Познавая прекрасное

Рабочий день Гермиона завершила в самом замечательном, можно сказать, прекрасном настроении. То, что ей удалось поговорить с Драко, и он не прогнал ее, а согласился выслушать, дарило вполне обоснованную надежду на то, что в ближайший вторник он все-таки появится в Малфой-мэноре и, может быть, даже помирится с отцом. Она чувствовала, что разговор у них получился хотя и нелегкий, но вполне искренний, а самое главное очень важный. Что греха таить, ей было очень хорошо понятно, что чувствует Драко по поводу их отношений с Люциусом, что думает о ней и о факте ее появления в жизни отца. Конечно, иногда Гермионе казалось, что она поторопилась, пригласив его встретиться с Люциусом так скоро. Но каждый раз, когда ее охватывали сомнения, она упорно сжимала зубы, напоминая себе, что поступила так из лучших побуждений. Поступила потому, что считала это правильным. Ради Люциуса и ради того же Драко, ведь для него отношения с отцом были очень важны, всегда важны, с самого детства. Если б только она знала наверняка, что, оставив отца и сына Малфоев в покое, поступит верно, то никогда бы не рискнула сделать этот нелегкий и рискованный шаг. Но уж коли судьба подарила ей возможность стать катализатором возобновления их нормальных отношений, то было бы большой ошибкой не воспользоваться этой возможностью. Когда время подошло к пяти часам, Гермиона собрала вещи и аппарировала в поместье, предвкушая предстоящие выходные. Ей было сегодня так хорошо, так легко и свободно, что даже аппарация далась намного легче и проще, чем обычно. Она сама открыла дверь — на днях Люциус назвал заклинание, которое снимало блокировку замка. А войдя в холл, сразу увидела Малфоя, вышедшего из малой гостиной, чтобы поприветствовать ее. Гермиона тут же подбежала к нему и набросилась с жаркими поцелуями, радостно отмечая, что он, запутавшись пальцами в копне ее волос, отвечает так же горячо, так же жадно. Оторвавшись от губ, Люциус поцелуями спустился к обнаженной шее и вопросительно прошептал: — Я так понимаю, день у тебя сегодня был хороший? — Угу… — ничего, кроме этого «угу», сосредоточенной на поцелуях Гермионе выдавить из себя не удалось. Малфой же тем временем стащил с нее мантию, да и блузку, постепенно подбираясь к застежке бюстгальтера. Губы его постепенно спускались к груди, сопровождая свой путь нежными и ласковыми касаниями, которые словно успокаивали боль синяков, оставленных им накануне. Еще мгновение, и лифчик упал на пол, а Гермиона, начала возиться с пряжкой ремня на его брюках. Почувствовав, как Люциус кружит языком по одному из сосков, она глубоко вдохнула, но не остановилась. Потому что хотела сделать в эту минуту нечто совсем другое. Потому отстранила от себя голову Малфоя и опустилась на колени. Отчаянно торопясь, подрагивающими от нетерпения пальцами она расстегнула наконец застежку брюк, и облегченно застонала, освободив напряженную плоть. С губ Люциуса слетело удовлетворенное шипение, и он медленно опустил руки по бокам, сдаваясь на милость победительницы. Позволяя ей делать с ним все, что захочет. Сейчас было ее время. И он принимал это с легким сердцем. Несмотря на страшную жажду, от которой почти задыхалась, на желание насладиться его вкусом прямо здесь и сейчас, она заставила себя отстраниться и подняла на него глаза. А поймав взгляд, поняла, что видит в нем именно то, чего и хотела больше всего на свете: точно такое же страстное вожделение и… готовность принять все, что она захочет дать ему. Довольно улыбнувшись, Гермиона постаралась хоть немного успокоиться и сосредоточилась на борьбе с ремнем и брюками до победного конца. Наконец одежда Малфоя упала на пол, он перешагнул через нее, освобождаясь попутно от туфель и носков, и остался стоять в одной рубашке. Словно завороженная, Гермиона смотрела на его член. Такой большой. Напряженный… Готовый к ласкам… Зовущий ее. Она облизнула губы и тут же услышала, как глубоко вздохнул Малфой, увидев это соблазнительное зрелище. Ощутила, как по его телу пробежала дрожь, хотя Люциус и держался — он по-прежнему стоял, опустив руки по бокам, и не проявлял ни малейшей инициативы. Напряжение, повисшее между ними, было настолько сильным, что, казалось, даже воздух вокруг стал густым и плотным. Таким, что его можно было резать ножом. Сознательно избегая головки, она неспешно коснулась плоти языком и тут же радостно ощутила, как та дернулась ей навстречу, откликаясь на ласку. Решив немножко похулиганить, Гермиона слегка дыхнула на нее, зная, что Люциус почувствует обдавший горячий воздух, а затем наклонилась и ласково обхватила член губами, стараясь вобрать его как можно глубже. Изголодавшаяся, она будто дорвалась до изысканного лакомства и наслаждалась сейчас вкусом любимой плоти, позволяя члену погружаться все сильнее и сильнее. Так глубоко, как раньше ей казалось просто невозможным. И упивалась низкими и глухими мужскими стонами, эхом отдающимися от стен старого поместья, ведь сдержать их у него не было сил. По-прежнему не дотрагиваясь до нее, Люциус покорно стоял, отдаваясь ее власти целиком и полностью. Гермиона продолжала и продолжала ласкать его языком и губами, пока не услышала над собой: — Черт! Это нельзя выдержать, ведьма! Это… слишком хорошо… Мерлин, ты великолепна, по-настоящему великолепна… — в конце он уже не говорил, а невнятно бормотал, и она ощутила себя невероятно счастливой, услышав это. С силой всосав в себя член, она почувствовала, как Люциус взорвался у нее во рту, и подняла на него глаза. Откинув голову назад, он задыхался, стоя высоко над ней, и тело его снова содрогнулось от крупной дрожи. Замерев, Гермиона не отводила взгляда, дожидаясь, когда он сможет посмотреть на нее. И дождалась. Немного придя в себя, Малфой опустил голову и взглянул в широко открытые глаза, в которых светилась нежность и страсть. По-прежнему глядя на него, Гермиона сглотнула семя и этим сорвала с его губ еще один глухой стон. Внутри все сжалось в узел от собственного неудовлетворенного желания, но это было сейчас совершенно не важно. Она сделала то, чего хотела. Хотела сама. Безумно. Немного придя в себя, Люциус подал руку и поднял ее с колен, притягивая к себе и впиваясь в рот долгим нежным поцелуем. Гермиона знала, что сейчас он ощущает на губах вкус собственного семени, и раньше это ужасно смутило бы ее, но теперь… все, что происходило между ними, казалось таким естественным, таким… само собой разумеющимся, что внутри что-то трепетало от трогательной нежности и огромной всепоглощающей любви, которую она испытывала к этому мужчине. А оторвавшись от ее рта, взял голову обеими руками и произнес, глядя в глаза: — Мне ужасно хочется сказать тебе «Спасибо», хотя и понимаю, что благодарить женщину за любовь — смешно и нелепо… Гермиона улыбнулась. — Согласна, нелепо… Но ты можешь сказать, если хочешь. Мне нравится слышать это слово именно от тебя. Малфой приподнял бровь с вопросительным цинизмом. — Намекаешь на то, что я неблагодарный? — Нет же! Просто… люблю, когда ты демонстрируешь некоторое смирение, — она на мгновение задумалась. — Понимаешь, мне очень нравится, когда ты высокомерен, твоя надменность даже… возбуждает. Но иногда так хочется увидеть тебя почтительным. Это так… непривычно. С окаменевшим лицом Люциус продолжал смотреть на нее сверху вниз. Гермиона ждала. Между ними воцарилось молчание. Прошло какое-то время, и она, поняв, что переупрямить этого мужчину невозможно, с сожалением вздохнула и, криво усмехнувшись, отвернулась. Но он вдруг внезапно поймал ее и рывком потянул на себя. Обняв ладонями изумленное лицо, Люциус снова склонился к губам с поцелуем, а потом, отстранившись, взглянул ей в глаза и выдохнул: — Спасибо. Едва держась на подкашивающихся от счастья ногах, Гермиона тихо ответила: — Всегда пожалуйста, Люциус… Слышишь? Всегда. Можно сказать, вечно. Глаза Малфоя сверкнули, но он только нежно улыбнулся и провел по ее щеке ладонью. Почувствовав, как внутри вдруг становится очень тепло, Гермиона улыбнулась в ответ. А потом вспомнила, о чем хотела узнать весь день, и быстро спросила: — О Боже! Как прошла твоя встреча в госпитале «Святого Мунго»? Проведя ее в гостиную, Люциус тяжело опустился на диван, и сердце Гермионы ухнуло куда-то вниз. С настороженным лицом она присела рядом. Но страх оказался напрасным. Малфой повернулся к ней с ухмылкой на лице. — Я снова член попечительского совета госпиталя. Поначалу хотелось броситься на него с кулаками и надавать оплеух за такое мелочное поддразнивание, но радость от хорошей новости оказалась слишком велика. И вместо этого она с радостным смехом обняла его за шею, несколько раз целуя в щеку. — Люциус! Это же здорово! О, Господи… И что... что они сказали? Трудно пришлось, да? Малфой приподнял брови. — Трудно? Дорогая, я очень редко использую это слово. Гермиона шутливо хлопнула его по руке. — Ты прекрасно понял, что я имела в виду. — Ну… поначалу они были весьма сдержанны, но, узнав, сколько денег я готов потратить на благотворительность, и, конечно же, памятуя о моей успешной реабилитации, как-то подозрительно легко оттаяли и даже выразили радость по поводу моего возвращения… Гермиона не могла перестать улыбаться. Она знала, как много для него значило это решение, даже несмотря на теперешнюю рисовку. — А еще что? Ну, что еще они тебе сказали? И какие вопросы ты будешь курировать? — Да пока не знаю, — протянул Люциус. — Но то, что я вошел в совет — это абсолютно точно. Кстати, во время разговора несколько раз оказались упомянуты наши с тобой… отношения. Хм… думаю, что ореол твоей безупречной репутации и твоей славы теперь распространяется и на меня. Поэтому… уже во второй раз за последние несколько минут я спешу сказать тебе: «Спасибо!» С завораживающей улыбкой, от которой перехватывало дыхание, он повернулся и поцеловал ее ладошку. Довольная Гермиона глубоко вздохнула и пододвинулась ближе. — Ох… Как же я рада за тебя… рада за нас. Теперь перед тобой откроется столько возможностей. Ты даже сможешь получить какую-нибудь приличную должность в Министерстве магии. Если, конечно, захочешь… — Хм… Не думаю, что готов работать с Шеклболтом и его лакеями. Какое-то время, довольные и спокойные, они просто сидели молча. Пока Гермиона, которая в эйфории от хороших новостей забыла о своем визите к Драко, наконец не вспомнила о нем. И не подумала вдруг, что боится рассказывать об этом Люциусу. Внезапно ее охватило чувство страха, очень похожее на панику. «Как он воспримет эту новость? А вдруг сочтет меня самонадеянной нахалкой? Но я же… должна рассказать ему! Между нами не может быть лжи и утаиваний…» Она собралась с духом. — Люциус… сегодня днем я ходила в «Гринготтс»… и виделась с Драко. И сразу почувствовала, как он напрягся. Однако ничего на это не сказал. — Я… я пригласила его на обед к нам в следующий вторник. Снова молчание. Ожидая его реакции, Гермиона нервно сглотнула. Казалось, прошла целая вечность, пока Люциус наконец отозвался. — И что он тебе ответил… на это? — голос его был спокойным, но холодным. — Что подумает... От сумасшедшего напряжения она даже не могла понять его реакцию. — Скажи… Почему ты решила вмешаться в мои отношения с сыном? Зачем? Люциус по-прежнему говорил спокойно, но вот слова его еще сильнее заставили Гермиону напрячься. — Я… просто хотела, чтобы Драко знал… что… Если он решит перевернуть страницу и не будет зацикливаться на вашей ссоре, то… мы поможем ему. И справимся с этой ситуацией… вместе. Люциус резко вдохнул. — То есть, ты думаешь, «мы» действительно можем помочь? Не зная, что сказать, Гермиона прикусила губу. Она видела, что дыхание его стало тяжелым и прерывистым. Спустя пару мгновений он снова заговорил: — Я не желал и не желаю, чтобы ты вмешивалась в эту ситуацию. Отстранившись, Гермиона взглянула ему в лицо. — Боюсь, что поздно… Все уже идет так, как идет. И я уже в этой ситуации. Более того, я, можно сказать, и стала причиной ее возникновения. Не во всем, но во многом. Малфой упорно не смотрел в ее сторону. — Знаешь, происходящее уже принесло немало боли и страданий достаточно большому числу людей. И я не хочу, чтобы лишний раз было больно еще и тебе. То, что он сказал, немного успокоило Гермиону, хотя в голосе его по-прежнему не слышалось никаких эмоций, зато очень хорошо чувствовался лед. — Послушай… Нам все равно придется как-то исправить ее. Или хотя бы попытаться. Твоя ссора с сыном не может длиться вечно и висеть над нами, как дамоклов меч… — она замолчала, напряженно ожидая ответа Люциуса, но тот упорно молчал. И тогда Гермиона продолжила: — Я не хотела сердить тебя. Наоборот, хотела хоть чем-нибудь помочь… Ты очень злишься на меня, да? Люциус снова долго молчал. Так долго, что у нее мучительно и противно даже начало колоть где-то в сердце. Но наконец нарушил молчание. — Жаль, что ты немного поторопилась… и пригласила его так скоро. Он смотрел прямо перед собой, и в какой-то момент Гермионе показалось, что он вот-вот встанет и выйдет из комнаты. Но Люциус вдруг повернулся и удивительно тепло посмотрел ей в глаза. — Но я не сержусь на тебя. Наоборот… Понимаю, почему ты поступила так. И восхищаюсь твоим поступком, — по его губам скользнула легкая улыбка, и Гермиона затаила дыхание. — Ты удивительный человек… Удивительный и очень хороший. С облегчением выдохнув, она почувствовала, как глаза защипало от непрошеных слез, и снова прижалась к Малфою, положив голову ему на плечо. Они опять замолчали, и какое-то время сидели в тишине, правда уже скоро Гермиона ощутила, как тягостное напряжение спало, и между ними воцарилась привычная теплота. Она поднялась и села на диване. — Люциус, а Тибби здесь? — Конечно. — Ты не возражаешь, если я освобожу ее на сегодняшний вечер? Просто… Хочу сама приготовить ужин. Пожалуйста… Малфой убрал с ее лица прядку волос. — Если хочешь — отпусти… Обрадованная Гермиона поднялась и направилась на кухню, оставив Люциуса читать книгу, которую она, кстати, уже присмотрела и для себя самой. Тибби действительно была там. Она как раз гремела кастрюльками, видимо, собираясь готовить ужин. Подойдя к ней, Гермиона весело начала: — Тибби, мы с твоим хозяином решили отпустить тебя сегодня пораньше. Я решила сама приготовить для нас ужин, — и тут же осеклась, увидев, как на лице маленькой служанки проступает паника. — Хозяин и мисс Гермиона недовольны моей работой? Вам не нравится, как я готовлю? «Черт! Черт, черт… Я совсем забыла, насколько домовики мнительны, когда дело доходит до их обязанностей…» — О-о… ну конечно же, нет, Тибби… Нам очень нравится, как ты готовишь, как делаешь всю работу по дому. Просто… мы хотим отблагодарить тебя, понимаешь? И именно поэтому решили сегодня вечером дать тебе выходной. Не волнуйся. И не бойся: тебе обязательно заплатят за этот день. Пожалуйста, поверь мне. Мы с мистером Малфоем очень ценим, что ты так заботишься о нас. Потупившись, Тибби неловко переступала с ноги на ногу, и Гермиона поняла, что домовиха не верит ей. Но затем та подняла голову и несмело улыбнулась. — Благодарю вас, мисс Гермиона. Если вдруг понадобится моя помощь, пожалуйста, позовите меня, и я сразу же вернусь. И спасибо вам. — Это тебе спасибо, Тибби, но отдыхай спокойно. Я уверена, что справлюсь сама. С тихим хлопком эльфийка исчезла, а Гермиона осталась одна и неспешно осмотрелась вокруг. «Боже, как же я люблю кухню Малфой-мэнора…» И впрямь, именно здесь, в одной из самых необычных кухонь, что ей довелось увидеть, Гермиона Грейнджер чувствовала себя легко, уютно, свободно — практически как дома. Ей вдруг подумалось, что странная притягательность этого помещения наверняка связана с тем, что бывшая хозяйка дома вряд ли проводила здесь много времени, а если и заходила в кухню, то лишь для того чтобы отдать распоряжения домовикам. «Думаю, что нам нужно договориться с Тибби и установить график. Пусть она выделит дни, когда я смогу готовить сама». Глубоко и облегченно вздохнув, Гермиона подумала, что сегодняшний день можно считать на редкость удачным. Она поговорила с Драко. Люциус успешно провел переговоры с госпиталем «Святого Мунго». Поприветствовала она его тоже… весьма эмоционально. И даже то, что сейчас могла спокойно наслаждаться этим чудесным вечером в самой удивительной кухне на свете, то, что могла готовить ужин для обожаемого мужчины, терпеливо дожидающегося ее в гостиной, казалось… по-настоящему прекрасным. Нет! Жизнь казалась по-настоящему прекрасной! Гермиона налила себе бокал вина и уже занялась подготовкой продуктов, когда заметила в углу у стены небольшой радиоприемник. Поначалу удивившись, откуда на кухне волшебного поместья мог появиться обычный магловский приемник, чуть позже она заметила, что тот способен ловить и магические радиоволны по всему миру. «О, нет! Пожалуйста, пожалуйста… никакой Селестины Уорбек с ее котлами полными любви…» — и, покрутив ручку настройки, нашла обычную не волшебную радиостанцию, формат которой в основном состоял из музыки 80-х и 90-х годов. Услышав знакомые звуки одной из песен группы «Дюран Дюран», Гермиона не выдержала и засмеялась в голос: так нелепо звучала их музыка в кухне поместья чистокровных снобов Малфоев. Но потом не удержалась и начала тихонько подпевать, покачивая в такт бедрами. «Мда… Я и забыла, как сильно люблю танцевать…» Она продолжала готовить (что-то резала, мыла, обжаривала), параллельно подпевая и подтанцовывая почти всем песням, раздающимся одна за другой из приемничка, и тело ее чувственно двигалось под звуки музыки. Забыв обо всем, Гермиона окунулась в свой собственный мир. И не заметила, как в дверном проеме неслышно появился Люциус. Появился и замер, заворожено глядя на нее. По радио зазвучала новая композиция. И это был знаменитый сингл «Моя милая детка» американской рок-группы «Ганз эн Роузез», услышав вступительные аккорды которого, Гермиона открыла рот и невольно расхохоталась. Она не могла сказать, что безумно любила эту песню, но… услышать ее сейчас… и здесь… Это было великолепно! «Да уж! Ничего не скажешь…» Как только зазвучало тяжелое вступление электрогитары, Гермиона не удержалась и, откинув голову назад, тряхнула гривой волос, подражая выступающим рокерам и изображая всем телом игру на гитаре, но потом поднялась и снова занялась приготовлением ужина. Сказать, что мужчина, стоящий в дверях, был ошеломлен увиденным — означало бы не сказать ничего. «Да черт с ней, с магловской рок-музыкой! Какое она имеет значение, когда эта женщина, погрузившаяся в ее звучание целиком и полностью, стоит сейчас передо мной, покачиваясь в танце и подпевая так изысканно чувственно, что я не могу оторвать от нее глаз?» Страстно желая подойти к Гермионе, он заставил себя остаться на месте и прислушался к словам песни. Прислушался… и затаил дыхание, ощущая, как где-то глубоко (наверное, там, где должна была находиться душа) что-то щемит от неясной и необъяснимой боли. А голос певца все продолжал и продолжал звучать, и не слушать его было невозможно. «Мне всегда кажется, что ее улыбка, Напоминает мне о детстве. Когда все вокруг было свежим и ясным, Когда небо было ярко-голубым… И, когда я смотрю в ее лицо Оно словно уводит меня в какое-то волшебное место, И если б я смотрел слишком долго То, наверное, даже смог бы расплакаться. О, моя милая детка… О, сладкая моя любовь». От этих слов Люциус вздрогнул. Они, в сочетании с видением Гермионы, отдающейся музыке всей душой, почти погрузили его в некий транс. Усилием воли Малфой взял себя в руки, зажмурился и тряхнул головой, избавляясь от наваждения, вызванного внезапным натиском эмоций. Но музыка продолжала звучать, а певец продолжал петь, и слова его снова и снова непрошено проникали в душу… «Ее волосы напоминают мне теплый шатер Что хранил меня в детстве. Шатер, где я прятался И молил, чтобы грозы и бури Миновали меня. О, моя милая детка О, сладкая моя любовь». Люциус открыл глаза, чтобы увидеть, как Гермиона по-прежнему готовит ужин, плавно двигаясь при этом под музыку и даже не подозревая о его присутствии. Вот она пробежалась руками вверх и вниз по телу, а голова упала назад. Веки ее были прикрыты, губы чувственно шевелились, повторяя текст песни. Выдержать подобное он уже не смог: быстро приблизился к ней и притянул к себе. Гермиона вскрикнула от неожиданности, но жадный рот Малфоя тут же заставил ее замолчать. Она отстранилась, задыхаясь, словно рыба, вытащенная из воды. Сердце бешено колотилось от такого внезапного вторжения в ее собственный мир. Но его губы и руки уже скоро успокоили и не только успокоили, а разожгли внутри огонь, подпитываемый еще и музыкой. Обняв Люциуса за шею, она подпрыгнула и обхватила его ногами. Он прижал ее к себе и стремительно шагнул к кухонному столу, тут же усадив на столешницу. А потом, не теряя времени, стащил с нее брюки и трусики одним быстрым движением и сразу же прильнул ртом к возбужденному клитору, кружа по нему и одновременно лаская пальцами влажное огненное влагалище. Гермиона резко втянула сквозь зубы воздух и выгнулась на столе, толкаясь навстречу его рту еще больше. Электрогитара все продолжала и продолжала визжать, удивительно попадая в унисон их эмоциям. Гермиона чувствовала себя окончательно потерявшейся в ощущениях. Телу, уже и так возбужденному недавним минетом, музыкой и словами песни, а теперь еще и тем, что делал с ним Люциус, оказалось достаточно нескольких ловких и быстрых движений, чтобы его хозяйка забилась в конвульсиях, выгибаясь на темной древесине стола. И крича так громко, что с этим криком мог соперничать лишь мощный вокал Эксла Роуз. Дождавшись, когда Гермиона замолчит, Люциус резко поднял ее и, развернув к себе спиной, толкнул обратно на стол. Она почти упала на него грудью, видя, как волосы веером разлетаются вокруг. И через пару мгновений ахнула и закусила губу, почувствовав, что Люциус уже глубоко внутри, услышав глухой рык, который сопровождал быстрое и мощное проникновение. На этот раз он двигался стремительно и сильно, каждый раз входя в нее так глубоко, как только мог. С каждым его толчком Гермиона ощущала, как клитор сквозь складки кожи тихонько трется о закругленное ребро столешницы, подводя ее ко второму оргазму все ближе. Проигрыш электрогитары продолжался и продолжался, и они, растворяясь в звуках этой пронзительной мелодии, словно растворялись друг в друге. Наконец Гермиона начала содрогаться от снова накатывающих на нее волн, и, почувствовав это, Малфой впился пальцами в ее бедра и начал двигаться еще быстрее. А уже скоро оба закричали от острого почти болезненного наслаждения, и последний аккорд песни умолк вместе с ними. Тяжело рухнув сверху, Люциус уткнулся ей в шею и тут же ощутил, как маленькая ладошка гладит его затылок. Теперь, когда накал страстей стих, оба оказались удивлены тем шквалом эмоций, что обрушился на них так внезапно и так сильно. — Я и не знала, что ты любишь «Ганз эн Роузез». — Да я и не люблю… и вряд ли полюблю когда-нибудь. Но если их музыка приводит тебя в такое состояние… в каком застал, войдя в кухню, то так и быть: я готов слушать их каждый день… Тем более что текст песни был… — Каким? — еще не до конца пришедшая в себя Гермиона не поняла, что он имел в виду, и насторожилась. — Довольно… эмоциональным… Она задумчиво улыбнулась, но, до сих пор плавающая в дымке удовольствия, заняться анализом его слов не смогла. Через некоторое время Люциус неохотно отстранился, и Гермиона, приведя себя в порядок, вернулась к приготовлению ужина. Она выключила радио, а Малфой, налив себе бокал вина, уселся за стол. И пока еда не оказалась готова, они увлеченно болтали о случившемся за день, делясь друг с другом подробностями. Уже скоро ризотто с курицей дошло до ума, и Гермиона начала накрывать на стол. Занятая делом, она не видела, как Люциус с еле заметной улыбкой тихонько наблюдает за каждым ее движением и каждым шагом. А когда наконец поставила перед ним тарелку и присела рядом, тут же мягко поблагодарил: — Спасибо. — Не верю своим ушам, — не сдержала усмешку Гермиона. — Третье «спасибо» за час. Я чувствую себя счастливым кроликом. Малфой иронично приподнял бровь. — Хм… Аналогия с кроликом как-то связана с частотой наших плотских взаимодействий? Гермиона громко рассмеялась. — Плотских взаимодействий? Теперь это так называется? О, мистер Малфой, вы и впрямь, как никто другой умеете обращаться со словами… Люциус улыбнулся ей, глядя через стол. — А ты, судя по всему, прекрасно умеешь обращаться с продуктами. Получилось очень вкусно. Вспыхнув от комплимента, Гермиона потупила глаза. — Спасибо. Я рада, что тебе нравится. Честно сказать, хотелось бы как-нибудь взглянуть и на тебя в этой роли… На этот раз бровь Малфоя оказалась поднята еще выше и поднята весьма насмешливо. Мысленно улыбнувшись, Гермиона подумала, что скорей всего этот человек ни разу в жизни не утруждал себя такой банальностью, как приготовление еды. «Да… Но может, мне удастся когда-нибудь изменить в нем и это? Хотя бы чуточку…» Покончив с ужином, они вместе разобрались с грязной посудой, сделав это с помощью магии, и вернулись в гостиную, где Люциус снова налил ей бокал «Чарующего света», а себе немного виски. И еще долго сидели там: обнявшись, о чем-то тихо разговаривая и любуясь сполохами пламени в камине. Им было хорошо и уютно. Гермионе вдруг подумалось, что никогда в жизни она не чувствовала себя более счастливой. Тогда она еще не знала, что Люциус в этот момент думает то же самое…