"Личные предпочтения"

Я не верю в чудеса И никогда не верил. Здесь даже ничего не происходит Мне это так надоело. "Cinema Bizarre — Forever Or Never".

      Саша решил не ходить никуда, вернувшись в номер – один на двоих с Дарио. Почему-то была уверенность в том, что Колонья сейчас там, может, ждал уже его, чтобы поговорить. Все их ссоры заканчивались одинаково – швейцарец долго не мог злиться. Отходчивый и незлопамятный.       — Хей, друг! Ты здесь? — с порога крикнул Легков, открывая дверь и входя в комнату.       Однако, его ждало разочарование – номер оказался пуст. Нахмурившись, мужчина прошелся в ванную, затем во вторую спальню, но и там надежды не оправдались. Неприятно кольнуло в груди – раньше Дарио так долго не обижался, ну максимум пару часов ходил хмурый, а потом неизменно хлопал Сашу по плечу и улыбался. Но не в этот раз. Сейчас как-то все по-другому.       Легков в растерянности плюхнулся на свою кровать и задумался, пытаясь припомнить места, куда же мог податься Колонья в этом городе. Он же здесь почти никого не знает, за исключением нескольких работников отеля и бара, где они по вечерам зависали. Не заблудился бы! А то со злости мог ведь и уйти куда-то, а потом искать путь обратно.       Подскочив на месте, спортсмен щелкнул пальцами и покачал головой, словно пришла гениальная идея:       — Ну, конечно! Просто где-нибудь потерялся! Надо найти его!       И только Саша подошел к двери, как она распахнулась, открывая вид на взлохмаченного Дарио, с удивлением разглядывающего своего соседа по номеру. Чуть улыбнувшись, он попробовал пройти внутрь, но путь перегородил Легков, который по-прежнему стоял на месте и даже не думал двигаться.       — Саш? — вопросительно поднял брови мужчина, улыбаясь все шире. — Можно я пройду?       — А? Да, конечно! Извини, — смущенно забормотал Легков, делая шаг в сторону, чтобы Дарио смог протиснуться.       — Спасибо! — хмыкнул лыжник, направляясь в свою комнату.       — А где ты был столько времени? — поинтересовался Саша, делая безразличное выражение лица и направляясь вслед за Дарио. «Значит, не обиделся. Значит, все в порядке и можно не волноваться о наших отношениях. Ведь так?»       — Просто прогулялся, — ответил Колонья, снимая с себя куртку и свитер. — Я немного устал, хочу принять душ. Ты не против? — и он многозначительно посмотрел на стоящего в дверном проеме Сашу.       — А? — не понял тонкого намека Легков, но уже через секунду до него, наконец, дошло. — Черт! Прости! Туплю я сегодня.       Быстро развернувшись, он прикрыл за собой дверь и вернулся к себе. Что сейчас произошло? Он тупо залип на швейцарском лыжнике, словно не видел его сто лет! И откуда это странное чувство безысходности, отчуждения, одиночества?       Они уже столько времени знакомы, что Саша легко мог бы назвать все, что любит или не любит Колонья. Он наизусть выучил все личные предпочтения в еде, в напитках, одежде и даже в средствах личной гигиены. Да-да, Легков иногда покупал какой-нибудь одеколон, либо шампунь для него и никогда не считал это чем-то ужасным, неправильным. Они ведь друзья!       С Дарио всегда можно было пошутить на абсолютно любую тему. Лыжника не смущали пикантные шуточки относительно его ориентации, озабоченности и прочей ерунды, какую любил нести Саша. Бесконечные подколы, издевки – все воспринималось как должное, точнее, с чувством юмора у Дарио было точно так же, как и у Легкова –все в порядке. Именно по этой причине мужчинам никогда не было скучно друг с другом. Они могли любую компанию скрасить своим присутствием, а их безобидные препинания только веселили окружающих.       Российский спортсмен и не думал, что сможет когда-нибудь относиться к сопернику по трассе как-то иначе, чем к простому товарищу. Да, интересный собеседник, великолепный соперник и прекрасный друг! Но – больше? Насколько? Можно ли привязаться к человеку до такой степени, чтобы уже не представлять себя без него? Иногда у Легкова создавалось впечатление, что Дарио просто сросся с ним, словно сиамский близнец, стал его частью, от которой невозможно избавиться без хирургического вмешательства.       Да. Все так. Он настолько привык за эти несколько лет, что Колонья всегда рядом и всегда готов помочь, что теперь не знает, что и делать, когда им приходится разъезжаться на несколько месяцев по домам после Чемпионата. И только в этом году все изменилось. Изменился сам Дарио, его отношение к Легкову, к его шуточкам. Иногда во взгляде швейцарского лыжника можно было прочитать целую гамму чувств, от которой перехватывало дыхание. Разобраться, выяснить, узнать, что скрывал Дарио от своего друга, и почему его поведение стало другим – но каждый раз словно на стену натыкался.       Колонья по-прежнему был рядом с Сашей, помогая готовиться к гонкам, поддерживая его. Они все так же ходили вместе по барам, отрывались в компаниях и кутили на всю катушку. Все больше времени начали проводить вместе, даже не задумываясь о том, как это смотрится со стороны. И Легков не сразу понял, что в нем самом изменилось и в какой момент. Было ясно лишь одно – ему нравился Дарио, но уже гораздо больше, чем просто друг.       А что же сам Колонья? Иногда Саша мог бы поклясться, что его симпатия взаимна. И все же, в глубине души, где-то очень глубоко, он боялся. Нельзя сказать, что было просто принять растущие чувства к мужчине, который всегда был хорошим другом. Но еще страшнее было бы потерять его расположение. Ведь, если сказать ему, то все изменится. Их отношения уже не будут такими простыми и понятными, не будет этих веселых гулянок, взаимных приколов и шуток. Они потеряют свою особенную связь, которая до сих пор держала их вместе. Если Дарио ответит на его чувства, то что останется?       Для Легкова признание было похоже на атомную бомбу, после взрыва которой останется лишь выжженная земля и пустота. Единственный человек, которому Саша доверял больше, чем самому себе – Колонья, и разрушать эту хрупкую завесу их отношений, мужчина не хотел. Наивно полагая, что если все оставить, как есть, то и жить станет легче, Легков старался вести себя как обычно. Вот только все происходило с точностью наоборот. Каждая его шутка била по больному, а расхлябистое и вольное поведение лишь приближало к моменту взрыва.       Вот только что же именно в итоге взорвется раньше?       — Слушай, а во сколько у нас завтра самолет?       Легков отвлекся от своих невеселых мыслей и поднял голову. Он уже хотел ответить что-нибудь в своем стиле, съязвить, напомнив про короткую память своего соседа по номеру, но все слова застряли в горле, когда он встретился с серо-зелеными глазами. На пороге его комнаты стоял Дарио. Черт! У Саши чуть слюна не потекла, когда он увидел в каком виде предстал перед ним лыжник. Мокрый после душа, с одним-единственным полотенцем на бедрах, вторым он старательно вытирал голову. Во взгляде прыгали хитрые чертики, так и подбивая отпустить очередную шуточку, дразня и будто издеваясь.       — Что? — переспросил ошарашенный Легков, который не мог собраться с мыслями и сосредоточиться на вопросе. Тяжело сглотнув, он медленно осматривал своего соседа, ничуть не стесняясь неуместного любопытства.       Давно он не видел Дарио в полуобнажённом состоянии. Да, пожалуй, последний раз это было летом, когда они ездили в Италию, где проходили лыжные гонки. Тогда они целый день валялись на пляже, пили пиво и купались. Хороший день, запоминающийся. Вот только с тех пор многое изменилось. Точнее, изменились они с Дарио. Теперь каждый смотрит на другого с совершенно иного ракурса.       Капельки воды стекали по шее, по груди, по идеально плоскому животу, забираясь под полотенце… Черт! Воображение разыгралось не на шутку, рисуя яркие картины того, как и какими способами можно было бы сорвать этот кусок тряпки с бедер швейцарского лыжника, как провести руками по гладкой коже, почувствовать кубики пресса своими пальцами… Нет! Нет! Нельзя позволять себе лишнего!       Крепко зажмурившись, Саша отвернулся и сжал кулаки, стараясь взять себя в руки. Нельзя поддаваться такому явному соблазнению! Даже несмотря на то, что принял свои чувства к Дарио, он не может зайти так далеко. Нет, только не сейчас.       — Эм, Д-дарио, — внезапно горло перехватило, и его голос прозвучал слишком уж умоляюще и тоскливо.       — Что? — в свою очередь спросил мужчина, уже прекративший вытирать голову полотенцем и сейчас просто стоявший напротив. — С тобой все в порядке? Ты как-то странно выглядишь.       Бросив мимолетный взгляд на Дарио, Саша мог бы поклясться, что на губах мелькнула едва заметная усмешка. Издевается? Дразнит? Чего добивается этот человек, стоя перед ним в таком виде и ни капельки не стесняясь?       — Т-ты не мог бы… при-прикрыться? — наконец выдавил из себя Легков, по-прежнему не поворачиваясь к своему собеседнику, а только тыча за спину большим пальцем левой руки. — Ты… ты голый!       — И когда тебя смущал этот факт? — удивился Колонья, который и не собирался уходить из комнаты Саши. Он сделал несколько шагов в сторону кровати, на которой сидел мужчина. — Тебя разве смущает мой вид?       — Д… да!       — Почему? — допытывался лыжник, пристально глядя в спину Легкову. — Почему ты не смотришь на меня? Саш?       К горлу подступил огромный ком, мешающий ответить. Дышать стало в разы труднее, в груди словно огонь горел, обжигая своим пламенем и превращая все мысли в пепел. К черту логику! К черту последствия! К черту собственные принципы!       Резко поднявшись, Саша повернулся к Дарио и замер. Нет. Решиться тяжелее, чем представлялось изначально. Сейчас, встречаясь со взглядом таких дорогих глаз, он понял, что не может переступить эту черту. Пусть, что он готов сгореть от собственного желания; пусть, что один лишь взгляд на этого мужчину срывает крышу напрочь; пусть, что это может стоить ему рассудка. Он выдержит напор страстей, и не позволит им двоим совершить эту ошибку. Они будут жалеть. Даже эти глаза… Они сейчас столько всего обещают. Бледно-зеленые, с темной радужкой, которая словно очерчивает контуры, вырисовывая границы, за которые символично не мог переступить Саша.       — Я… я должен уйти!       Чтобы не передумать, Легков почти бегом выскочил из комнаты, а затем и из номера, оставляя растерянного Дарио одного. Крепко сжав полотенце в руке, он опустил голову и печально усмехнулся:       — Пожалуй, мне верить в чудеса поздновато уже.