Познавая прекрасное

Едва войдя в квартиру, она увидела Рона, сидящего спиной к двери, и сердце тут же болезненно сжалось при мысли о гадком обмане, с которым теперь придется жить. Гермиона опустила сумку и сняла плащ. Рон так и не обернулся, что, впрочем, было абсолютно предсказуемо. Невольно ощутив волну раздражения, она медленно подошла и встала прямо перед ним. Что заставило Рона, в конце концов, поднять глаза от телевизора. — Как родители? — в напряженном голосе звучала горечь. — Хорошо. Спасибо. «Ложь номер один...» Гермионе стало стыдно за то, насколько легко и спокойно она соврала сейчас близкому человеку. «Или… уже не близкому?» Напряжение между ними сгустилось еще сильней и, казалось, нет таких слов, что смогли бы развеять его. Что-то принципиально изменилось в их отношениях. Нет. Скорее, в ее отношении к Рону, даже если и не принимать во внимание сам факт измены. «Господи…. Я просто… не могу сообщить ему об этом прямо сейчас. Не могу! Да, я гадкая, мерзкая трусиха! Но как сказать, что провела эти дни не в родительском доме, а в объятиях бывшего Пожирателем Смерти? Признать, что потеряла к Рону всякое уважение? И что дальше? Расстаться сегодня же, вот так?» Все это — неприглядная реальность вместе с бушующими эмоциями — застали Гермиону врасплох и, больше ничего не ответив Рону, она прошла в ванную комнату и заперла за собой дверь. Какое-то время просидела на закрытой крышке унитаза, тупо уставившись взглядом в противоположную стену. Она чувствовала себя разбитой и абсолютно опустошенной. Даже не знала, как и откуда сможет найти силы, чтобы суметь притворяться целых два дня. Потом, наконец, поднялась и вернулась в гостиную. Рон по-прежнему сидел, уставившись в телевизор, который они купили всего несколько месяцев назад, отдавая дань его давнишней мечте об этой магловской игрушке. Шел футбольный матч. Гермиона присела рядом. Они долго молчали, пока Рон не заговорил. — Идиотский какой-то спорт этот футбол, по сравнению с квиддичем. Что за смысл целой толпой пинать мяч по огромному зеленому прямоугольнику? Не понимаю, — он возмущенно махнул рукой. Напряженность начала несколько спадать, но Гермиона знала, что проговорить свое отсутствие все равно придется. — Мне нужно было уйти, Рон. Пойми. Наверное, тоска по родительскому дому обострилась, и это сыграло свою роль. А встреча с мамой и папой в опере заставила понять, как сильно я скучаю по ним. «Ложь номер два!» Рон вздохнул и повернулся к ней. — Я с ума сходил… Беспокоился. Но, если тебе это было нужно, то пусть так. — О, Господи, пожалуйста, не переживай за меня, — еще раз ощутив себя редкой дрянью, Гермиона почти умоляла его. «Я не могу! Он же… поверил мне. И на самом деле волнуется. Думает, я истосковалась по родителям! А я… Черт!» Рон продолжал смотреть на нее. — Ладно, — он искренне и по-доброму улыбнулся. — Рад, что ты вернулась... И прости, если обидел чем-то. Понимание, что правильнее всего будет отозваться на его реплику чем-то подобным, билось в сознании. Но язык почему-то не поворачивался. Все, что удалось сделать Гермионе — это лишь слабо улыбнуться в ответ и, сразу же поднявшись с дивана, уйти на кухню. — У нас есть что-нибудь поесть? — с натужной бодростью спросила уже оттуда. — Лишь тот же суп, что и пару дней назад, — в голосе Рона послышались привычные сварливые нотки. Гермиона поняла, что он обиделся, не услышав встречных извинений, но, по крайней мере, дуться не стал, а начал хоть как-то общаться. «Что ж… Может у меня и получится протянуть так еще два дня? Надо просто занять себя чем-то и постараться не думать о…» — сердце болезненно сжалось. Поговорив за ужином на ничего не значащие темы, уже скоро они отправились в спальню, где суховато пожелав «Доброй ночи», отвернулись друг от друга. Прошло несколько минут и дыхание Рона стало спокойнее. Он уснул. Отчаянно стыдясь, что его присутствие в постели вызывает лишь легкую тошноту, Гермиона откатилась как можно дальше к краю, пытаясь представить, что спит одна. Теперь, когда она знала, каково это — проводить ночи с Люциусом Малфоем, никакое чувство вины уже не могло заглушить острой болезненной тоски по этому мужчине. Ощущая вселенскую пустоту, осторожно опустила руку вниз: туда, где под кроватью лежала коробочка с его подарком. Гермиона наощупь приоткрыла крышку и нежно погладила маленького лебедя, пытаясь хотя бы чуть-чуть почувствовать рядом самого Люциуса. Надеясь ощутить его, пусть и на расстоянии. Воспоминания, нахлынув волной, заставили плакать. Она вспомнила Люциуса — сильного и живого. Люциуса и его запах, его тело. Его губы, утоляющие жажду поцелуев; руки, дарящие блаженство прикосновений; и сам он, двигающийся в ней, то яростно, то нежно, и заставляющий раз за разом растворяться в невероятной близости душ и тел. Гермиона заплакала сильнее и прикусила губу, чтобы звуки рыданий не нарушили тишину комнаты. «Мерлин! Я и понятия, глупая, не имела, что можно чувствовать к кому-то подобное… Обладание. Только так можно назвать то, что происходит между нами. Полное взаимное обладание…» На секунду стало стыдно, что Малфой превратил ее в обезумевшую от вожделения самку, но потом, мысленно чертыхнувшись, Гермиона усмехнулась собственному ханжеству. «К черту! С ним я чувствую себя живой и полной любви. Могу быть такой, какая есть… И не откажусь от этого!» — так она и провалилась в тяжелый сон: ощущая мучительную тоску и болезненно пульсирующее влагалище. Следующее утро практически повторило вчерашний вечер. Они с Роном почти не разговаривали, но со стороны могло показаться, что пара живет привычной спокойной жизнью, и все у них в порядке. В одиннадцать часов Рон объявил, что у него срочные дела в Косом переулке и ушел. А облегченно вздохнувшая Гермиона откинулась на диване: счастливая, что какое-то время не нужно притворяться и лгать. Усилия, которые приходилось прикладывать для поддержания видимости нормальных отношений, начали тяготить. «И как долго, спрашивается, я смогу разыгрывать этот спектакль?» Принеся из спальни коробочку с лебедем, она уселась за стол и выпустила его наружу, чтобы снова восхищенно насладиться мягкими и плавными движениями фигурки. «Господи… Он — прекрасен. Наверное, это самая красивая вещица, что я когда-либо видела...» Прошло около получаса, когда в дверь кто-то позвонил. Гермиона дернулась и быстро сбежала вниз. Это был Гарри. — Привет! Как раз надеялся, что застану тебя. Я могу подняться? — он выглядел свободным и раскованным, но все же не до такой степени, чтобы знавшая его наизусть Гермиона, не ощутила в голосе легкой настороженности. Тем не менее… Как она могла сказать «Нет» лучшему другу? — Привет, Гарри. Конечно, входи. Тот прошел в коридор и направился вверх по лестнице. — Извини, Рона нет дома, так что, боюсь… — Знаю. Он говорил, что сегодня утром собирается по делам. — Хм… Даже так… И когда же он говорил? — Когда вчера днем заходил к нам. Какое-то время Гермиона молчала. Конечно же, она должна была догадаться, что Рон побежит жаловаться на нее и на жизнь прежде всего к Гарри и Джинни. — Понятно… Значит, вы знаете о том, что я пару дней отсутствовала? — Угу, знаем. — Интересно, и как же Рон преподнес вам это событие? — будто ни в чем не бывало, спросила Гермиона. По ответу Гарри было понятно, что тот расстроен и беспокоится, искренне беспокоится за обоих друзей. — Он волновался за тебя, хотя и злился ужасно. Согласись, его можно понять… Не очень-то приятно, когда подруга бросает тебя на ночь глядя, чтобы исчезнуть в неизвестном направлении. Рон сказал, что почти не спал той ночью и отпустил лишь потому, что ты казалась решительно настроенной, чтобы исчезнуть и не общаться с ним. Потому и позволил тебе уйти… — Рон говорил, куда я отправилась? — с опаской задала она следующий вопрос. — Сказал, что ты прислала сову с запиской, будто находишься у родителей. — Я и была у них! — несколько агрессивно отозвалась Гермиона, хотя и понимала, что не имеет никакого права на эту агрессию. — Да нет проблем. Конечно! Ты можешь навещать их, когда и сколько пожелаешь. Кто ж возражает? Другой вопрос — почему ты это сделала. Как ушла из дома тем вечером. Вот, что беспокоит всех нас, — Гарри выглядел чуточку раздраженным. Пытаясь найти объяснение, которое было бы правдиво, но не открывало слишком много, Гермиона задумалась. — Не знаю, что со мной происходит, Гарри… Может быть... Может быть, это из-за моей работы, из-за того, что узнала много нового и интересного. И мне это нравится! В отличие от Рона, который даже не пытается скрыть свое безразличие к тому, что интересует меня… — Ну же, Гермиона. Вы с Роном прошли через многое, и отношения уже проверены годами. Да и потом, мы пережили столько приключений, что их хватит до конца жизни. Не находишь? Мне кажется, бедолага Ронни заслужил спокойное лежание перед телевизором. Он пытался шутить, но Гермиона не поддержала этот нарочито беззаботный тон. — Дело в том, что я выросла, Гарри. Сильно повзрослела. Не только из-за войны и того, что пережила во время нее. Иногда мне кажется, что я переросла наши от... — она остановилась, поняв, что и так сказала слишком много. В гостиной повисло напряженное молчание. — Хочешь сказать, что допускаешь мысль о разрыве? — резко отозвался Гарри, шокированный этим откровением. Ощутив, как голова раскалывается от мучительной боли, Гермиона обхватила ее руками. — Я не знаю, Гарри... Не знаю! Может быть, мы просто переживаем трудный период. Случается же что-то такое даже у самых благополучных пар? — Конечно, случается… но если уж начистоту, то сегодняшние ваши трудности... по моему мнению, созданы исключительно тобой. Рон не изменился ни на йоту, он такой же, каким и был всегда. Не у вас трудный период, Гермиона… а у тебя. Только у тебя. И мне тяжело видеть, как из-за этого страдает мой друг. Потому что ему очень больно! Тебе нужно обсудить это с Роном. Он сказал, что вы просто перестали общаться и что раньше такого никогда не случалось. А вот это как раз то, Гермиона, что беспокоит меня гораздо сильнее. Она, молча, слушала. Конечно же, Гарри прав, но внимать его увещеваниям и размышлять о них Гермиона не находила в себе ни сил, ни желания. Сейчас и душа, и разум оказались настолько поглощенными Люциусом, что все отвлекающее от него, неимоверно раздражало и даже утомляло. В том числе и их отношения с Роном. Почувствовав волну неприязни к Гарри за столь настойчивое вмешательство, она холодно и категорично проговорила: — Да, я поняла. И обязательно обсужу эту проблему с Роном, когда буду готова. Сейчас же меня больше волнуют другие вопросы, в которых хотелось бы разобраться. И извини, Гарри. У меня дела, давай увидимся на следующей неделе? — ошеломив старого друга внезапным и категоричным отпором, Гермиона демонстративно поднялась с дивана. — Прекрасно! Браво, Гермиона. Что ж, увидимся на следующей неделе, — с обидой воскликнул Гарри. — Я понимаю. У тебя же так много вопросов и дел, которые важней ваших отношений с Роном… Не смею тебя задерживать. Пока! Гермиона видела, что он ужасно разозлился, но желание остаться одной оказалось сильнее угрызений совести из-за того, что так резко осадила друга. Дверь за ним громко захлопнулась, но этот звук лишь обрадовал: она снова осталась одна. Остаток дня Гермиона провела вне дома. С подарком Люциуса, лежащим в сумочке, она долго гуляла по городу, иногда заглядывая в какой-нибудь парк, отмечала для себя попадающиеся по дороге музеи, выставочные галереи и не думала ни о чем и ни о ком, кроме Люциуса. О том, как же хочется, чтобы сейчас он шел рядом, а она с наслаждением бы показывала ему все эти достопримечательности, будто делясь с ним этим миром. Своим миром. Гермиона была уверена, что Малфой откликнется на его красоту даже несмотря на то, что мир этот не что иное, как творение маглов. «Стоп, Гермиона! Кажется, ты стала забывать, что программа реабилитации Люциуса еще и твоя работа!» Подумав, что пора им снова выбраться куда-нибудь в мире маглов, она ощутила радостное волнение. А то, что произойдет это еще и с официального разрешения министра магии придавало ситуации дополнительную пикантность. Вечер субботы прошел тихо, но вполне себе мирно: Рон смотрел телевизор, Гермиона читала. Спать они улеглись, как и вчера, как можно дальше друг от друга, и уже скоро, устав от долгой прогулки, она заснула. Наступило воскресенье. Не зная, чем заняться, Гермиона предложила сходить куда-нибудь пообедать, и они с Роном отправились в небольшой паб на берегу Темзы. И все казалось бы прекрасным — шум переполненного паба и грохот музыки здорово отвлекали — если бы не настойчиво пульсирующая в сознании мысль: «А ведь я могла бы провести этот вечер с Люциусом…» К вечеру глухая тоска по Малфою стала невыносимой, и Гермиона почувствовала, как тело охватывает тупая ноющая боль. Вернувшись домой, она почти сразу же отправилась спать, боясь, что еще чуть-чуть и боль ее истосковавшейся души и тела превратится в агонию. Мечась по кровати, Гермиона молилась лишь об одном: о том, чтобы скорей наступило завтра. Так и не сумев успокоиться, она уснула тяжелым и беспокойным сном. Утром Рон сразу же обратил внимание, что от недавней угрюмости подруги не осталось и следа, и поначалу даже выдохнул с облегчением. Что ни говори, а перепады ее настроения беспокоили не на шутку. Сейчас же… Сейчас она готова была уйти на работу и выглядела такой красивой и сияющей, что Рон был счастлив. Счастлив несколько минут, пока в голову вдруг не пришла нелепая, но ужасная мысль, которую, испугавшись, он тут же отбросил на задворки сознания. «Нет! Этого… не может быть…» — еще какое-то время убеждал Рон самого себя. Зайдя в кабинет около половины девятого, Гермиона сразу же проверила расписание и еще раз убедилась, что встреча с Люциусом Малфоем назначена на девять. Коротко встревожилась о том, что подумают Ормус и Присцилла о таком раннем визите, да еще и в понедельник, но почти сразу же поняла, что это волнует ее меньше всего на свете. На стене невыносимо медленно тикали часы, и Гермионе снова начало казаться, что от мучительной тоски тело вот-вот скрутит судорожная боль. Ровно в девять в приемной раздался низкий голос Люциуса, который что-то негромко и коротко уточнял у секретаря. Гермиона поднялась из-за стола. Казалось, все ее существо превратилось в ожидание. ____________________________________________________________________________ Люциус не постучал. Он появился в неожиданно открывшейся двери, и Гермионе показалось, что высокая мощная фигура почти заполнила собою ее маленький кабинет. Малфой быстро закрыл дверь, пробормотал пару заклинаний и, на ходу отбрасывая мантию, в несколько шагов стремительно преодолел разделяющее его с Гермионой расстояние. Рты их тут же встретились — жарко, отчаянно, голодно. И жажда их была настолько велика в этот миг, что казалось, весь мир вокруг исчез… растворился — так же, как они растворились в объятии, будто сливаясь. Лихорадочно скользнув рукой вниз, Люциус задрал юбку, тут же грубо разрывая на Гермионе нижнее белье. Потом приподнял ее, заставив обхватить себя ногами, и крепко прижал к стене. Когда же, оторвавшись от губ, начал жадно целовать шею, она услышала тихий мучительный стон. Приколотые к стене документы смялись за спиной и слетели на пол, а Гермиона судорожно уцепилась за верхнюю полку ближайшего шкафа. Еще несколько мгновений — и звякнула пряжка ремня у расстегивающихся брюк, а затем… Твердая пульсирующая плоть оказалась совсем рядом, и хотелось лишь одного: «Скорей! Скорей…» Она негромко охнула, когда Люциус одним быстрым и мощным толчком вошел в нее. Схватившись за полку сильнее, Гермиона позволила ему слегка отодвинуться, но лишь затем, чтобы следующим движением вернуться снова, еще глубже. «Господи, да... Еще! Как я же смогла прожить без него эти дни?» Малфой неспешно и размеренно двигался, и каждый его толчок приближал Гермиону к пику наслаждения. Она чувствовала, как волна накатывающегося оргазма становится все больше и больше: еще совсем чуть-чуть и эта волна накроет с головой. Глухо застонав, Гермиона открыла глаза, чтобы тут же встретиться с обжигающим взглядом Люциуса. И это стало последней каплей. Попутно отметив исказившиеся от предвкушения черты его лица, Гермиона ощутила, как ее подхватывает ожидаемая волна, обрушиваясь сильнейшим чувственным восторгом. Тем восторгом, что заставил гореть и дрожать, кричать и плакать, почти проваливаясь в обморок. И почти сразу почувствовала его последние хаотичные и стремительные рывки, сопровождаемые громким удовлетворенным рыком. Все еще тяжело дыша, они оторвались друг от друга и сползли по стене, не в силах держаться на дрожащих подгибающихся ногах. Ни единого слова пока так и не прозвучало, и тишину кабинета нарушало лишь их быстрое рваное дыхание. Какое-то время они так и сидели молча, еще приходя в себя после неистовой близости, а когда чуточку успокоились, Люциус повернулся к ней и с легкой насмешкой, будто ни в чем не бывало, протянул, привычно растягивая слова: — Доброе утро, мисс Грейнджер. Улыбнувшись, Гермиона потянулась к нему и, находя ртом губы, выдохнула: — Спасибо тебе за подарок… Поцелуй их был, хотя и спокойным, но глубоким и бесконечно чувственным. Скользя языками, танцующими друг с другом, они целовались еще и еще, пока Гермиона снова не услышала его тихий стон, заставивший внутри что-то дрогнуть. Неохотно оторвавшись от губ Малфоя, она произнесла вслух то, что мучило все дни разлуки. — Выходные стали для меня адом. — Соглашусь. — Я все время хочу тебя. Хочу, чтобы ты все время был рядом. Это ненормально, да? — Абсолютно нормально. Несмотря на уже столь привычный оттенок фирменного высокомерия, Гермиона ощутила в его ответе искренность. Потому что и сам Люциус чувствовал то же, что и она. Медленно поднявшись, Малфой поправил одежду и уселся в кресло, как будто ожидая, что сейчас начнется их привычная официальная беседа. Гермиона, по-прежнему оставаясь на полу, встретилась с ним взглядом: Люциус выглядел так, будто несколько минут назад ничего и не произошло. Опершись локтями на подлокотники кресла, он казался совершенно спокойным. И это холодное высокомерие одновременно бесило и возбуждало. «Ну уж нет! Сейчас ты запоешь у меня по-другому…» Не отводя глаз, она тихо, но достаточно твердо произнесла: — Встань. Люциус вопросительно приподнял бровь, и в глазах его мелькнуло любопытство. Однако с места так и не двинулся. — Встань, — уже с нажимом повторила Гермиона. Продолжая смотреть на нее, Люциус медленно поднялся с кресла. Выпрямился и снова удивленно дрогнул бровью, будто безмолвно задал вопрос. Гермиона судорожно глотнула и ощутила, как внутренности дрогнули от желания: стоя сейчас перед ней (такой высокий и сильный), выглядел Малфой великолепно. Не отводя взгляда, Гермиона медленно потянулась и встала на четвереньки. А потом неспешно, чуть покачивая бедрами, начала приближаться к Люциусу. Ближе. Еще ближе… Когда она подползла почти вплотную и села перед ним на колени, заметила, что пах Малфоя уже ощутимо выпирает. Подняла глаза. Люциус смотрел на нее сверху вниз. Лицо, как обычно, бесстрастно. Лишь немного покраснел, и дыхание стало чуточку сбивчивым. Гермиона медленно потянулась к застежке брюк. Пряжка ремня звякнула, позволив расстегнуть молнию и освободить то, к чему она и стремилась. Замерла, с любопытством рассматривая член: вот сеточка вен паутинкой бежит под кожей напрягшейся плоти, а вот головка — большая и гладкая, чуть темнее всего остального. От этого взгляда Малфой невольно дернулся, чуть качнувшись ей навстречу, и с губ его сорвалось негромкое шипение. Подняв глаза, Гермиона столкнулась с таким нескрываемым и оттого еще более бесстыдным вожделением во взгляде Люциуса, что на секунду даже перестала дышать. Потом наклонилась и осторожно коснулась головки губами и языком. Люциус дернулся и снова зашипел. Коснулась еще раз. И еще. Она ласкала член, будто играя и поддразнивая. Вскоре услышала над собой тяжелое прерывистое дыхание Малфоя и, осмелев от ощущения власти, взяла набухшую плоть в рот, продолжая кружить по ней языком. Потом мягко всосала, будто дегустируя, будто пробуя на вкус и наслаждаясь им. Ощущения поражали. «Можно пересчитать по пальцам, сколько раз я ласкала так Рона… И вспомнить, как противно мне было тогда. Почему же сейчас не испытываю и малой толики прошлого отвращения, а лишь упиваюсь тем, что делаю?» Вобрав член еще глубже, она ощутила, как внутренности снова скрутило от желания. Поэтому начала двигаться быстрее, всасывая его почти на всю длину, будто утоляя этим голод и жажду собственной плоти. «Я… никогда… никогда не думала, что буду наслаждаться этим…» Снова посмотрела на Люциуса снизу вверх. Выражение его лица отражало смесь восторга и удивления. Гермиона опять склонилась и вобрала член еще глубже, почти в самое горло, гортанно застонав при этом. Этого Малфой выдержать уже не смог. Протянув руку, он схватил ее за волосы и толкнулся сам, на что Гермиона быстро отодвинулась и покачала головой. «Нет…» Она обожала его доминирование, но не сейчас. «Сейчас мое время!» Взяв Люциуса за руки, Гермиона крепко прижала их к его бокам. И поняв безмолвный приказ, Малфой замер, ожидая дальнейших действий от нее самой. Ладошкой Гермиона обхватила мошонку и осторожно сжала. А потом снова опустила голову, начав двигаться еще быстрей и не переставая ласкать его языком. Быстрей. Еще быстрей и глубже — так, что горлу стало уже почти больно от этих проникновений. Громко застонав, Люциус прорычал: — Не могу больше… ведьма... Я же сейчас… И ощутив, как напрягается и еще больше набухает у нее во рту плоть, Гермиона почувствовала, что Люциус дергается в конвульсиях и изливается ей в рот. Еще и еще. И это тоже стало личной победой. Никогда прежде она не испытывала того, что происходило сейчас. Вкус его семени, его стон, будто говорящий об освобождении от какого-то личного напряжения или даже боли, накопленной за многие годы. Наконец, ощущение собственной власти над этим гордым и самолюбивым мужчиной. Личной. Женской. Власти. Еще продолжая держать член во рту, Гермиона медленно, будто смакуя, проглотила излитое. И это тоже стало частью победы над самой собой. Потом в который уже раз подняла глаза на Малфоя и сердце дрогнуло от выражения блаженства на его лице. Еще никогда она не чувствовала себя так, как сейчас. Женщиной, подарившей любимому мужчине настоящий чувственный восторг. Откинувшись на пол, Гермиона легла и закрыла глаза, восхищаясь только что пережитым. «Я обожаю его… И обожаю каждую секунду из того, что происходит между нами. Потому что все происходящее… для меня… прекрасно…»