Ты разбиваешь мое сердце, Мы никогда не будем вместе. К чему стихи? Я погибаю, И ничего не понимаю. Хороших нет воспоминаний, Таков сюжет моих страданий. «Би—2 — Ты разбиваешь мое сердце»
Стиснув зубы, Антон буравил взглядом француза, стараясь понять истинную причину его слов, но ничего на ум не приходило. — Антон? — Шемпп удивленно уставился на россиянина, который не мог и слова произнести из-за нахлынувших эмоций. — Как раз вовремя, — ехидно произнес Мартен, который решил окончательно добить Антона своим странным поведением. — А мы тут о тебе беседу вели! — Я это уже понял, — процедил сквозь зубы Шипулин, переводя взгляд с одного мужчины на другого. — Что, иной темы не нашли, кроме как про меня? — Ну, дорогой, так вокруг тебя весь мир вращается! — развел руками француз и обернулся. — Да, Симон? И только тут Антон заметил, что на правой скуле у немецкого спортсмена проступила красная отметина, словно… — Ты ударил его? — нахмурился Шипулин, переводя взгляд на Фуркада, тот фыркнул: — Пожалей бедняжку, а то ж он без тебя совсем умрет! — Почему? Почему ты каждый раз такой? — Какой — такой? — зло бросил Мартен, сверкнув карими глазами в его сторону. Антон лишь головой покачал. Он не знал, что ответить, не знал, как вести себя с этим человеком, который каждый раз поражал его своим поведением: от жестокого и циничного мерзавца, вот как сейчас, до милого и нежного, которым его видел всего один или два раза за все время. Вот только все эти случаи к нему, Антону, к сожалению, не относились. — Ты заметил удивительную тенденцию, — тихо произнес россиянин, не поднимая головы, разглядывая мыски своих ботинок. — Я постоянно застаю тебя общающимся за моей спиной с Симоном, причем каждый раз ты говоришь какие-то гадости обо мне. Это у тебя уже в привычку вошло, что ли? — Ты сделал эту привычку, — усмехнулся Мартен. — Возможно, — не стал спорить Шипулин, отворачиваясь. Ему хотелось поскорее закончить со всем этим — не выяснять больше отношений, не считать себя постоянно виноватым в чем-то, не думать о том, как оправдаться. Просто отдохнуть. Он посмотрел на Симона, который все это время молча стоял в стороне, ожидая, когда закончится разговор. Не вмешивался, ничего не говорил, просто смотрел. Затем просто кивнул и пошел в сторону трассы, где катались другие биатлонисты. Антону стало не по себе — этот человек всегда словно чувствовал его настроение. Даже немного жутко стало. Что ж, теперь они с Мартеном смогут поговорить без лишних свидетелей. Это даже к лучшему. — Что будем делать? — задал он вопрос французу, который точно так же провожал взглядом немецкого спортсмена. — Тебе не кажется, что пора бы уже все выяснить окончательно? Чтобы не запутываться еще сильнее? Фуркад как-то странно посмотрел на него, словно оценивал уровень серьезности в словах собеседника, а потом улыбнулся — немного печально, немного разочарованно. — Мне как-то надоело выяснять с тобой отношения, — покачал Мартен головой. — Я все тебе сказал еще вчера — о своих чувствах, о своих мыслях, но ты предпочел меня — ему, — и мужчина кивнул в ту сторону, где скрылся Симон. — И еще говорил о какой-то любви? Разве это не странно — любить одного, а спать с другим? — Как ты узнал? — сил на то, чтобы удивляться, уже не было. И даже ответ не особо волновал. Просто снова навалилась усталость, которая появлялась всякий раз при общении с французом. И почему все так сложно и запутанно? — Разве тебя это волнует сейчас? — хмыкнул Фуркад, подходя ближе к собеседнику. — Может, спросишь, где и с кем я провел эту ночь? Повернувшись к Мартену, Шипулин взглянул в его глаза — такие красивые, такие манящие, такие дорогие сердцу. Хотелось просто выбросить последние месяцы из жизни, забыть обо всем и быть вместе с этим человеком. Но что-то постоянно мешало, словно какая-то невидимая рука Судьбы не давала им сделать это. — Знаешь, — задумчиво протянул Антон, разглядывая любимое лицо, которое было сейчас так близко, что стоит только руку протянуть — и можно прикоснуться, можно вдохнуть пьянящий аромат одеколона стоящего рядом мужчины. И просто наслаждаться этим ощущением близости. Без лишних слов, без обвинений, без воспоминаний. — Мы с тобой совершили слишком много ошибок, из-за которых теперь не можем даже поговорить нормально, не находишь? Мартен изогнул левую бровь и чуть заметно кивнул. Глубоко вздохнув, Шипулин отвел взгляд — было слишком больно смотреть на француза. — И что же ты предлагаешь? — голос Фуркада дрогнул, выдавая в нем волнение. — Как бы мы ни старались, ничего не выходит, — хмыкнул Антон, — просто, как-то не случается. — Ну, почему же? — резко перебил его Мартен, выдыхая облачка пара. На улице стало холоднее, воздух не прогревался солнечными лучами, а стоять на одном месте было не самым приятным ощущением, но в данный момент мужчины не замечали замерзших рук, не понимали, что почти не чувствуют ног из-за мороза. — А то, что произошло в больнице — уже ничего не значит? А то, что я сказал тебе вчера — тоже пустые слова? — Я не говорю, что ты врал, — ответил Антон, разглядывая верхушки сосен над стадионом. — Просто мне сложно поверить тебе. Ты каждый раз другой — то обливаешь меня грязью за моей же спиной, а то смотришь на меня так, словно я единственный в этом мире. Фуркад сделал шаг вперед, сократив до минимума расстояние между ними и заглянул в глаза Антона. — Мы можем все начать с начала, — прошептал он, — давай просто обо всем забудем, ладно? Вычеркнем прошлое. Я смогу забыть про Симона — знаю, что это все неважно, и ты все равно любишь меня. А ты просто постарайся верить мне. Я не стану больше обманывать тебя. — Все вот так просто? — усмехнулся Антон, вглядываясь в глубину темных глаз. Хотелось, действительно хотелось верить. — Забыть и жить дальше? — Да, именно, — кивнул Мартен, — мы сможем. Прости, — француз с надеждой смотрел на Шипулина, искренне надеясь, что тот согласится, что не будет больше досадных ошибок и глупостей, которые они совершили. — Давай просто жить дальше и не оглядываться назад. Антон улыбнулся. Еще один шанс? Смогут ли они доверять друг другу после всего, что произошло? Смогут ли забыть? — Знаешь, — Шипулин быстро огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, и они надежно скрыты домиком, быстро притянул к себе Мартена. — Пожалуй, стоит попробовать. Пальцы крепко впились в куртку француза, сминая ее, сжимая все сильнее и сильнее. Было немного странно — вот так целовать Фуркада, не боясь отказа, не боясь, что тебя оттолкнут и высмеют. Просто целовать любимые губы, чувствовать их тепло, такое до одури пьянящее, что голова шла кругом. Да, Антон совершил ошибку вчера, когда остался у Симона, и теперь придется расплачиваться за нее, но если есть возможность начать все с начала, забыть прошлое… То, пожалуй, стоит дать последний шанс друг другу, а уж там будет видно — ошибся ли он? — Больше никогда… — выдохнул Мартен, обнимая Антона за спину, вжимая того в себя, словно боясь отпустить. — Никогда не ходи к нему… не хочу видеть тебя рядом с ним, — француз отстранился и внимательно вгляделся в серые глаза. — Без него. — Да, — прошептал Антон, который сейчас совсем забыл о существовании кого бы то ни было, кроме них. И снова потянулся за очередной порцией поцелуя. На что Фуркал рассмеялся и, быстро чмокнув того в губы, отстранился. — Нам нужно идти на тренировку, а то будем в последней гонке первыми… с конца. — Действительно, — улыбнулся Шипулин и зашагал рядом с Мартеном в сторону трассы. Сейчас он не мог понять себя — почему отталкивал Фуркада? Почему не хотел верить ему? Откуда взялись эти сомнения, которые и толкнули к Симону? Эта ошибка, которая могла стоить ему сердца, ведь, если бы сегодня все закончилось, то он никогда не смог бы простить себя за это. Так странно… но, в то же время, Шемпп крепко засел в его сознании, не желая уходить. Нужно разобраться в себе, решить, наконец, что делать в этой ситуации, ведь нельзя любить двоих сразу, а если сделать неверный выбор, то потом ничего не исправить. Усмехнувшись про себя, Антон мельком взглянул на француза, вышагивающего рядом — на лице довольная улыбка, глаза смотрят прямо перед собой, весь его вид был спокойным и уверенным. И все же… На секунду прикрыв глаза, Шипулин вспомнил сегодняшнюю ночь, и то, как Симон смотрел на него. В душе настоящая буря, а сердце замирало всякий раз, как только он думал об этом спортсмене. Что сказать? Как объяснить свой выбор? Теплое и нежное отношение Шемппа — собственническое и резкое отношение Мартена. И почему его тянет именно к французу? Не потому ли, что столько месяцев бесплодных попыток завоевать его внимание сделали из Антона настоящего маньяка, который теперь жить не может без своей жертвы? Столько противоречий, столько сомнений — но их быть не должно, если любишь, если действительно любишь человека, то всем сердцем и душой тянешься к нему. А к кому тянется сам Антон? На стрельбище уже выстроилась череда биатлонистов, которые тренировались в меткости. Среди них Шипулин заметил и Симона. Тот стоял, напряженно вглядываясь в прицел, но не нажимал на курок. Странно, но слишком долго он не делал никаких движений, слишком долго выцеливал — почему? — Увидимся вечером, — произнес Антон, по-прежнему глядя в спину немца. Он хотел подойти и узнать, все ли с ним в порядке? Может, случилось что? В конце концов, Фуркад ударил его, и кто знает, какой это был удар. — Не ходи, — Мартен остановился и посмотрел на своего спутника. — Почему? — Просто не общайся с ним больше, — требовательный тон удивил россиянина. — Мы же просто поговорим, — пожал плечами Антон, — я должен ему все объяснить. Фуркад оглянулся, выискивая кого-то взглядом, а потом вновь посмотрел на Шипулина. — Мне надо идти, меня ждут. — Создавалось ощущение, что Мартен не хотел уходить, не хотел оставлять Шипулина одного — не доверял? — Хорошо, — кивнул россиянин, — до встречи. — Да, — и снова во взгляде промелькнуло что-то, оставшееся загадкой для Антона. Почему все так? Почему снова это недоверие? Тяжело вздохнув, Шипулин посмотрел на Симона — тот по-прежнему стоял, сгорбившись, целясь в мишень, но не стреляя. Что с ним? Почему так долго? Нахмурившись, мужчина направился в его сторону. Волнение за немца все росло, как огромный снежный ком, скатывающийся с горы. Резкий порыв ветра и тихий щелчок — выстрел, затем еще и еще. Пять мишеней закрыты, и мужчина забросил винтовку на плечи. Повернувшись, встречается со взглядом серых глаз и печально улыбается ему. — Я понимаю, — одними губами произносит Симон и, больше не говоря ни слова, уходит в сторону раздевалок. Шипулин, пораженный тем, что сейчас произошло, смотрит ему вслед. Значит, Шемпп действительно все понял? А что именно, что выбор россиянина — это Мартен? Отчего-то стало больно при одной только мысли, что он больше не сможет общаться с Симоном. Что теперь он даже не друг ему — после того, что между ними произошло, восстановить отношения будет невозможно. И как быть? Меньше всего Антону хотелось причинять боль этому человеку, ведь… А что — ведь? Да, Симон был дорог ему, он показал, какими бывают чувства: не просто секс, не только выяснение отношений и недоверие. Его удивительное терпение, подкупающая самоотдача, и та нежность, с какой он смотрел на Шипулина, волновали, заставляли сомневаться в себе и своих решениях. Слишком многое было связано с немецким спортсменом. Мягкий голос, вырвавший из лап темноты и одиночества, нежные прикосновения, так несвойственные мужчине, что вывели из тумана ночью, понимающий взгляд, брошенный минуту назад — разве Мартен так же смотрит на него? Опять это сравнение. Еще минута — и Антон точно сойдет с ума. Это просто невозможно! Как же быть? Почему он не может просто забыть об этом, ведь есть такая замечательная возможность? Симон ушел, а Мартен теперь с ним, они все выяснили, и жить бы дальше спокойно, но эти сомнения в правильности выбора… этот чудовищно резкий контраст — словно огонь и вода, земля и небо. Он не может разобраться в том, что сейчас чувствует. Не может навести порядок в своих мыслях, а это так непохоже на лидера российской сборной. Он же всегда точно знал, чего хочет, и добивался этого, несмотря на сложности и преграды, а сейчас раскис. Повернувшись, он уловил движение возле трибун — Симон присел на скамейку и сейчас держался за плечо. Значит, не подвело чутье, с ним что-то случилось. Заволновавшись еще сильнее, Антон направился к немцу, одиноко притулившемуся на самом краю. — Что с тобой? — спросил Шипулин, подходя к спортсмену и присаживаясь рядом. — Все нормально, Антон, — Шемпп слегка улыбнулся, но тут же дернулся, словно его пронзила острая боль. — Ай! — Прострелило спину? — скорее утверждение, чем вопрос, но Симон кивнул, поморщившись. — Идем, у меня есть отличная мазь, которая поможет тебе. Встав со скамьи, россиянин протянул руку, намереваясь помочь мужчине подняться, но тот лишь покачал головой, отворачиваясь: — Не стоит. Ты лучше иди, а то Мартен снова не то подумает. Не хочу, чтобы вы опять поругались из-за меня. — Идем! Взяв спортсмена за правую руку — аккуратно, чтобы не причинить лишней боли — он повел его со стадиона. — И зачем ты делаешь это? — тихо спросил Шемпп, покряхтывая от пронзающей боли в плече. — Сам не знаю, — честно признался Антон. Свои собственные мысли и поступки оставались даже для него загадкой. Его тянуло к этому человеку, сильно и неуклонно. Проходя мимо французов, он почувствовал на себе тяжелый взгляд Мартена, но не стал обращать внимания, понимая, что не хочет сейчас бросать Симона. Возможно, допуская очередную роковую ошибку, но по-другому поступить не мог. — Я не еду в Тюмень, — как бы между прочим заметил немец, когда они медленно шли по дороге, ведущей к гостинице. — Почему? — удивился Антон, мысленно надеясь, что не из-за этой истории. — Вся наша сборная не участвует, — развеял опасения русского Симон. — Все вдруг решили, что очень устали и нужно отдохнуть. — Ясно. Что тут еще скажешь? Значит, им больше негде будет увидеться? До следующего сезона. Это так долго, почти полгода. Странно думать о подобном, ведь никогда раньше у Антона не было сожалений по поводу окончания биатлонных соревнований. Что же изменилось сейчас? Хмыкнув, Шипулин мысленно ударил себя по глупой голове — причина была, и если подумать, то даже не одна. Открыв дверь в свой номер, Антон подвел Симона к дивану и усадил на него, а сам направился к себе в комнату за тюбиком мази, которую всегда таскал с собой на всякий случай. — Что это? — подозрительно зыркнул на непонятное средство в руках у русского Шемпп. — Это очень хорошая мазь, — пояснил Шипулин, подходя к мужчине, — поможет тебе. Боль пройдет. Давай, я помогу снять тебе рубашку. Симон не стал сопротивляться, позволив стащить с себя сначала свитер, а потом и рубашку. Боль с новой силой прострелила плечо, когда пришлось поднять руку. — Сейчас станет полегче, — пообещал Антон, выдавливая на ладонь прозрачную густую массу. — Ты словно мой личный доктор, — усмехнулся Шемпп. Приятное прохладное касание к спине, и он больше не произносит ни слова, молча наслаждаясь ощущениями. Рука плавно, но твердо втирает мазь в больной участок кожи. — Вот здесь больно? — тихо спрашивает Антон, нажимая на место под лопаткой. — Ай! Да! — шипит немец. — Прости, сейчас. — Немного странно было дотрагиваться до Симона вот так, без всякой задней мысли, а просто для оказания помощи. Он чувствовал подушечками пальцев, как сокращаются мышцы, как согревается кожа, как под его уверенными движениями она краснеет. — Болит? — Уже намного лучше. — Я про твою губу, — поясняет Антон. — Я тоже. Опять. Он снова это делает. Снова залезает в его голову, читает мысли, понимает с одного лишь слова, одного взгляда. Как ему это удается? — Прости, — прошептал Шипулин, чуть наклоняясь вперед. — Не думал, что он будет так себя вести. — Обычная ревность, что ж тут удивительного, — качнул головой немец. И, вроде, ровный спокойный тон, но в нем проскользнула болезненная нотка, которая словно током ударила Антона, привнося с собой осознание того, что все это происходит из-за него. Вновь круговые движения, плавные, мягкие, успокаивающие, приносящие облегчение. Симон закрывает глаза и просто окунается в эти эмоции. Приятно и так необычно чувствовать руки Антона на своих плечах, то, как он осторожно дотрагивается до него. — Спасибо, — поблагодарил Шемпп, когда рубашка вновь вернулась на свое место. Было немного жаль, что все так быстро закончилось. — Не благодари, — отмахнулся мужчина, направляясь в ванную, чтобы смыть мазь с руки. — Вот когда все пройдет, тогда и скажешь спасибо. Симон поднялся, наблюдая за Антоном. Ему нравилось просто смотреть на него, слышать его голос, видеть улыбку на лице — такую всегда искреннюю и обворожительную, что сердце замирало, а к горлу подступал ком. И он его не смог удержать. Точнее, нет, не так. Он не смог стать для него кем-то большим, кем-то, ради которого бросишь все, наплюешь на правила и запреты. Как ради Мартена. Опять тупая боль в груди, от которой нет спасения. Жалость к самому себе затопила с головой, вызывая острое желание провалиться сквозь землю и больше ничего не чувствовать. За своими грустными мыслями Симон и не заметил, как подошел Антон. Лишь когда теплая рука опустилась на плечо, он поднял взгляд. — Прости, — прошептал Антон. — Не надо извиняться. Ты и так слишком часто это делаешь, — через силу усмехнулся спортсмен, стараясь приложить максимум усилий для того, чтобы не подавать виду, как ему сейчас плохо и до чего же хочется просто взять и сдохнуть. Но еще меньше хотелось видеть волнение в серых глазах. Нет, пусть думает, что все хорошо. Это же только его вина, Симона, что чувства не проходят, оставляя глупую надежду и разрывая сердце. — Я пойду, ладно? — Все будет в порядке? — и все равно Шипулин волнуется. — Ты хороший человек, Антон, — улыбнулся Шемпп, — но ты не можешь постоянно переживать за других. Подумай о себе и о Мартене. Он может не так понять. С этими словами немецкий спортсмен вышел из номера, тихонько прикрыв за собой дверь, оставляя Шипулина наедине со своими мыслями. Чертыхнувшись, он посмотрел на свою ладонь, которой только что намазывал больное плечо Симону. Это прикосновение вновь разбудило в нем заснувшее было чувство тепла и нежности. Почему-то только рядом с этим человеком он становился мягче, уходили неприятные мысли, на душе становилось спокойно. И когда он уходил, то словно забирал с собой кусочек солнца, согревающий и привносящий равновесие в раскуроченную жизнь Антона. Вернувшись на стадион, первое, что заметил российский спортсмен — Фуркада, о чем-то активно общавшегося с Гараничевым. И что они могут обсуждать в таком странном тоне — было очень заметно, что Женя нервничал, а Мартен раздражен. Неприятная догадка кольнула Антона: утро, душ, растерянность друга, его взгляд. Может ли такое быть, чтобы там в этот момент находился француз? Решив выяснить этот вопрос, Шипулин направился к ругающимся ребятам. Стоило ему только подойти ближе, как разговор замер, словно по мановению волшебной палочки, отключающей звук. — Антон! — Женя смущенно улыбнулся, но вышло криво и неестественно. Еще она галочка. — Привет, извини, что утром не подождал, — ответил Шипулин, переводя взгляд с одного мужчины на другого, пытаясь прочитать по их лицам ответы на свои вопросы. — Что тут у вас происходит? Ругаетесь, как молодожены! Шутка не прошла — Мартен фыркнул, а Женька чуть не подавился от этих слов, вмиг покраснев и опуская глаза. Ничего не понимая, но чувствуя невероятное напряжение между этими людьми, Антон посмотрел на француза: — Что случилось? — Все нормально, — холодно бросил Фуркад, отворачиваясь. — Как там поживает твой любовничек? Повеселились? — Что? — Антон чуть не задохнулся от возмущения. — Ты с ума сошел? У Симона плечо прострелило, я имею в виду… — Я знаю, что ты имел в виду, — перебил его Мартен, резко вскидывая руку. — Почему ты вообще с ним куда-то пошел, зная, что мне это не понравится? — Ты мне не хозяин, чтобы я каждый раз спрашивал разрешения пообщаться с кем бы то ни было! — разозлился Шипулин. — Я просто помог Симону и все! Твои претензии здесь ни к чему! — Ладно, прости, — дал задний ход француз, удивленно глядя на мужчину. — Чего ты так раскипятился? Все, забыли. — Я, пожалуй, пойду, — пробормотал Женька, сконфуженно переминаясь с ноги на ногу. Его странное поведение вновь привлекло внимание Антона. — Ты так и не ответил на мой вопрос. Вы, оба! — многозначительно посмотрел на мужчин Шипулин. — Что вы не поделили? — Это тебя не касается, — быстро ответил Мартен. Пожалуй, слишком быстро, чтобы поверить. — Тогда почему не отвечаете? — подозрительно прищурился спортсмен. И только Женька открыл было рот, чтобы что-то сказать, как к ним подошел Легков, как всегда, не один. Переводя взгляд с Жени на Мартена, он скрестил руки на груди и обвиняюще нахмурил брови: — Рассказали свой грешок или боитесь? — Ты о чем? — непонимающе посмотрел на друга Шипулин. — Значит, не сказали, — разочарованно протянул Саша и поцокал языком. — Как это низко и подло по отношению... — А тебе не кажется, что лучше было бы вообще не затрагивать эту тему, а забыть! — напряженно произнес Фуркад, испепеляя взглядом назойливого лыжника. — Не считаю это честным по отношению к Антону, — приподнял бровь Легков, все так же разглядывая мужчин. — Может, уже хоть кто-то объяснит, что здесь происходит? — не выдержал Шипулин. — О чем вы все? Жень? Может, объяснишь? Но Гараничев не мог даже взгляда поднять, не то чтобы разговаривать. По лицу было видно, что ему очень стыдно и плохо, но по какой причине? Посмотрев на Сашу, тот кивнул, указывая взглядом на ребят, Антон еще раз убедился — догадка оказалась верной. — Значит, утром в ванной был Мартен? — не вопрос, утверждение. — Жень? Скажи хоть что-нибудь, не молчи! Я поверю тебе! — Да ничего не было! — взорвался Фуркад. — Мы просто оба были сильно пьяны. А Саша все не так понял! Вот и все. — Не так понял, значит? — удивленно протянул Легков. — Да брось! Ты хоть сам себя слышишь? Перестань оправдываться и имей мужество признаться в том, что произошло между тобой и Женей! А ты, — он повернулся к Гараничеву, укоризненно глядя на того, — и как тебе не стыдно! Ты друга предал! — Ни… ничего не было, — выдавил, наконец, из себя несколько слов Женя. — Просто мы были сильно пьяны, вот и получилось… что получилось. Шипулин не слушал больше никого, потрясенно глядя на друзей. Он смог бы простить Фуркаду кого угодно, но только не друга, только не Гараничева. Как же такое могло произойти? Почему именно он? Почему именно сейчас? — Я должен идти, — прошептал Антон, пятясь назад, не глядя ни на кого, водя рассеянным взглядом по белоснежной земле, которая сейчас казалась какой-то неестественной, размытой и далекой. — Мне пора. — Антон, — этот сочувствующий взгляд Легкова — лучше бы он не смотрел на него так. Только хуже. Стало только хуже. — Прости, но ты должен был знать… — Нет! Послушай, все не так, — бросился вперед француз, но был удержан Дарио за руку. — Не ходи. Ты и так достаточно подгадил на сегодня. Потом поговорите, когда он отойдет. Мартен стоял и смотрел, как быстро уходит со стадиона Шипулин. Почему-то ему казалось, что он не сможет больше поговорить с ним. Развернувшись, одарил лыжников убийственным взглядом и медленно, по слогам прошипел: — Между мной и Гараничевым ничего не было! Просто я напился и уснул прямо под дверью в их номер, а Женя помог мне, притащив в комнату и положив на диван. — Если бы взгляд мог убивать, то Саша с Дарио уже валялись бы трупами у ног француза. В каждом слове — яд, руки то и дело сжимались в кулаки. — Просто утром он испугался, что Антон неправильно подумает о нас, что и произошло благодаря вам! — В каком смысле? — удивленно произнес Легков, понимая, что допустил чудовищную ошибку. — То есть между вами ничего… — ...не было! — закончил за него Мартен, тяжело вздыхая. — И что ты молчал, а?! — набросился он на Гараничева, который совсем сжался, словно желая сквозь землю провалиться. — Сразу бы сказал, объяснил, а теперь что он подумает? Даже слушать нас не захочет! — Черт! Ребят, прошу прощения, — сконфуженно промямлил Саша, — но все выглядело так… — Вот иди и теперь сам все объясняй Антону! — бушевал Мартен. — Мы только договорились… ох, черт! Ладно, теперь уже неважно. Просто объясни ему, пусть не думает, что мы такие уроды и предатели! — Я все исправлю! — вытянулся по струнке Легков, переводя взгляд на своего парня. — Пойдешь со мной? Мне нужна моральная поддержка. — Конечно, — улыбнулся Дарио. — Идем.***
Антон медленно гулял по дорожкам в парке, без особой цели. В голове полная каша из событий этого утра — слишком много всего, мозг просто не выдерживал! Сначала ночь, проведенная с Симоном, которая и перевернула хрупкий мирок, запутывая все сильнее. Потом череда из разговоров, которые слились в один сплошной поток в сознании. Слишком непонятно — откуда все это взялось? Почему сегодня? Почему с ним? Женя. Мартен. Нет, Антон не мог поверить в то, что эти двое переспали. Даже в самом жутком алкогольном отравлении мозг не до такой степени отключается. К тому же, Гараничев бы этого не сделал — он его друг! Пожалуй, поразмыслив как следует надо всем, что было сказано, Шипулин пришел к выводу, что все не так уж и страшно. Ничего не было, это лишь недоразумение. Но больше поразил не сам факт того, что Мартен мог переспать с кем-то — этот момент, как ни странно, меньше всего волновал Антона. Поразило то, что в душе ничего не колыхнулось, когда Легков сказал про этих двоих. Да, было удивительно и неприятно, но больше не было той ревности, что раньше разъедала его душу. Не было боли, из-за которой он столько мучился, все эти месяцы наблюдая за похождениями француза. Пожалуй, именно этот момент и расставил все по своим местам. Проведя рукой по лицу, он устало вздохнул. Окончание сезона выдалось тяжелым и беспокойным. Это просто бред какой-то! Зачем он вообще затеял все эти игры? Даже тренироваться не может нормально, не говоря уже о гонках. Хорошо, что завтра последний день… Нет! Он не сможет участвовать. Сил не осталось, желания тоже. Единственное, о чем мечтал биатлонист — уехать подальше. «Сбегая от проблем, ты не решаешь их». Почему-то вспомнилась эта фраза, непонятно откуда взявшаяся в его сознании. Да, убегать не вариант, но иначе он окончательно запутается в себе. Необходимо время, чтобы подумать и все решить. Больше никаких любовных треугольников. Хватит с него Мартена! Хватит с него Симона! Просто — хватит.