Непокорные

– Воды? – я помахал контейнером с водой. Он отрицательно качнул головой: – Не. Держи пока у себя. Я в порядке. – Ну… не забудь сообщить, если передумаешь, – пожал плечами я. Мы шли по железнодорожным путям. Он бросил свои слишком прозрачные попытки держаться позади меня, и теперь я мог лицезреть его спину во всей красе – не пытаясь при этом вогнать в нее нож. Ощущение для меня непривычное, но, если игнорировать пустынный зной, отнюдь не неприятное. Он держался настороже, как хищник. Не измотанный или загнанный в угол – под палящим солнцем мы шли от силы пару часов – просто… он пригибался периодически к земле, окидывал быстрым взглядом линию горизонта, щурился, словно в состоянии боевой готовности; рука крепко сжимает винтовку. Мы остановились, пройдя еще какой-то бесконечный отрезок пути, и он снял шляпу. Ненадолго, для того только, чтобы обмахнуться ею. Затем, вернув шляпу на голову, он молча протянул в мою сторону руку, и я отдал ему воду. Он глотнул, вернул мне: – Пей. Я послушался. – Как скажешь, человек с ружьем. Он фыркнул. Отлично осведомленный, что у меня тоже может иметься при себе оружие – и что я держался в опасной близости за его спиной последние… несколько миль, пожалуй. – Выпей еще, – кивнул он на флягу. – Нам не нужно придержать воду на потом? Он отрицательно мотнул головой: – Распространенное заблуждение. Нет. Обезвоживание наступит быстрее, если ограничивать себя до того, как начнешь поиски нового источника воды. – А мы сможем его найти? Вокруг нас не то, чтобы… десятки прохладных горных ручьев… – Мой рекорд – неделя. Неделя в пустыне, без моего фургона. Только я, две канистры, зажигалка, ружье и нож. – Да, но у нас только одна канистра. И нас двое. – Что ж, у меня все еще имеются при себе винтовка и нож. А у тебя? – Нож. Есть, – согласился я, доставая нож. – Зажигалка. Больше ничего, что могло бы пригодиться в данной ситуации. – При таком раскладе я лучше умру, пытаясь выбраться, чем вернусь назад. Мы путешествовали вместе. У нас не было друзей среди наемников наших команд. И никакого желания оставаться вовлеченными в войну, все больше и больше напоминающую какую-то нездоровую игру. Я даже не пытался заговорить об этом с остальными. Подозреваю, что он, возможно, пробовал кого-то уговорить из своих. Впрочем, не думаю, что он был с ними настолько близок. Но, по крайней мере, никто из его команды его не сдал. Профессиональный риск, и все же… – Глянь туда, – он указал на некую постройку, возвышавшуюся чуть в стороне от железнодорожных путей. – Пошли. Я следовал за ним. С тех пор, как я сбежал, другого выбора у меня, в общем-то, не было. Я хотел выжить. Конечно, я хотел выжить. Но я не был готов к… обширности этого выживания. На базу я попал через телепорт, как и все мы, собственно. Железнодорожные пути, впрочем, я мог бы найти и самостоятельно. И даже мог бы идти по ним до тех пор, пока не встречу населенный пункт. И умереть задолго до того, как встречу. Постройка оказалась деревянным зданием, размером с небольшой дом, пожалуй. Она возвышалась над землей, опираясь на сваи, уходившие глубоко в песок. Мы поднялись по расшатавшимся ненадежным ступенькам, которые окольцовывали здание по периметру, и вышли к двери. – Интересно, почему оно брошено? – Он немного осмотрелся. – Вообще, оно похоже… хм, похоже на постройки рядом с нашими базами. Только его как будто не достроили. – Видно, решили, что им хватит. Или что оно слишком близко к тем, откуда мы свалили. Будут ли нас искать за то, что мы «свалили»? Имеет ли это для них значение? Может, так даже лучше. В любом случае, пока ты рядом с базой, ты защищен и можешь вернуться. Но если ты убегаешь в пустыню… полагаю, здесь смерть становится перманентной. Даже если нас выследят и убьют наши собственные напарники. Иначе какой смысл? Мы просто снова попытаемся удрать. Внутри было темно и пыльно. Прохладно – по сравнению с пеклом снаружи. Какие-то ящики валялись тут и там. – Что если до ближайшего населенного пункта больше недели пути? Твой фургон взорвался. Нет больше убежища, куда можно вернуться. Остались только… Он смерил меня взглядом: – В таком случае, я побью свой рекорд. Это ваш Демо взорвал мой фургон, так что нечего тут жаловаться. – Не я велел ему его взорвать. Меня вообще там не было, когда это случилось. Я в это время был в вашем… эээ… выполнял свою работу. Точно так же, как ты выполнял свою. – Слушай… ладно, неважно это все, – он вздохнул, задумчиво потер переносицу. – Сейчас мы тут вместе – и должны держаться вместе. Я хочу сказать… наша вражда – часть той жизни, которая осталась в прошлом. – О, меня можешь не бояться, – я поднял руки, демонстрируя пустые ладони. – Какая вражда? Ты мне нужен, чтобы выжить. У меня очень четкая мотивация не убивать тебя. – Замечательно, конечно, но я не об этом. Я хочу сказать… ты должен доверять мне. Я посмотрел куда-то в сторону: – У меня вообще нет привычки доверять. Кому бы то ни было. – Но я нужен тебе, чтобы выжить, – напомнил он. – Нужда не значит доверие. – Я знаю, что делать, а ты – нет. – Это не меняет… – Короче, если я скажу тебе что-то сделать… – он снова тер свою переносицу, в явном раздражении. – Конечно, с этой точки зрения – ты главный. Ради выживания, все такое. – Хорошо. И поэтому нужно, чтобы ты мне доверял, ясно? Я не собираюсь избавляться от тебя… без причины. – А это бы упростило тебе задачу, – я дернул плечом. – У тебя было бы в два раза больше воды. И я бы не задерживал тебя. И… – Нет. Если они знают, что мы ушли, и если за нами погоня, ты… короче, ты единственный, кто прикрывает меня. Я вероятно и нужен тебе больше, чем ты мне, но для меня ты в любом случае… полезен. И сними уже эту чертову тряпку. Я колебался пару минут – на базе доходило до того, что я даже спал в балаклаве – но, в конце концов, обстоятельства изменились, и я капитулировал. Прикосновения воздуха к коже показались прохладными и до того приятными, словно само небо спустилось поцеловать выходца ада. Я проследил, как он снимает жилет, и тоже снял с себя верхнюю одежду, оставшись в одной рубашке. – Спи. Лучше момента не найти. Кто знает, когда еще нам повезет так удачно устроиться. Может, никогда. Даю тебе три часа, затем бужу. Я немного поежился, раскладывая пиджак на полу, но лучше испачкать пиджак, чем ложиться спать в пыль на плохо подогнанные доски. Повозившись и соорудив себе очень плохое подобие подушки, я улегся. Затем смотрел, как он бродит по комнате. Надо сказать, прежде я никогда не удосуживался понаблюдать за ним, воспринимал как угрозу – и все. Избегал или убивал. Оказалось, он не просто ходит туда-сюда, он крадется. В движениях – расчетливая экономия и осторожность, напоминающая кошачью. Передо мной настоящий охотник, и если кому и доверять свою жизнь в данных обстоятельствах… что ж, бывший враг или нет, но он сейчас – лучшее, что могло со мной случиться. Было еще кое-что. Что-то, вроде восхищения, коего я, как мог, избегал уже очень долгое время. Потому что людей моей профессии, как правило, оно ведет к смерти. О, нет, часто я нарочно стремился пробудить в себе это самое… восхищение. Жизнь монаха совершенно точно не по мне. Но люди, с которыми я спал, были людьми привлекательными в самом прямом, в самом явном смысле этого слова. Прекрасные женщины, чаще всего такие, что были заинтересованы в моей персоне куда больше, нежели я – в их. Или не прекрасные, у которых имелось то, что было мне нужно. В общем, физиологическая разрядка или безобидные развлечения. Но очень много воды утекло с тех пор, как я в последний раз чувствовал сильное желание. Я никогда не желал кого-то, кого не мог получить. Нет. Однажды желал. Мне было не то пятнадцать, не то шестнадцать. Уже тогда я знал, что буду шпионом. Мои наклонности проявились в самом раннем детстве. Когда мне было семь, я пробрался доставить кое-какое сообщение, и это было во времена Оккупации, и та история, я думаю, вполне могла повлиять на выбор моей карьеры. Но, в любом случае, когда мне было пятнадцать, или шестнадцать, казановой я не был, хотя пару девочек очаровать мне удалось, чем я был вполне горд, однако… Он был парнем. Худой, загорелый, очень красивый. Говорил с явным бургундским акцентом, впрочем, я так тогда и не понял, откуда именно он был родом. Его умение соблазнять равнялось моему. Он так же, как и я, смотрел прежде всего на внешность, правда, вовлекался в отношения с куда большим пылом, чем я. Он действительно влюблялся в свои увлечения. И не смотрел на меня. И этот не посмотрит. К черту все.