Неведимкой

POV Сириуса. Вспышки света мелькали в этом мрачном помещении. Добро уже было готово восторжествовать, но последнее заклятье попало точно в мою спину. Это была моя дорогая кузина Беллатриса. Тут же повеяло свежестью, все стало так тихо и спокойно, от прежнего накала битвы не осталось и следа. Все замерли, казалось, что время только для меня отсчитывало свои минуты. Вот я вижу как перекосилось лицо моих друзей, боевых товарищей, крестника... Меня будто охватила теплая воздушная волна, и я полетел вперед спиной - в арку. Некоторое время было темно, я был в какой-то комнате, тишина давила на виски, но не успел я привыкнуть к этому, как увидел Гарри и Беллу. Крестник был зол, это чувствовалось очень резко, даже кузина на мгновение испугалась, но ее безумство было сильнее. Из-за тени, скрывавшей меня, я подошёл к Гарри, воспользовавшись секундным замешательством, но вот проблема - меня никто не видел. Я мог ходить вокруг него, сквозь него, но дальше, чем на 100 метров, я не мог уйти, будто нужен был для чего-то, а возможно все дело было в арке. Мне не предложили уйти в мир мертвых, но также не предложили вернуться в виде призрака на землю. все обошлось без моего вмешательства, и, кажется, я был некоторое время рад этому. Позже оказалось, что я также могу наблюдать и за Роном, и за Гермионой. Я был никем, меня звали никак, меня никто не видел и не чувствовал, даже Грюм, со своим волшебным глазом. Я стал подобием тени, но лучше, потому что и в ночи мог быть рядом. Я пытался помочь, дать какой-нибудь знак, но все мои попытки прерывались на корню. Я не смог помочь им с Дарами Смерти, не мог помочь Джорджу с его ухом, не мог помочь найти тело Грозного Глаза, я не мог абсолютно ничего. Я был бесполезен, как и при жизни, только с одним отличием - меня никто не видел. Я был бы рад выслушивать скучные отчеты Снейпа и его вечные намеки на мою никчемность, но нет... Насколько помню, я лишь раз смог помочь троице. В лесу. Когда лесничий почуял духи Гермионы. У меня была паника. Я кричал подсказки, дерзкие приказы сопровождающим, но это оказалось лишь легким шепотом, который услышал тот остолоп. Он послушал меня и скинул пленника на землю. Единственный раз я пригодился. В некоторые моменты, из-за моей ярости, я мог почувствовать, как ко мне возвращается тело, пелена спадает с глаз, но через несколько секунд я снова был отголоском человека. Я считал, что все мое существование направлено на помощь Гарри, но, как оказалось, это было не так. Сколько бы ярости и боли не испытывал крестник, ни одно из чувств не передалось мне. В первый месяц своего заключения на земле я мог быть лишь с Гарри. В это время я чувствовал, как из груди вырывают все, что может там находится, у меня все время саднило глаза, из-за не мною пролитых слез. Я наивно полагал, что это чувства Гарри, но он пытался держаться молодцом и старался не плакать обо мне. Потом снова Хогвартс, профессор Слизнорт, и тайное задание Гарри, о котором знали только крестник, Рон, Гермиона и моя тень. По возвращению в школу, боль, тревожащая меня все время, утихла. Но внутри была полная пустота и отчужденность. Резкий огонь страсти внутри заставил меня боятся, но он не предвещал зло, скорее - любовь, которую испытывал не я, - Гарри тогда взглянул на Джинни новым взглядом, и я снова ошибся в своих выводах о происхождении чувств, но понял это позже. За огнем страсти последовал пламенный взрыв, который уничтожил все в душе, оставив после себя отчаяние. У Джинни появился парень, это разбило Гарри сердце, но я настойчиво не обращал внимания на остальных членов трио. Я считал, что важен Гарри. Эти трое здорово повеселили меня, пытаясь отнять крестраж у Амбридж. Этот план был достоин сына Джеймса, но не Гарри его составил. Гермиона, она была и осталась мозгом этой тройки. Ну а потом ушел Рон. Как ни странно, но я больше не смог быть его тенью. Казалось, троица распалась. Опять появилось жжение в глазах и отсутствие полного смысла во всех действиях. Именно в ту ночь, увидев красные глаза Гермионы, я понял, из-за чего мне было так плохо, из-за чего саднило глаза, из-за чего хотелось вырвать себе грудную клетку. Я был привязан душой не к Гарри, а к Гермионе. Только сейчас я увидел, как она похорошела: из обычной, ни чем не примечательной зубрилки, она превратилась в мудрую женщину. В женщину, потому что если назвать ее девушкой, то будет звучать слишком легкомысленно. Однажды ночью, когда она дежурила, я вышел проведать ее. Гермиона сидела на земле, опираясь на палатку, а взгляд, полный слез, был направлен в звездное небо. Я встал напротив нее, я хотел, как при жизни, расспросить обо всем, но... -Сириус, - прошептали ее губы, а из глаз покатились соленые капли, оставляя после себя мокрые дорожки. Что-то дернулось у меня внутри. Это было острее, чем те чувства, которые происходили не со мной. Я почувствовал, как насос снова заработал, перегоняя кровь, а пелена дала треск. -Ты меня видишь? - слова сами сорвались у меня с губ, руки задрожали, а в горле пересохло. -И опять мы встретились, - губы Гермионы растянулись в улыбке, но не было искренности в ней, была лишь боль. Ее взгляд снова направился в небо, сквозь меня, обернувшись, я увидел небо, полное звезд, и самую яркую из них - Сириус. Надежда рухнула. На сердце снова положили непроницаемый слой ваты. Руки в бессилии опустились, а у Гермионы из глаз снова покатились слезы. Так мы просидели до утра, пока Гарри не увидел состояние свое подруги. В эту же ночь Гарри нашел меч Гриффиндора, а заодно и Рона. Гермиона жутко разозлилась, я тоже это чувствовал, но того пылающего пламени не последовало, одно спокойствие и пустота. Полная отстраненность от жизни. Меня это почему-то радовало, но не меньше беспокоило. Это состояние продолжалось ровно до тех пор, пока Гарри, в порыве гнева, не назвал имя Темного Лорда. Погоня лес, деревья, деревья, деревья, корни, боль, заклинание, одышка. Поймали. Дальше был Малфой-Менор. Опять моя излюбленная сестренка, надоедливая павлинья рожа Малфоя-старшего и подкашивающиеся тонкие ножки младшего. Минута, две - не выдал: испугался расплаты. На это семейство жалко смотреть. Гарри и Рона отправили в подземелье, но поняв, что там не будет пыток, я возвратился к Гермионе. За столь малое количество времени над ней уже успели хорошо поиздеваться: под глазом виднелся синеющий след, из носа текла кровь, кое-где на теле были многочисленные царапины. Гермиона стояла посреди комнаты, а я наблюдал за ними из-за угла. Белла с кинжалом подошла почти вплотную к девушке, шепча ей на ухо, чуть ли не касаясь губами мочку. Кузина провела острым кинжалом по пухлой нижней губе девочки, полилась тонкая струйка крови, испачкав оружие. Беллатриса поднесла кинжал к ее лицу. -Видишь, - садистка опасно улыбнулась, - это грязная кровь, - она особенно выделила последнюю фразу, будто увидела какое-то отвратительное явление - ты вся состоишь из нее. Даже пол, на котором ты стоишь чище тебя! - Белла перешла на крик. Гермиона стояла, затаив дыхание, я чувствовал ее обреченность, она почти смирилась со своей участью! Внутри меня заполыхал огонь, меня накрыла слепая ярость, я жаждал мести. В это время, Беллатриса толкнула пленницу, уронив ее на пол, достала палочку и с довольной улыбкой произнесла: -Круцио! - казалось, крик наполнил весь особняк, каждую, даже самую маленькую и темную комнатку в этом доме. Ярость, бушевавшая во мне до этого, перешла все границы, смешиваясь с новым теплым чувством, но было некогда копаться в себе. Я снова почувствовал в своей руке палочку, она была теплой. Я понял, что вернулся. Занеся палочку над головой, я со всей яростью обездвижил невербальным Петрификус Тоталус. Выбежав из-за угла и готовясь отражать атаки хозяев, я был удивлен, что в комнате не было больше никого. Конец POV.