"Личные предпочтения"

Меня предали, Больше нет судьбы. Открытая рана, Я поглощен в себе. Я не могу больше доверять. Ты возьмёшь то, что осталось от меня? Возродишь мою веру в судьбу? "Cinema Bizarre — Angel in Disguise"

      Семь дней… восемь… Гонка за приз губернатора Тюменской области… десять дней…       Звонки. Смс. Тишина. Долгая и муторная, словно он опять вернулся в то время, когда спал в больнице, с каждым днем проваливаясь все глубже и глубже, туда, где темно, пусто и одиноко. Он сам загнал себя в эту яму, из которой выбраться почти невозможно. В прошлый раз ему помогли, а кто протянет руку в этот?       Тихий звон, словно колокольчики переливаются разнообразными трелями, вызванивая какую-то мелодию, известную только этим маленьким прекрасным цветам. Перед глазами фиолетовые лепестки сменяются чернотой ночи, в которую он окунается словно без пауз, а сразу, день — ночь — день — ночь.       Однообразные дни давили, заставляя срывать с себя маску уверенности и всезнания. Он думал, станет лучше? Ха! И еще раз — ха! Нервный смех прокатывается по пустой квартире, отдаваясь от голых стен и возвращаясь к владельцу и взрывая сознание громким эхом.       Лучше не стало ни на следующий день, ни через неделю. Единственное, что радовало Антона — он смог разобраться в себе и своих чувствах. Находясь так далеко он, наконец, понял, по кому скучает больше и кого очень хочет видеть.       Но он все бросил… так по-детски и так глупо. Теперь ничего не изменить, обратно не вернуться, и к нему нет уже дороги. Он закрыт для Антона, и это навсегда. Слишком много ошибок, а его отъезд — самая большая из них.       Снова тихий перезвон колокольчиков вырывает его из мутного, вязкого сна. Поморщившись, он отмахивается от надоедливого шума и переворачивается на другой бок, снова засыпая. Где он сейчас — на диване или в своей кровати? Непонятно, но, главное, что мягко и есть одеяло. А все остальное — ерунда.       Нет, Антон не пил, даже не притрагивался к алкоголю, которого в его квартире в Тюмени было предостаточно. Просто он был опустошен настолько, что не было сил даже открыть глаза. Ему абсолютно безразличны гонки, которые он пропустил, ему наплевать на гнев тренера, который совершенно точно убьет его после того, как найдет.       Лишь бы тишина. Без посторонних голосов, криков, шума, ругани. Он ничего не хотел так сильно, как спать. И его желания исполнялись каждый день — и утром, и вечером, и ночью. Другой бы удивился — как же такое возможно — спать сутками? Антон не ответит, потому что он спит.       Очередной звонок раздается около семи утра, когда за окном еще темно, но трудолюбивые граждане уже спешат на работу и по своим делам. Город не спит в это время, разбуженный противными писками будильников или мелодий с телефонов. По улицам проносится аромат свежесваренного кофе и жареного хлеба. Тишина, нарушаемая лишь редкими машинами, водители которых особо ранние пташки — им ехать еще дальше, чем всем остальным.       Приоткрыв глаза, Антон обводит темную комнату — гостиную — сонным взглядом, еще не до конца понимая, что же его разбудило. И только секунд через десять, когда противный писк уже раздавался непосредственно в самой голове, он посмотрел на маленький столик, стоящий рядом с диваном, на котором и расположился спортсмен.       Поморщившись, он протянул руку и взглянул на дисплей: «Легков». Это был уже пятнадцатый звонок за эту ночь. Что ему нужно? Неужели так и не понял, что обсуждать наболевшую тему Антон больше не собирался? Ему хватило и прошлой информации, полученной от друга в первые дни после отъезда.        «Мартен первый в гонке… теперь постоянно пьет».       Вроде и хорошая новость, должна бы порадовать — первое место, победа, которую француз заслуживает, как никто другой. Но вот с другой, осознание того, что Антон стал причиной постоянных пьянок Фуркада, не прибавляло счастья русскому биатлонисту. И сделать ничего невозможно, да и нет желания.        «Симон уехал сразу после гонки. В ней он занял пятое место… на нем лица не было».       Симон. Одно только имя вызывало прилив теплой волны, затапливающей все сознание, заставляющей очнуться от постоянного сна и привести себя в порядок. В такие моменты Антон чувствовал свою вину из-за того, что не может оправдать ожиданий этого человека.       Иногда, когда он просыпался среди ночи, ему казалось, что он слышит тихий зовущий голос. Он растворялся в темноте, вибрировал сотнями электрических проводков, касаясь оголенных нервов, трогая их своими ледяными пальцами, заставляя содрогаться и испуганно оглядываться. Протяжный, манящий, до боли знакомый и такой реальный, что поневоле Антон вскакивал с кровати и бежал искать обладателя этого голоса. И, в который уже раз, испытав разочарование от бесплотных поисков, он падал обратно в мягкие объятия подушек и одеял.       Во сне приходил покой, приходила тишина, которая была так необходима. А еще во сне он постоянно видел его. Мог разговаривать с ним часами, что-то рассказывая, или, наоборот, выслушивая его истории. К сожалению, после пробуждения все забывалось.       Отбросив телефон подальше, Антон поднялся и направился в ванную. Физические потребности организма еще никто не отменял. А потом придется пойти на кухню и что-нибудь поесть. Если найдет, конечно. В магазине мужчина не был с момента прилета, когда его мать затарила железного великана по полной. С тех прошло больше недели. И, если учитывать его немногочисленные подходы к холодильнику, то еды должно хватить еще на неделю, а то и на две.       Вновь раздался звонок. Скрипнув зубами от злости, Антон прошлепал босыми ступнями по линолеуму, ощущая приятный и бодрящий холод. Придется ответить, не то этот псих прилетит сюда к нему и будет долбиться уже в дверь.       Подняв с пола телефон, он нажал на кнопку и приложил трубку к уху. Лучше бы этого не делал.       — Тоха!! Мать твою за ногу!!! Какого черта ты не отвечаешь на мои звонки?! Я уже собирался покупать билеты и лететь к тебе!!       Усмехнувшись, мужчина присел на краешек дивана и провел рукой по щеке, ощущая недельную щетину. Колко и неприятно. Побриться, что ли?       — Ты чё молчишь, гад?! Молишься?! — кипятился на том конце провода Саша. — Хорошее занятие для того, кто совсем скоро умрет от моей руки!!       — Извини, — прохрипел Антон, устало вздыхая. — Я спал.       — Ты ахуел, что ли?! — поразился Легков, от которого услышать матерное слово было так же невозможно, как заставить балерину станцевать джигу. — Неделю подряд?!       — Прости, — вновь извинился Шипулин, — я правда очень устал и не хотел, чтобы меня беспокоили!       — Я все могу понять, — немного смягчился друг, но в голосе по-прежнему мелькали нотки раздражения. — Но мне мог и отвечать периодически. Значит так, слушай меня внимательно. — Тоном, не терпящим никаких возражений, заговорил Легков. — Ты сейчас идешь в ванную, бреешься и моешься…       — С чего ты…?       — Знаю я тебя, — хмыкнул Саша, — если спал все эти дни, то теперь выглядишь, как потасканная девка второсортного кабака.       — Зачем мне все это делать? — изумился Антон, которому стало любопытно из-за чего весь сыр-бор. — Ты приехал, что ли? Ты в Тюмени?       — Ага, счас! — фыркнул Легков. — Держи карман шире! Потащусь я к тебе из Швейцарии. Нет. Просто у тебя скоро будут гости, и я не хочу опозориться, если ты предстанешь в неряшливом виде.       — Чего? — никак не мог понять Антон о чем говорит друг. — Какие еще гости?       — Такие — гости! — раздраженно бросил Легков. — Быстрее ветра в ванную, слышишь?! А то я прилечу и знаешь ведь, что тогда будет?       — Ладно-ладно! — решил не спорить с другом Шипулин, прекрасно зная, чем ему грозит отказ выполнять инструкции Саши. — Уже бегу!       — Вот и отлично. Тогда я еще позвоню, — удовлетворенно хмыкнул мужчина. — Ну, или ты позвони… короче, как выйдет.       На том конце провода послышались короткие гудки — Легков повесил трубку. Удивленный и раздраженный, Антон направился в душ, решив, что себе дороже ослушаться Сашу. Вдруг тот лично прилетает? С него станется!       Примерно через десять минут обновленный Шипулин вышел из ванной и направился к себе в комнату, чтобы переодеться во что-то более чистое и свежее, благо таких вещей было полно — он не залезал в гардероб фиг знает сколько времени.       Приведя себя в порядок, сварил кофе и уселся ждать загадочного гостя. Любопытство разыгралось не на шутку. Что же Санек мог придумать такого на этот раз? Сам прискачет, вместе с Дарио? Или еще кого зашлет?       Признаться, был рад, что поговорил с другом — стало немного легче. Что-то он совсем впал в депрессию с этими любовными заморочками, а ведь на носу соревнования — Гонка Чемпионов. А он совсем не в форме.       Тяжело вздохнув, Антон сделал глоток ароматного напитка и тут услышал, как в дверь настойчиво колотят. Неужели звонок сломался?       Поднявшись со стула, он идет в прихожую и открывает дверь, гадая, кого могла нелегкая принести. И ту же секунду окунается в бездну темных глаз напротив. Падает, тонет в сочной зелени, переливающейся серебристыми крапинками, словно бусинки утренней росы на траве.       — Этого не может быть, — шепчет пораженный Антон, застывший в дверях. Не в силах сделать хотя бы вдох, он просто стоял и смотрел на своего нежданного гостя.       — Доброе утро, — улыбнулся мужчина, также пристально разглядывая хозяина квартиры.       Сердце оглушительно забилось в груди, отдаваясь эхом в ушах, ноги стали ватными, и если бы Антон не держался за ручку двери, то точно упал бы. Вцепившись в нее, словно тонущий в спасательный круг, он разглядывал лицо гостя — глаза, нос, губы — боясь, что все это снится и сейчас он опять очнется в своей кровати совершенно один.       — Не может быть, — потрясенно прошептал Антон, не в силах поверить своему счастью.       —Прости, что заставил ждать, — произносит мужчина и делает шаг вперед. Рука обхватывает шею и притягивает к себе. Их губы встречаются, сливаясь в жарком, страстном, жадном поцелуе.       Голова пошла кругом, когда Антон почувствовал их тепло, ощутил волнующие прикосновения к своей коже, уловил едва заметный аромат дождя и цветов. Он обнял за спину мужчину, крепче вжимаясь в него, боясь отпустить, боясь, что видение растает.       Губы горячие, жесткие, головокружительные. Они вновь возвращают его к жизни. Второй уже раз. А, может, третий? К черту все! Больше он не намерен считать. Потому что теперь этот человек никуда от него не денется. Никуда. Никогда.       — Ты возьмешь то, что осталось от меня?