if you have no home.
У меня нет дома, Поль. Мне приходить?***
Не сомневаясь больше ни мгновения, я, натянув на лицо дружелюбную улыбку, четко назвал водителю нужный адрес: улицу, дом,корпус и, случайно, номер квартиры. Я принял решение, теперь же стоит идти до конца – я разобрался в себе, на самом-то деле, еще в теплом Майами. Два дня назад я просто вернулся с велопрогулки в наш с Лялей съемный коттедж, оглядел то помещение, немного задержал взгляд на рисующей очередную картину девушке и не нашел ничего, что могло бы меня здесь удержать. Там все чуждо и все не так; раньше рядом с Лялей всегда витала атмосфера чего-то иного: это был космос, хаос и сумасшествие, сейчас же ее окутала атмосфера прошлого. Прошлой жизни, которая мне оказалась больше не нужна. Она нестандартная, необычная, ненормальная. Я любил ее всем, чем мог, так, как только умел. Часто, хитро улыбаясь журналистам, я произносил с умным видом: «Можно жить друг с другом и постоянно отсутствовать, а можно жить на разных концах Земли и постоянно быть вместе». Они удивлялись неожиданно красивым словам, старательно, слово в слово записывали их в свои гнусные блокнотики. Ляля принимала меня таким, каков я есть: ни на что не намекала, ни о чем не спрашивала; прилетала, когда это было нужно (когда я вновь начинал задыхаться один), и молча увозила меня отдыхать. Лишь в этом декабре она не приезжала и не звала меня никуда – знала, что я, наконец-то, влюбился и, почему-то, принимала это как должное, принимала это так спокойно и так равнодушно, будто бы ей было искренне плевать, а сама отображала боль на холстах. И мне бы покончить с этой любовью неадекватной, но я все равно убегаю с чемоданом и рюкзаком в аэропорт, не сказав ни слова той, на коленях которой я сейчас готов плакать как дитя. По чесноку? Я не знаю, зачем я улетел тогда из Москвы. Возможно, как последняя подлая мразь испугался того, что Поле нужно больше, чем Ляле (Полина огромная любовь показалась мне настолько бешеной и жутко обязывающей, что я попросту смылся туда, где мне никто ничего не навязывал и ни о чем не просил), а может быть, поступил подобно птицам, улетающим каждый год в одно и то же время на юг. В первый день по приезде в Майами, где меня уже ждала Ляля, я почувствовал себя свободным и в то же время счастливым: мне любят, а я… а я вроде бы как привык любить в ответ. Я жил на автомате, целовал на автомате, любил все так же на автомате, а потом… А потом у меня заболели губы, и я понял, что делаю что-то не так. Когда-нибудь я обязательно напишу книгу, где расскажу о себе и нашей с Лялей любви, которой уже лет 12 и которая в своем истинном значении жила лишь года три, а все остальное время была лишь обманкой, моим личным прикрытием, той широкой стеной, за которой я мог спрятаться ото всех. И я прятался за ней, чувствовал себя в безопасности, жил в ласке и покое, а недавно кто-то разрушил эту стену. Этот кто-то – девочка, чье имя начинается на По-, и теперь мне окончательно наплевать, на какой слог оно заканчивается. День, когда я собрал вещи, купил билет на самолет и молча ушел – начало новой эры. День, когда я вычеркнул лишнее -ля из своей запутанной жизни и оставил лишь одно. По-ля. Поля. По. Пелагея.***
Нервно роясь в рюкзаке, я стою, опершись спиной на стену подъезда, и ищу ключи от Полиной квартиры. Она, безусловно, дома: я видел любимое освещенное светом окно со двора. Мне бы попросту позвонить, подождать, когда она откроет, схватить за руки и больше никогда-никогда не отпускать, но совесть не позволяет поступать вот так нечестно по отношению к Поле. Я предал ее, отказался от лучшего, что имел, и теперь не вправе прикасаться к ней в любой момент, когда только пожелаю. Отыскал ключи, выдохнул, подошел к двери. Если через несколько минут в эту дверь войдут врачи скорой помощи, просто знайте, что меня не приняли и не простили. Я открывал эту дверь десятки раз, но почему-то именно сегодня она не желала поддаваться. Наконец, я победил ее, переступил порог, поставив чемодан с рюкзаком в прихожей, и блаженно вдохнул родной запах. Черт, почему так пахнет? Краски? Поля не показалась, наверняка вновь погружена в себя и ничего не слышит. Тихо ступая ногами по полу, я дошел до ее спальни и остановился у приоткрытой двери, услышав всхлипывания. Моя девочка плачет. Я просунул голову внутрь и окинул глазами комнату. Напялив на себя какой-то старый синий рабочий халат, который она отыскала непонятно где, Поля стоит напротив мольберта с обычным листом бумаги, на котором изображено что-то очень непонятное, неровное, отдаленно напоминающее почему-то красное мужское лицо (буду честен, слишком отдаленно!), неуклюже водит тоненькой кисточкой по пустому месту, оставляя на нем алые штрихи, и ревет. Ревет искренне, громко всхлипывая и шмыгая носом, чуть постанывая и размазывая свободной рукой слезы по бледным щекам. Весь пол спальни завален смятой бумагой с неудавшимися рисунками. Стоит ли говорить, что она может портить листы еще года два, не отвлекаясь ни на что, и все равно не нарисует ничего путного? Она настолько же хорошо умеет рисовать, насколько я умею правильно жить. Поля бормочет какие-то гадости под нос, снова злится, обижается, но упорно малюет, остервенело болтая кисточкой в баночке, полной покрасневшей от акварели воды. «И рисует-то акварелью, художница!» – усмехаюсь про себя я и умиляюсь, весь пропитываясь какой-то невероятнейшей нежностью. Моя ЧуднАя! Будучи больше не в силах наблюдать со стороны за той, кого люблю больше всех на свете, я аккуратно переступаю порог спальни (той самой, где Поля шептала мне эти речи по поводу дома, которого у меня не будет). – Поль! – хрипло произношу я, мгновенно растеряв всю свою решимость. Она вздрагивает, едва не роняя кисточку из рук, но не издает ни звука, никакого возгласа испуга или удивления не вырывается из ее соленых от слез уст. Медленно поворачивается ко мне; широко распахнутые глаза смотрят шокировано, не веря увиденному. Постепенно их заволакивает пелена обиды, укора, ненависти, неконтролируемой ярости, но покрывает она поверхность глаз не до конца – дойдя ровно до середины зрачка, она сталкивается с более нежной пеленой, сплетенной из мельчайших частичек любви, безумной радости, всепрощения, готовности броситься в объятия ко мне здесь и сейчас, и главное, чтоб навсегда. Благодаря Бога тысячу раз за то, что подал мне идею не звонить в дверь, а проникнуть к Поле самому, я стою напротив своей любви и понимаю: я застал ее в тот момент, когда она была не готова к встрече со мной – плачущая и морально убитая, бессильная перед красками и перед собственными чувствами. Я увидел ее насквозь, подержал ее на своей ладони, рассмотрев под микроскопом, и обнаружил в ней столько готовности говорить, объясняться и прощать, что сил моих вдруг прибавилось. – Поля, пожалуйста!!! – не рассчитав с громкостью, заорал я, приближаясь к родному сжавшемуся тельцу. – Господи, пожалуйста, я все объясню!!! Пелагея мотнула головой и смахнула со щеки последнюю катящуюся слезу. Даю слово, это была новая слеза, и текла она отнюдь не от пережитого горя. Я подошел ближе, сократив расстояние до одного метра, как вдруг Поля отскочила, на секунду оказавшись ко мне спиной, а я потерял дар речи. – Где волосы, Поль? Где? – обескураженно спросил я, забыв про то, зачем пришел. – В рифму ответить? – так же забывшись, хихикнула Поля, излучая волны бешеной радости, но тут же опомнилась и помрачнела, искренне, не наигранно. – Отрезала, думала, легче будет. Произнеся последнюю фразу, она бросила на меня полный горечи взгляд, а до меня дошло, что я ошибался, когда решил, что дело сделано и заслужить прощение – легче легкого. – Зачем ты вернулся? – прошептала Поля, закрывая лицо руками и отворачиваясь. Я не знал, что ответить, и как все это объяснять. Сердце заколотилось от сознания собственной беспомощности. – Я и не хотел уезжать… Поля повернулась назад, отняла руки от лица, на котором засыхали серые подтеки туши, и уничтожающе посмотрела на меня. – Ты глупый? – выплюнула она. Мне ничего не оставалось, лишь только согласиться. На самом деле она права. Я тупой, просто бесчеловечно тупой. Я сделал шаг вперед, Поля же не пошевелилась. Мы стояли напротив, угрюмо молча и почти не дыша. Представляю, как жутко это выглядело снаружи: зареванная девочка и почти плачущий мальчик, тянущий к девочке большие ладони. Поля первая нарушила безмолвие. Тихо кашлянув, она схватила с подставки мольберта стаканчик с красной акварельной водой, поднесла его к губам и глотнула, в то же мгновение сморщившись и выплюнув воду на пол. Я, прекрасно видевший, что она попросту перепутала нужный стакан минералки с грязной красочной водой, не успел предупредить ее. – Блин! Фу!!! – взвизгнула Поля, упрямо обтирая мощно испачканный акварелью рот ладошкой и недовольно морща лобик, по-детски смешно и возмущенно. Внезапно я ощутил, как мои губы медленно растягиваются в улыбке. Я пересекся взглядом с Полей и расхохотался в голос. Она выглядела настолько нелепо и весело. С серыми подтеками на щеках и алыми губами, разноцветная и загнанная в угол этой свой маленькой неудачей; та, что еще секунду назад высокомерно называла меня глупым и скрывала жгучую боль в груди, она стояла, обхватив пальцами злополучный стакан, уже не вытираясь, и кривовато улыбалась, вновь сверкая лучиками из чудесных глаз и освещая все вокруг. В комнате раздался взрыв хохота, уничтоживший кошмар, витавший в воздухе, но не решивший проблему. Смеясь смущенно, но от души, мы ловили моменты того счастья, которое появляется внезапно, без предупреждения, в самое нужное время. Хохот смолк, нового взрыва не последовало, и снова мрачная туча нависла над нашими напряженными телами. Я искренне понимал, что мне незачем извиняться. Поле не нужны были мольбы, она давно простила, ибо и вовсе не обижалась. Здесь не на что было обижаться, я не отбирал у нее шоколадку, а она не ломала мой песочный замок. Того, что я вернулся, перелетел через океан, вот так вот вдруг и запросто, хватило ей для осознания ее места в моем сердце, и я ясно это видел. Однако же, она не бросилась в объятия и даже не протянула руки, наоборот отходила все дальше и дальше даже во время радостного смеха. Ее что-то мучило, я чувствовал. – Я люблю тебя, – проговорил я, чуть щурясь от света торшера, попадающего мне в глаза, отчего они наполнялись ненастоящими слезами. Пелагея пропустила фразу мимо ушей, лишь тяжело выдохнула и крепче сжала стакан с акварельной водой. Мы опять помолчали, устало вглядываясь друг другу в лица. Поля открыла ротик. – Что в Ней такого космического, если ты за ней по пятам? – спросила она, серьезно смотря точно в глубину моих глаз, будто ища правду там. Вопрос поразил меня, сбил с толку, я был повержен. Меня часто спрашивали об этом, в подобной же формулировке – никогда. Я разлепил губы, желая ответить, но не смог издать ни звука. Полин взгляд поглотил меня. Смотря чуть насупившись, в упор, она пронизывала меня невидимыми нитями насквозь. Я не пытался уклониться, лишь полностью отдавался им во власть. Прошла, кажется, вечность, и Поля «оставила» меня, опустив глаза в пол. – Ничего… – неуверенно пробормотал я себе под нос. Пелагея вскинула глаза и как-то слишком очаровательно улыбнулась: красные измалеванные губы разъехались в разные стороны и задрожали так сильно, что даже я это заметил. Маленькая, с убранными в скромный хвостик короткими волосами, в изрисованном халатике, с испачканным ротиком, заплаканная и слабенькая, она улыбалась так сильно и так широко, что если бы на ее месте был кто-то другой, то он давно бы уже порвал рот. Я смотрел и любил, дышал и любил, жил и любил. Нет, не так! Начинал жить правильно и любил. – Ничего, Поль! Ни-че-го! – четко и громко два раза повторил я. Поля хмыкнула и сделала шаг вперед. – Ничего!!! – радостно выкрикнул я подходящей ей и распахнул объятия, в которые, по моим расчетам, Поля должна была броситься в эту же секунду. Раз – и объятий не произошло! Я обхватил воздух и смутился. Еще что-то не так? Я удивленно глянул на Полю, и… мой рот шокировано отвис. Коварно улыбаясь и зажмурив глаза, она отводила руку со стаканом назад. Я даже не успел ничего сообразить: размахнувшись, Поля изо всех сил выплеснула красную жидкость из стакана… Стоп-кадр! Обезумевший я, стою, ничего не соображая, и обреченно наблюдаю, как грязная вода из-под красок летит прямо мне в лицо! Еще пуще раскрываю рот от шока и зажмуриваю глаза, в последний момент успевая увидеть хитрое, откровенно торжествующее лицо лисицы-Поли. Жуткая вода обрушивается на меня, затекает под рубашку и за шиворот, стекает по лицу, чуть застревая над верхней губой. – Вот теперь! – радостно вопит хулиганка, подскакивая ко мне ближе. – Вот теперь в расчете, Дим!!! Я отплевываюсь, фыркаю, но все же начинаю откровенно ржать, слыша заразительный смех Поли. Пытаюсь поднести обе руки к лицу, чтобы протереть кулаками глаза, но оказываюсь остановленным. Полины холодные ладони ловко перехватывают мои, заставляя тело содрогнуться от бешеного разряда «любовного тока». Я снова могу ее трогать, господи! – Я сама! – еле выговаривает По сквозь безудержный смех и начинает аккуратно вытирать маленькими пальчиками мои веки, совершенно точно ощущая мои руки на своей талии, но абсолютно не сопротивляясь. – Я самаааа, – протягивает она, задыхаясь от смеха, и легонько касается губами моей щеки. Я улыбаюсь, несмотря на то, что «щиплет, Поль!!», раскрываю глаза и сталкиваюсь с По взглядом. Щурюсь, превозмогаю зуд, гляжу. Я обязан видеть ее чудное личико в этот восхитительный момент! Она поджимает губы, все так же улыбаясь, и демонстрирует мне ямочки на щеках. Я крепче сжимаю ее за талию, подаюсь вперед, готовый целовать так, как еще никогда на свете, и окончательно осознаю, что космос не где-то за океаном, не в дорогих качественных холстах и не в шикарных портретах, не в спокойствии и привычке, а вот здесь – в моих руках: маленький, хохочущий, МОЙ. Поля отклоняется от поцелуя и нежно слизывает язычком акварельную воду у меня со щеки, пробует еще раз ее на вкус, бормочет что-то вроде «вполне вкусно ведь…» и разражается бешеным смехом. Смех разлетается по квартире; я сдергиваю резинку, перетягивающую Полины волосы – запах их, любви и акварели витает в воздухе, вихрем кружась под потолком и пропитывая все вокруг. Твой душ – мой душ, Я плачу – у тебя течет тушь. У вас там сколько времени? У нас тут по колени снега, И пурга, и тихо воет вьюга. Какими б вы ни были сильными – Не расставайтесь с любимыми! *