Познавая прекрасное

Проснувшись на следующее утро, Гермиона сразу же ощутила, как яркий солнечный свет льется на кровать сквозь полуоткрытые шторы. Неторопливо потягиваясь, повернула голову и посмотрела на подушку рядом с собой. Люциуса там не оказалось, и она почувствовала сокрушительное разочарование и какую-то болезненную тоску. Внезапно, в отрезвляющем свете дня, реальность обрушилась на нее во всей своей неприглядности. Быстро поднявшись, Гермиона села на кровати. Мысли сумбурно прыгали в голове, несмотря на то, что она отчаянно пыталась привести их в порядок. Этим ярким солнечным утром Гермиона как никогда ясно осознала, что у нее все еще есть работа, дом, друзья... и Рон. «О, Боже, Рон… Как, черт возьми, я смогу жить с ним теперь?» Врожденное чувство ответственности заставило подумать: который сегодня день? Пришлось сосредоточиться, казалось, что время остановилось, пока находится здесь, а провела она у Люциуса две ночи, так что... Пятница. Гермиона знала, что сегодня придется вернуться, нельзя скрываться в Малфой-мэноре вечно. Практически на автопилоте, только так она могла подавить щемящую боль, поспешила в ванную, быстро приняла душ и оделась. Задаваясь вопросом, где сейчас Люциус, Гермиона обдумывала все, что он сказал вчера вечером. И робко надеялась, что все у них будет хорошо. Его откровения примирили со многим и наполнили душу ощущением невероятного и какого-то спокойного счастья. Не принимая все на веру, одно Гермиона знала точно: она не сможет отказаться от Люциуса Малфоя. И несмотря на необходимость вернуться сейчас на работу, а потом и домой, знала, что они нужны друг другу больше, чем когда-либо. И снова нежелание думать о Роне кольнуло ее сильней, чем вина за свою неверность. Она почти осознанно гнала мысли о нем. «Господи! Я же прожила с ним несколько лет! И должна ему хотя бы объяснения. Когда-нибудь мне все равно придется разобраться: кто он для меня, и что я к нему чувствую… Только не сейчас. На данный момент я готова лишь лгать и обманывать. Обманывать и лгать…» Подумала и тут же почувствовала, как от циничного решения заболела душа. «Разве могла я раньше поступать так? Что этот человек делает со мной?» Воспоминания о прошлом вечере тут же возникли перед глазами, даря подробные ответы. Она поспешила вниз, собираясь позвать Люциуса, но большой дом пугал и древние портреты зловеще косились на нее, о чем-то перешептываясь. К счастью, войдя в столовую, Гермиона увидела его, сидящего спиной к двери и поедающего завтрак. Улыбнувшись, облегченно выдохнула. Она хотела броситься, обнять и поцеловать его, но этот дом и то, что у Малфоя было в нем собственное прошлое, останавливало. Она понимала, что Люциус, должно быть, не раз завтракал в этой комнате с Нарциссой. Страшная неловкость завладела ею. Услышав за спиной шаги, Малфой обернулся. Мягко улыбнулся и выдвинул стул рядом с собой. Подойдя, Гермиона опустилась на него. В столовой сразу же возникла Тибби: — Что бы вы хотели на завтрак, мисс? — Спасибо, Тибби. Небольшую яичницу и пару тостов было бы здорово, если тебя не затруднит. Тибби поклонилась и тут же исчезла. Люциус потянулся за кувшином и налил ей апельсинового сока. — Спасибо. Малфой искоса посмотрел на нее: — Решил дать тебе еще немного поспать. Думаю, это было нужно, — он ухмыльнулся, невольно вызывая ответную реакцию. — А тебе это было не нужно? — поддела она в ответ, с облегчением переходя к обоюдным подначкам. — Дорогая, не стоит недооценивать мою выносливость, — ухмылка Люциуса стала еще шире, и она улыбнулась этому вкусному «малфоевскому» высокомерию, которое совсем недавно не могло вызвать ничего, кроме ярости. Проведя пальцами по гладкой древесине обеденного стола, Гермиона почувствовала под рукой тепло. — Какой замечательный стол. Наверное, он в этом доме уже несколько столетий? — Нет, он здесь совсем недавно. Стол принадлежал моей дальней тетке, которая не так давно умерла. Сразу после войны я уничтожил немало имущества, принадлежащего мэнору. С ним было связано слишком много... ассоциаций. Большую часть мебели, гобелены и портьеры заменили. Этот дом сейчас во многом практически неузнаваем, он — уже не такой, каким был раньше ... — его голос затих. — И та гостиная... тоже?.. — Гермиона удивилась своей смелости. Люциус коротко взглянул на нее и кивнул. — Та комната особенно. Хотя после войны ее и заперли самыми сильными заклинаниями. Сейчас никто не может войти в нее. Не уверен, что даже я мог бы открыть ее в данный момент, — Люциус не поднимал глаз, но чувствовалось, что говорил он искренне. Пораженная этим откровением, Гермиона не удержалась от вопроса. — Но... это же была самая большая комната в твоем доме, там было так много красивых, редких вещей… Конечно, то, что происходило в ней — было ужасно, но… как ты мог уничтожить все это? — в ту ночь, сходя с ума от боли, она пыталась сосредоточиться на деталях вокруг себя, в надежде блокировать агонию. Сейчас же непонимание одолевало ее, но пытаясь держать себя в руках, спросила: — Почему и зачем ты это сделал? Малфой долго не отвечал, но затем медленно поднял голову от тарелки и посмотрел на Гермиону. — Есть еще очень многое во мне, чего ты не знаешь и не понимаешь. Слова слегка резанули, но отрицать их истинность не имело смысла. Ответить на это было нечего, слишком много эмоций висело в воздухе вокруг них, и она тихо ждала, когда Тибби принесет завтрак. А потом с жадностью начала поглощать еду, чувствуя, как организм требует насыщения. Они ели в абсолютной тишине, но почему-то, несмотря на все то, что обсуждали только что, между ними не возникло ни малейшей неловкости. Сидеть вот так — вместе и завтракать — казалось самой естественной вещью в мире. В конце концов, Гермиона поняла, что пора заговорить о том, чего страшились оба. Собравшись с силами и глотнув сока, произнесла: — Я должна вернуться, Люциус. Тот ничего не ответил. Она взглянула на него: опустив голову, Малфой намазывал маслом тост. Гермиона поколебалась, прежде чем продолжить. — Он будет интересоваться, где я. И даже может встретиться с моими родителями, а они, само собой, скажут, что я не приезжала к ним, и тогда беспокоиться будут уже все… И потом, я не могу не ходить на работу. Люциус снова не произнес ни слова. Она не могла понять, о чем он думает, и это демонстративное молчание уже начало беспокоить. Подождав еще пару мгновений, нажала на него: — Люциус... Малфой быстро прервал. — Я не хочу, чтобы ты уходила, — в столовой повисла тишина. Но потом он продолжил. — Однако признаю, что на данный момент у тебя есть некие обязательства перед ним. Завтрак они закончили без звука. «Что ж! То, что должно быть сделано — лучше делать быстро!» Гермиона оперлась ладонями о стол и поднялась. Вдруг Малфой протянул руку и с силой схватил ее, впившись пальцами в запястье. Гермиона слегка поморщилась, подавив желание дернуться. Люциус не ослабил хватку, а только с отчаянием уставился ей в глаза: — Возвращайся ко мне. Возвращайся скорей! Я буду думать о тебе постоянно, Гермиона. Постоянно! То, что он назвал ее по имени, заставило снова захлебнуться от эмоций. Как же редко Люциус звал ее так. Гермиона не знала, как сможет прожить вдали от него хотя бы минуту. Она хотела его, безумно хотела: в своих мыслях, в теле, в душе. «Он просто обязан быть рядом! Только так я смогу теперь жить!» Уже сейчас, даже не покинув мэнор, она изнывала от пустоты и осознания того, что он — не с ней. Поняв, что запястье болезненно пульсирует, Гермиона глянула вниз и увидела, что Люциус все еще сжимает ее руку, а кожа вокруг его пальцев уже побелела от нехватки крови. Потом он поднялся и, потянувшись, схватил ее за волосы, стремительно рванув к себе. Это было больно, но ее не волновала боль, и Гермиона также пылко рванулась навстречу. Наклонившись, Малфой резко впился в ее рот, заставляя, охотно или нет, но подчиниться своему натиску. Они стояли, словно слившись друг с другом, отчаянно пытаясь остаться рядом так долго, как только возможно. А когда, наконец, оторвались один от другого, слезы уже текли по ее лицу, а дыхание прерывалось от рыданий. Обняв ее за затылок, Люциус уперся лбом о лоб: — А теперь — уходи. Ты должна уйти, прежде чем я пойму, что не могу отпустить тебя. Проведи с ним выходные, чтобы избавить от подозрений. Сейчас они тебе не нужны. В девять утра в понедельник я буду в министерстве. И не забудь записать это в ежедневник, или Снипуорт опять осложнит нам жизнь. Если что-то пойдет неладно — пришли сову, — он снова втянул ее в долгий поцелуй, а потом оторвался и, быстро отвернувшись от нее, почти прошипел. — Уходи же! Зажав рот рукой, Гермиона выбежала из комнаты, а потом и из дома. Она неслась из поместья, не останавливаясь и отчаянно боясь, что остановившись, уже не сможет уйти отсюда никогда. И продолжала бежать, пока не выбежала за ворота. Те самые ворота, которые всего лишь два дня назад довели ее до истерики. Оказавшись за пределами мэнора, Гермиона оперлась о дерево, пытаясь сдержать отчаянные рыдания, затем неловко достала палочку и аппарировала прямо в квартиру. Все еще чувствуя привычное головокружение, она с облегчением поняла, что Рона в ней нет. Обессилено рухнула на такой знакомый, но сейчас чужой и нежеланный диван. Продолжая плакать, она не могла думать ни о чем другом, кроме того, как страшно все запуталось в ее совсем еще недавно упорядоченной жизни. Какую агонию она испытала, уходя от Люциуса… Какая жуткая пустота царит сейчас внутри, пустота — быть вдали от него. И как же больно от этой пустоты. В конце концов, она прошла в ванную и, умывшись, нанесла легкий макияж и переоделась. Хандрить в квартире весь день казалось бессмысленным, и Гермиона решила отправиться в министерство, где можно хотя бы отвлечься, работая с документами. Взглянула на время и поразилась, увидев, что сейчас лишь немногим больше десяти. Поначалу хотела аппарировать прямо к себе в кабинет, но потом подумала, что еще одной аппарации организм не перенесет. «Что ж, прогулка должна взбодрить, да и опоздать сегодня не так страшно. Они все еще думают, что я больна, поэтому появление в офисе станет приятным сюрпризом». Войдя в отдел, она с удовольствием ответила на улыбки коллег, и на душе стало легче. Уже у дверей кабинета услышала за спиной шаги и обернулась, чтобы столкнуться лицом к лицу с Ормусом. — Гермиона, как здорово, что ты пришла. Тебе уже лучше? — его интерес казался искренним и добрым. — Да, спасибо, Ормус. Извини, что не пришла вчера… Какая-то ерунда, но сейчас, вроде бы, стало лучше. Я немного опоздала… Просто хотелось убедиться с утра, что все в порядке. Так что, могу приступить к работе, — Гермиона пристально наблюдала за его реакцией и легко улыбалась, надеясь, что ложь звучит убедительно. — Что же, прекрасно, просто прекрасно, — отозвался Ормус, по-видимому, поверив ей. — А я немного беспокоился, что ты не пришла вчера из-за нашей маленькой стычки в отношении Малфоя... — Малфоя? Боже мой, конечно, нет. Нет, и еще раз извини меня за нее. Ты был совершенно прав, я сама виновата, что не записала встречу в ежедневник, очевидно у меня и в самом деле есть проблемы с планированием. А вчера, честно говоря, просто разболелся желудок. Омаров, наверное, переела или еще чего-нибудь, — Гермиона засмеялась, стараясь выглядеть естественной, но втайне гордясь своей шуткой. Она чувствовала, как легкий победный румянец окрашивает щеки от эдакой гладкой лжи. Удовлетворенный объяснениями, Ормус прошел к себе, а Гермиона занялась документами. Она с радостью окунулась в будничную рутину, чтобы успокоить тот поглощающий водоворот эмоций, который продолжал и продолжал кружиться в ней, хотя вскоре и поняла, насколько трудно сосредоточиться на работе. Однако, едва перекусив, торопливо вернулась в министерство, чтобы снова отчаянно погрузиться в работу, в надежде, что это позволит не думать ни о чем. Войдя в отдел, Гермиона остановилась и оформила в расписании встречу с Люциусом в понедельник, в девять утра. «Господи, еще целых два дня, прежде чем я смогу увидеть его снова…» И что-то снова заболело глубоко внутри... А через два часа в ее дверь постучала Присцилла и, получив приглашение, вошла с хитрой улыбкой на лице. — Это доставила специальная соколиная служба. Похоже, кому-то очень не терпелось вручить вам подарок поскорей! — она передала коробку и отступила с легким смешком. Коробочка оказалась небольшой, но очень изысканной, покрытой темно-красным бархатом и перевязанной зачарованной красной ленточкой, концы которой кружились и парили в воздухе. — Хм… а я и не знала, что Рон такой редкий романтик, — продолжила Присцилла. — Вы, очевидно, здорово над ним поработали! — она снова хихикнула и не торопилась покинуть кабинет, явно надеясь, что Гермиона раскроет посылку прямо сейчас. Гермиона бросила на нее ничего не выражающий взгляд. — Спасибо, Присцилла... Большое спасибо, — твердо отозвалась она, намекая на то, чтобы секретарша покинула кабинет. На что та раздраженно фыркнула, но повернулась и выплыла в приемную, закрыв за собой дверь чуть громче, чем следовало. Сердце бешено колотилось, когда Гермиона, оставшись, наконец, одна, взяла коробочку в руки. «Нет, конечно же, Рон никогда не сделал бы ничего подобного… Особенно сейчас, после последнего скандала…» Она была уверена, что подарок прислан совсем другим человеком. Осторожно развязав трепещущую ленточку, Гермиона открыла крышку и осторожно сдвинула папиросную бумагу, прикрывающую сам подарок. Внутри оказалась небольшая, но из чистого золота и инкрустированная эмалью фигурка лебедя, с маленькими бриллиантиками на глазах и крыльях. Которая была изумительна. А когда Гермиона положила ее на ладонь, фигурка сразу же начала двигаться, ероша крылья, будто скользя по водной глади пруда. Невольно улыбнувшись от удивления и восторга, Гермиона бережно опустила подарок на стол, где изящный крошечный лебедь продолжил плавать по гладкой поверхности дуба. Заглянув в коробку, заметила небольшую белую карточку и достала ее. Безупречно ровным, почти каллиграфическим почерком на ней было написано: «До понедельника, Л.» Поднеся карточку к лицу, Гермиона глубоко вздохнула и закрыла глаза. Легкие снова наполнил его запах: запах, который казался сейчас самым прекрасным в мире. Ощутив, как внутренности привычно дрогнули и сжались, Гермиона изо всех сил пыталась сосредоточиться на реальности. Лебедь продолжал плавать по столу и, полюбовавшись еще немного, она уложила его обратно в коробку, где фигурка тут же и затихла. А затем убрала и сам подарок, и карточку в сумку, подальше от любопытных глаз. Сердце заполонила щемящая нежность: так трогательно и волнующе подействовал на нее этот неожиданный жест Люциуса. Ужасно хотелось тоже послать ему что-то в благодарность и признание, но в голову, как назло, не лезло ничего такого же необычного и прекрасного. От Люциуса мысли скользнули к тому, что уже совсем скоро придется вернуться к Рону, лгать ему, жить ложью все ближайшие выходные, и в то же время отчаянно, мучительно желать другого мужчину. Не желать которого она уже не могла… В половине шестого Гермиона поняла, что прятаться на работе и дальше становится трусливо и бессмысленно. «Довольно трусить! Пора идти!» Убеждая саму себя и пытаясь подавить тошнотворное ощущение страха, она собрала вещи и направилась домой.