Познавая прекрасное

Даже во сне неосознанно прижимаясь друг к другу, они проспали всю ночь спокойно и безмятежно, словно дети. Проснувшись первой, Гермиона осторожно повернула голову и сразу же оказалась привычно очарованной спокойной красотой расслабленного лица спящего Малфоя. Ужасно хотелось дотронуться до его щеки, но она побоялась разбудить и поэтому несколько минут лишь молча любовалась им. Любовалась мужчиной, отношение к которому за столь короткое время поменялось от панического ужаса, внушаемого еще недавно, до абсолютного безоговорочного обожания, испытываемого теперь. Она вдруг подумала о том, что их отношения почему-то напоминают ей чудесное путешествие. В некую волшебную страну, в которой они познают друг друга, познают самих себя и еще множество каких-то по настоящему прекрасных вещей. Вместе, и только вдвоем. «Как бы я жила без Люциуса? Как бы мы оба продолжали жить, если бы не столкнулись тогда, в магазине?» — так и не сумев ответить себе на эти вопросы, Гермиона не сдержалась и нежно пробежалась кончиками пальцев по скульптурно очерченным скулам все еще дремлющего Малфоя. Люциус вдруг глубоко вздохнул, хотя глаза его по-прежнему оставались закрытыми. И она тут же отдернула руку, испугавшись, что может разбудить его, но не сдержала улыбки, откровенно любуясь спящим рядом с ней мужчиной. Он снова вздохнул и перевернулся на спину, подложив одну руку за голову. А потом Гермиона почувствовала, как другая рука, тихонько дотронувшись до ее живота и ласково погладив его, начала медленно спускаться все ниже и ниже. Глаза Малфоя при этом так и оставались закрытыми. Отдавшись этой ласке, она подвинулась на постели так, чтобы его пальцы оказались еще ближе к тому месту, где нужны были сейчас больше всего. Там, где кожа уже горела в ожидании его прикосновений, где плоть уже набухла и стала влажной. А Люциус все продолжал спокойно лежать и глаз по-прежнему не открывал. Наконец его пальцы спустились еще ниже, раздвинули припухшие складочки и дразнящее коснулись ее там, где она так жаждала. Однако до клитора он так и не дотронулся, будто дразня и потому избегая его. Гермиона выгнулась, пытаясь заставить Малфоя исполнить желаемое. Люциус сделал вид, что подчинился, скользнул двумя пальцами во влагалище и принялся поглаживать его, заставляя Гермиону извиваться в горячечном желании разрядки. С губ ее слетел тихий мучительный стон, услышав который Малфой с абсолютно безучастным лицом в конце концов дотронулся до клитора. И она гортанно закричала от мгновенно нахлынувшего наслаждения. Острого и почти болезненного. Пронзающего тело, словно электрическим током. Не контролируя себя, она дернулась на кровати, дрожа от сильнейшего чувственного восторга, охватившего, казалось, все ее существо, и судорожно стиснула простыни. Люциус же не останавливался, пока Гермиона не затихла и не обмякла, даже тогда продолжая легонько, успокаивающе поглаживать ее. В конце концов тяжелое дыхание волшебницы выровнялось и стало тише. В который раз поразившись способности Люциуса доставить ей удовольствие одними лишь прикосновениями, она повернулась и увидела, что лицо его осталось бесстрастным, а глаз он так и не открыл. — Люциус… — тихо позвала Гермиона. Тот ничего не ответил, хотя спать он, конечно же, уже не мог. И Гермиона позвала снова: — Люциус. Малфой потянулся, еще раз вздохнул и, будто просыпаясь, повернулся к ней, открыл глаза и приподнял бровь. — М-м-м? — сонно спросил он. Гермиона засмеялась: — Не притворяйся. Я же знаю, что ты уже давно не спишь, — и ущипнула его за сосок. — Ой! — притворно вскрикнул Люциус, хотя и знал, что заслужил это. Улыбнувшись, она нежно поцеловала тот самый сосок, но Малфой вдруг обнял ее и перекатил на себя. — Привет, — выдохнул он ей в волосы. Гермиона улыбнулась в гладкую мужскую грудь и нежно прошептала в ответ: — Доброе утро. Чем ты планировал заняться сегодня? — Быть внутри тебя… Услышав столь откровенное и чувственное признание, она закрыла глаза и глубоко вдохнула уже такой знакомый и обожаемый аромат, обволакивающий со всех сторон. «Если бы я могла сейчас раствориться в его теле, то растворилась бы». Приподняв ногу, она скользнула ею по бедру Люциуса, рукой поглаживая его грудь, живот и постепенно опускаясь к паху. Еще совсем чуть-чуть и пальчики наткнулись на кончик возбужденного члена, который она тут же принялась поглаживать. Теперь наступила очередь Малфоя глухо рыкнуть и выгнуться на кровати. Поначалу приникнув поцелуем к его шее, Гермиона неспешно двигалась все ниже и ниже. Не отрывая губ от бледной кожи Люциуса, продолжала целовать его плечи и грудь, но потом вдруг поднялась и, усевшись на Малфое удобней, одним медленным и плавным движением опустилась на его член. И Люциус глухо застонал, словно от боли. Но Гермиона знала, что это не так — и стонет он сейчас от изысканного наслаждения, которое всегда дарила им близость. Так и не прерывая поцелуев, она неспешно двигалась, то поднимаясь, то опускаясь и крепко сжимая вокруг него мышцы, когда вдруг почувствовала, как Люциус крепко ухватил ее за бедра, пытаясь контролировать темп и насаживая на себя с еще большей силой. Гермиона задохнулась от почти мучительного удовольствия, но затем поднялась и взглянула на него сверху вниз. Ужасно хотелось снова получить контроль над ситуацией в свои руки. Глаза ее невольно метнулись к прикроватной тумбочке, на которой стояла малиновая свеча, и в голову пришла шальная мысль. Не останавливаясь, Гермиона осторожно потянулась и, взяв свечу, воспользовалась палочкой Люциуса и зажгла ее. Небольшое янтарное пламя тут же мягко замерцало на фитильке, постепенно плавя малиновый воск. Гермиона лукаво взглянула на ничего не понимающего Малфоя, потом подняла свечку, слегка наклонила ее, на что Люциус с легким удивлением дрогнул бровью. Но Гермиона усмехнулась, все еще продолжая двигаться на нем, не отводя глаз от пламени и наблюдая, как набухает первая капля расплавленного воска, как готовится вот-вот упасть прямо на его грудь. Наконец рука ее дрогнула, и красная капелька сорвалась вниз. С губ ошеломленного Люциуса сорвалось негромкое шипение. Боль от ожога лишь усилила наслаждение, и он не смог скрыть удивления от этого. Гермиона же переместила руку чуть левее и снова медленно наклонила свечку. Еще мгновение, и Малфой снова выгнулся на кровати от еще одной обжигающей капли. Казалось, безумное сочетание боли и удовольствия порождало в нем сейчас такие невероятные по силе ощущения, бороться с которыми ни сил, ни желания не оставалось. Он невнятно прохрипел что-то, и Гермиона почувствовала, как член пульсирует внутри нее, уже готовый взорваться. Будто откликаясь на это, она начала двигаться быстрее и наклонила свечку в третий раз. Очередная капля воска упала на новое место как раз в тот миг, когда Гермиона с силой сжала мышцы влагалища. И не в состоянии выносить сладкую муку дольше, Люциус простонал, словно в бреду: — Гермиона… Черт… прекрати уже это восхитительное хулиганство! Я не могу больше, ведьма… Она и сама понимала, что оба уже приблизились к грани, за которой для них наступит край, и они провалятся в такую привычную, но и долгожданную бездну наслаждения. Тоже осознав это, Люциус дотронулся до ее клитора, принявшись кружить по нему подушечкой пальца, и Гермиона задрожала от накатывающих волн оргазма. Она стала двигаться еще быстрее, опершись на Малфоя одной рукой, а в другой, все еще поднятой, держа горящую свечу и снова медленно наклоняя ее. И вот со свечи скользнула последняя капля, которая попала прямо на сосок Люциуса. Он гортанно вскрикнул от острой, мучительной и сладкой боли, тут же ощутил, как стенки влагалища бешено пульсируют, обволакивая его член шелковистой перчаткой, и со стоном излился в обожаемое тело. Почувствовав, как ее заполняет горячее семя, Гермионе понадобилось всего лишь несколько толчков, чтобы присоединиться к нему и окунуться в собственное удовольствие. Наконец она качнулась в последний раз и, откинув голову назад, громко прокричала в тишину комнаты: — Ты — мой, Люциус! Весь — мой… Какое-то время они так и оставались: Малфой лежал, а Гермиона сидела на нем, замерев от восторга только что испытанного оргазма. Но скоро она со страхом заметила, что свеча все еще продолжает гореть, и резво затушила пламя, пока оно не подожгло простыни. Потом, продолжая блаженно улыбаться, Гермиона провела ладошками по его груди и неспешно очистила кожу от капелек уже застывшего воска. А когда отдирала последнюю, упавшую на сосок, невольно причинила Люциусу боль, за что и оказалась наказанной: Малфой схватил ее за запястье, потянул к себе и достаточно сильно прикусил большой палец. На что Гермиона притворно вскрикнула и засмеялась. Люциус тоже улыбнулся и, уложив на себя, жадно накинулся на ее рот с поцелуем. Они еще долго и вкусно целовались, пока не начали задыхаться. Наконец, отстранившись друг от друга, умиротворенно улеглись в обнимку. Молча, не произнося более ни слова. Лишь не отводили взглядов, будто боялись нарушить очарование этих непередаваемых минут волшебной и почти необъяснимой близости, царившей между ними сейчас. В этом молчании прошла, казалось, целая вечность, но в конце концов их одолел голод, и, набросив на себя только халаты, они спустились вниз, прямо на кухню, где довольная и приветливая Тибби подала им вкуснейший завтрак. И снова оба молчали, лишь ласково поглядывая друг на друга, и слова казались им сейчас совершенно ненужными. Однако эта спокойная тишина скоро оказалась нарушенной прилетевшей из министерства совой: Гермионе пришло сообщение, что в связи со вчерашним заседанием Визенгамота сегодня ей разрешили не выходить на работу. И поначалу насторожившаяся, та выдохнула с откровенным облегчением — ведь растворившись в ощущении радости, что самое страшное осталось позади, она совершенно забыла, что сейчас всего лишь вторник. Покончив с завтраком первым, Люциус откинулся на спинку стула и развернул свежий выпуск «Ежедневного Пророка». Его заголовки оказались вполне ожидаемыми. На первой же странице красовалась огромная надпись: «Знаменитому Пожирателю смерти снова удалось избежать Азкабана!» А под ней колдография, с которой Люциус смеялся, высоко подняв Гермиону над собой, и ей стало интересно, каким образом журналисты попали на закрытое заседание. Люциус же никак не отреагировал на колдографию и бесстрастно прочитал статью, иногда вслух знакомя Гермиону с какими-то отрывками. Надо признать, статья была написана предельно корректно, и мнение ее автора абсолютно совпадало с решением Тренча. О Люциусе не говорилось ничего плохого, наоборот, репортер лишь хвалил его решительность и смелость, отзываясь о Малфое, как об истинном британском джентльмене. В конце он коротко упомянул об «удивительном» романе мисс Грейнджер с мистером Малфоем и подчеркнул их очевидную преданность друг другу. Гермиона тихонько вздохнула, осознавая, что реакция журнала «Придира» вряд ли будет настолько терпима. Она еще не успела доесть, как во входную дверь раздался громкий и настойчивый стук, от которого лицо Люциуса напряженно замерло, а Гермиона вдруг испытала самый настоящий страх, вспомнив то злосчастное утро. На какой-то миг ей показалось, что Тренч передумал, и в дом снова ломятся авроры. К сожалению, выражение лица Люциуса не успокоило ее ни на йоту. Наоборот, он тут же взял Гермиону за руку, мягко сжал ее и негромко, но твердо произнес: — Поднимись, пожалуйста, наверх. Поколебавшись секунду, она быстро и бесшумно покинула кухню. Оказавшись в спальне, Гермиона оставила дверь приоткрытой и тихонько встала рядом, настороженно прислушиваясь к происходящему внизу. Увы, этого можно было и не делать, поскольку пришедший обозначил себя громко и практически с порога. Это был не кто иной, как разъяренный Драко Малфой. — Неужели ты притащил эту суку в дом? В наш дом? Как ты посмел? Выгони ее! Сейчас же! Я хочу, чтобы она убралась прочь! Даже несмотря на то, что в прошлом она не раз сталкивалась с яростью Драко, никогда еще Гермиона не слышала в его голосе такой обиды, злости и такого горького разочарования. Она попыталась разобрать, что отвечал ему Люциус, но тщетно: тот что-то говорил сыну, но говорил негромко, спокойно и сдержанно. Жутко расстроившись, Гермиона закрыла глаза и прислонилась затылком к стене. В эту минуту будущее вдруг начало пугать ее мрачной неизбежностью многочисленных конфликтов между самыми близкими людьми. Драко же тем временем продолжал бесноваться и делал это отнюдь не тихо: — И это после того, что ты сотворил с нашей семьей? После того, как разрушил ее? Неужели развода тебе было недостаточно? Ты уже потерял маму, теперь хочешь и меня потерять?! Гермиона невольно охнула, зная, как эти слова должны были ранить Люциуса. Она снова прислушалась, но снова не разобрала его ответа. Зато расслышала, как Драко продолжил дальше: — Ты позоришь нашу семью! И еще смеешь называться Малфоем? Ну надо же, какая нелепая шутка! Неужели все это ради того, чтобы ебать молоденькую грязнокровку, годящуюся тебе в дочери?! Гермиона зажмурилась от боли, но слова эти ранили ее только из-за Люциуса. Ничего нового о себе она не узнала, ведь Драко никогда не скупился на оскорбления для нее. Еще со школы. Скоро она услышала уже самого Люциуса Малфоя, который все-таки повысил голос, хотя и старался отвечать сыну по-прежнему спокойно: — Сейчас же прекрати истерику, мальчишка. И не смей вмешиваться в то, о чем ты ничего не знаешь. Если не можешь контролировать свой темперамент и свою невоспитанность, убирайся из этого дома прочь! — Ты не имеешь права выгонять меня отсюда! Мэнор будет моим после тебя. И мне он принадлежит точно так же, как и тебе. Даже большинство моих вещей находится здесь. На самом деле, я за этим и пришел: вещи свои забрать. Уж извини, что помешал тебе наслаждаться жизнью, папочка! — в холодных и бездушных словах Драко под конец зазвучала откровенная насмешка. А в следующий миг Гермиона услышала, как он поднимается по широкой лестнице наверх, но не почувствовала ни страха, ни смущения. Шаги становился все громче, приближаясь к ее спальне. И она решилась. Как только сердито чеканящие звуки раздались совсем близко, Гермиона решительно распахнула дверь и, выйдя в коридор, почти врезалась в старого школьного недруга. Тот пошатнулся от шока, и в глазах его мелькнул ужас. Он остановился и презрительно уставился на Гермиону. Она выдержала этот взгляд с высоко поднятой головой и тут же краем глаза увидела, как в коридор свернул и Люциус. — Прочь с дороги! — в голосе Драко звучала холодная ярость. — Я сказал: убирайся с моего пути! Гермиона продолжала неподвижно стоять. В конце концов, ему ничего не мешало обойти ее, ведь коридор был достаточно широк. Лицо Драко перекосил гнев, и, будучи не в силах сдерживаться, он закричал: — Уйди с дороги, сука! На что Гермиона ответила удивительно спокойно (удивительно даже для себя, хотя ее и потряхивало от эмоций): — Неужели ты не хочешь, чтобы твой отец был счастлив? Неужели и вправду считаешь, что остаток жизни он должен прожить один? От размеренного тона и от этих слов Драко дернулся. Сейчас он выглядел так, словно готов был ударить ее, но Гермиона усилием воли заставила себя остаться спокойной. — А ты, видать, решила, что с тобой он будет счастлив, да? Решила осчастливить моего папочку? Да ты понятия не имеешь, что ему нужно… Он прожил всю жизнь с другой женщиной… с моей матерью! И никогда не будет счастлив с грязнокровной шлюхой, пусть и такой молоденькой, как ты… Тебе нечего дать ему, Грейнджер! — его слова сочились ядом. Гермионе показалось, что ее ударили под дых. С трудом глотнув, она удержалась на ногах, но невольно перевела взгляд на Люциуса, стоящего в начале коридора. Вид у того был ужасно расстроенный, но, когда он встретился с ней глазами, что-то мелькнуло в его лице. Что-то, что придало сил. И она ответила его сыну. Ровно и твердо. — Я знаю лишь то, что твой отец — удивительный человек. И никому не позволю нарушать его покой и мешать его счастью. Даже тебе, Драко. Будь добр, учти это. Не произнося больше ни слова, тот лишь стиснул зубы, шагнул в сторону и, обойдя Гермиону, свернул за угол. Почти сразу она услышала, как поблизости хлопнула какая-то дверь, а потом воцарилась тишина. На подгибающихся ногах Гермиона шагнула к стене и тут же увидела, что Люциус уже стоит рядом. Взглянув на него, она заметила, как его лицо (такое спокойное и красивое этим утром) снова прорезали морщинки напряженности, и это кольнуло ее прямо в сердце. Потянувшись, Гермиона ласково погладила его по щеке. — Мне очень жаль, что тебе пришлось услышать такое. Прости, — прошептала она. Люциус скользнул взглядом вниз, к ее глазам. А когда отозвался, голос его был спокоен, но звучала в нем откровенная пустота. — Я уже говорил тебе, чтобы ты никогда и ни за что не извинялась передо мной. Тем более что сейчас просить прощения должен я… — Нет! — вскинулась Гермиона. — Реакция Драко вполне понятна, объяснима и, прости, для меня абсолютно предсказуема. Просто произошло это несколько скорее, чем я ожидала. Не думала, что придется столкнуться с ней уже сегодня утром. И когда я сказала, что сожалею, то имела в виду именно то, что сказала. Мне очень жаль, что тебе пришлось выслушать все это. Очень… Но попробуй понять и его. Драко переживает и очень сильно. А я в этой жизни имела дело и с худшими оскорблениями. Поэтому меня больше волнует то, что чувствуешь сейчас ты. В слегка повлажневших глазах Люциуса мелькнуло благоговение. — Откуда в твоей душе столько мудрости, столько тепла и всепрощения? Откуда столько понимания? И чем вообще я заслужил в этой жизни теб… — он запнулся, не сумев договорить. Приподнявшись на цыпочки, Гермиона коротко прижалась к нему и чмокнула в щеку. — Пожалуй, я оставлю вас одних. Думаю, это будет правильно. А сама схожу в бассейн и поплаваю. Уже скоро она переоделась в купальник и быстро спустилась вниз, оставляя отца и сына наедине.