность. Однако несчастья потекли рекой с того момента, когда повелитель вдруг перестал верить Мустафе. Любое его, вполне справедливое деяние теперь расценивалось им как преступление… а потом ещё и казнь Ибрагима-паши. Он был наставником, лучшим другом и вторым отцом для шехзаде, который всегда поддерживал его. Так же он был с юности другом повелителя, его соратником, мужем его сестры, великим визирем. И этого человека султан приказал убить, пока сам спит. И для чего! О, это даже смешно – чтобы не чувствовать себя виноватым! Какой печальный абсурд… Хотя кто его знает, может, паша предал его. Но такое подлое убийство недостойно правителя огромной империи. Надо же: позвал на священный ужин, попросил остаться в соседних покоях, и… велел задушить. Эдакая продуманная жестокость, смахивающая на мазохизм, если судить по последствиям. И этого человека мой Мустафа так любит и ценит?! Но главное даже не это: султан не пожалел и своей сестры, которая любила пашу всей душой. Я помню её. Словно весь мир обрушили на её хрупкие плечи. В ней было столько слёз и боли, что, казалось, она никогда не сможет больше быть прежней. Мустафа до последнего не верил, что его отец способен сотворить такое со своими близкими. Многие не любили Ибрагима-пашу, но только, разве что, Хатидже-султан переживала эту потерю тяжелее, чем Мустафа. И не смотря на то, что султан знал, как его сын с самого детства был привязан к паше, он не пожелал ничего ему объяснять. В Манису мы возвратились ни с чем. Шехзаде целый день сидел у себя в покоях, печально разглядывая самодельный кораблик, который Ибрагим-паша сделал сам, в далёком детстве. И в Топкапы, и в Манисе у всех были немного грустные лица. Лишь один человек – Хюррем-султан не скрывала торжествующей улыбки. В её глазах прямо-таки читалось: «Я победила, паргалы Ибрагим! Победила!» Не сомневаюсь, что к тому, что случилось потом, она так же приложила руку. Глупо, конечно же, винить её во всех грехах… Нет, я её не виню – она старалась для своих детей, а на пути к трону для одного из них Мустафа, конечно, самая большая преграда. Он как крепость для неё, которую нужно разрушить. И смерть Ибрагима-паши – первая большая брешь в её непробиваемой обороне. Я не уверенна, что эта женщина плохая или порочная, просто хладнокровная и сильная. Может, она и любит султана, но у них там явно матриархат, как сказала Разие, хотя султан и не подозревает об этом. Хюррем-султан как опытный дипломат, её оружие – слова, которые играют на властолюбии и подозрительности повелителя. И я, и Мустафа – мы оба знаем это. Но мне страшно, а он лишь смеётся, стараясь делать вид, что не замечает то, что почему-то сразу увидела даже я: султан, наводящий ужас на полмира, слаб перед волей огненноволосой султанши, словно маленький мальчик. … Топкапы. «Почему же отец изгоняет меня?» - Думал Мустафа, сцепив за спиной руки и смотря в окно. В его глазах, как, впрочем, и в душе, разразилась буря, - За что мне все эти испытания? Ведь я так предан отцу, нашей стране… что я сделал не так? Где совершил ошибку?» Извне раздался тихий стук. - Войдите, - нехотя ответил шехзаде. В покои вошёл его младший брат – Мехмед. - Брат, - чуть подойдя, осторожно начал он, - я хочу поговорить. - Конечно, проходи, - чуть расслабившись, ответил шехзаде, пытаясь не выглядеть огорчённым. Вздохнув, Мехмед с некоторым сожалением смотрел на старшего. - Поверь, брат, я очень сожалею, что всё получилось… вот так, - с искренней печалью в голосе продолжил он, - Я и сам не ожидал, что меня назначат в Манису, и… - Тебя назначили в Манису?! – Перебил Мустафа, не веря своим ушам. - Я думал, ты уже знаешь, - растерянно ответил Мехмед, - прости меня, брат, я не хотел этого! - Я знаю, Мехмед, и ни в чём не виню тебя. Но сейчас бессмысленно разговаривать. - Ты мне не веришь? - Ступай к себе. Твоя валиде будет волноваться. Мехмед хотел что-то возразить, однако наткнувшись на полный боли взгляд брата, счёл за лучшее уйти. Нахмурившись, Мустафа посмотрел ему вслед, едва сдерживаясь, чтобы не обругать себя последними словами. И вот зачем он так с Мехмедом?! Брат пришел просто поговорить, просил прощения за то, в чём вовсе не виноват. Он не виноват в том, что отец его любит больше. Он хотел всего лишь объяснить, что не хочет из-за этого треклятого санджака ссориться с любимым старшим братом… - Мехмед! Но его уже не было. Пустые покои ответили лишь тишиной. … Год спустя. Маниса. Нурбахар. Улыбаясь, я прижимала к себе свою доченьку - Нур. Вот уже год как мой любимый – санджакбей престолонаследного санджака. Жаль, конечно, его старшего брата – подобное, должно быть, обидно. Но это его проблемы – мой Мехмед лучше. Во всяком случае, для меня. Я была счастлива. Но… если бы я знала, что случиться потом!