Глиняный светильник

      Птицы за окном заклёкотали вдвое истошнее и злее, болезненное затишье прорезали зычные возгласы. Лицо градоначальника изменилось, выражая теперь недоверчивую, смешанную с настороженностью озадаченность: он кое-как подобрал грузное тело, шея его сама собой вытянулась, а глаза чуть прищурились.       Двалин выглянул в окно — за мутноватым стеклом было видно, что у дверей градоначальникова дома собрался народ. Разглядел среди собравшихся внизу и знакомую голову в нелепой шапке набекрень.       — Вернулись ваши разведчики, — ответил Двалин на вопросительный взгляд вельможи.       Спуститься вниз пришлось и градоначальнику. Когда к его ногам бросили потемневший мокрый мешок, он ощутимо вздрогнул и передёрнул плечами, но по всему было видно, что плодами своего доверия к морийцам он остался доволен.       Трое бывших работников хуторянина стояли поодаль вместе с Бофуром и молча переглядывались.       — Ну, услужили… — неловко выдохнул вельможа, окликнув их. — Удивили меня, значит, знатно. — Он оправил посеребрённую цепь на груди и сложил руки на животе. — Благодарить-то вас чем?       — Нам, сударь, денег бы, — почёсывая за ухом, ответил Бофур.       — По полному кошельку каждому, — добавил один из беглых работников, а другой уточнил:       — Серебром.       Вельможа пожевал губами, заложив за цепь большие пальцы, оглянулся на Двалина, который стоял подле, и наконец вымолвил:       — Что ж такого-то… Дам.       Бофур бросил взгляд на Двалина. Тот пошевелил пальцами у рта: поговорим, мол. Мориец согласно кивнул.       — Пить будешь?       — Благодарствуйте, — тихо ответил Бофур.       Двалин протянул ему кружку и усмехнулся.       — От "сударя", вишь, отучился уже.       Бофур развёл руками.       — Ну, рассказывай. Что сорвался-то так сломя голову?       — Я уж прощения прошу, что не сказал ничего, спешить надо было. Тут дело не в том, что я сбежать куда-то хотел или ещё чего. Просто когда мы с вами у того старика на ночь остановились, рассказали мне кое-что его работники-то. — К кружке Бофур по-прежнему не притрагивался. — Сказали, мол, были у них недавно совсем и другие постояльцы — сами понимаете, какие гости в глуши гурьбой заявляются. Но самое-то главное, что при них наш один был. И не просто наш. Уж не знаю, как — видно, выпустила его та тварь всё-таки — но, пока мы из Мглистых гор выбирались и через пустоши шли, добрался Бифур как-то до дороги. И… попался. Там орки с гоблинами беснуются, и люди, будь то хоть самая погань, оттуда уходят — вот он и оказался вместе с теми, кто его взял, сначала в ничейных землях, потом и в Синих горах.       Тут Бофур к выпивке всё-таки приложился.       — Ну и уговорил я работников — благо, сами они своего хозяина не шибко любили. И уж не знаю я, сколько и как я могу Махала благодарить, только нашли мы этих скоро. Бить самим нельзя было — себя бы погубили и ничего не смогли… хотя хотелось, ясное дело, глотки им всем повскрывать. Дальше вы знаете…       — Брата-то вызволил?       Мориец посмотрел на него особенно серьёзно.       — Если б не вызволил, то с вами бы уже не разговаривал.       На несколько мгновений в комнате повисло молчание. Двалин допивал, а Бофур словно собирался с силами, чтобы сказать что-то важное.       — Вот что. — Двалин отставил свою кружку. — От местных вы свою награду уже получили, и ещё от узбада получите. Так что вы с братом бедствовать не будете, да и товарищи твои новые тоже. — "Знать бы ещё, что там творится у узбада, что он так окрестные земли забросил".       — Воюют там.       — Балрог, что?!       — Это тоже работники рассказали: они раньше с другими гномами жили. Узбада старого убили, а нового там так и не появилось. Есть его брат, а есть — уж по вспомню имени — ещё кто-то из военачальников, который, говорят, в обиде за что-то и на покойного узбада, и на брата его, и на самого Короля-под-Горой.       Двалин немного помолчал.       — Вести недобрые, но спасибо, что не утаил… — И снова молчание.       — Слушай, грамота у меня королевская есть, но тут она сама по себе, дело ясное, не поможет. Приду я туда, выходит, один. Четыре человека много не сделают, но вы, морийцы, народ умелый, что бы о вас ни говорили. Так как?       Бофур замялся на минуту, ухватившись одной рукой за торчащую из-под шапки косицу, а потом вздохнул.       — Вы уж извиняйте. Всё, что вы для меня сделали, я не забыл и до конца жизни своей помнить буду. То, как из гор вывели, то, как орков защищали, и то, что с собой ехать дали. Слова-то они, конечно, одни слова и есть, но я бы и на битву пошёл, и на работу всякую, но я уж не могу. Один бы был — до последней капли крови был бы с вами. А так у меня брат есть, и его одного оставлять никак не можно.       — Что же, тянуть не стану. Брат есть брат. Но королю я словечко замолвлю о твоих собратьях. Так что, может, ещё увидимся когда.       Мориец часто закивал, отвесил низкий поклон — и вышел вон.       Двалин закрыл дверь, допил то, что оставалось в обеих кружках, и снова достал грамоту.       "Вишь ты, опоздал. Да и не успел бы, конечно, раз оно давно так началось… А всё ж досада, мать её". Полководца, о котором говорил Бофур, он знал — да и все при дворе его запомнить успели, пока того не пришлось отправить сюда, далеко на запад, от греха подальше. Близко его узнать пришлось и здешнему узбаду — ещё ближе, и ещё менее приятным было знакомство. И кто же знал, что окончательный приговор выдадут так поздно.       "Вот такие — они выродки-то есть, которые своих ни в грош не ставят и всех под свою дурь положить готовы. Они и предатели, которые о законе слыхом не слыхали и против братьев идти готовы. Вот кто грязь-то, а не те, кого гонят отовсюду и дерьмом забрасывают за незапамятных времён дела…"