Рассыпающийся мир

      Грязно-серые тканевые палатки выделялись на фоне насыщенной и разнообразной зелени леса.       Лошадь Таллума недовольно заржала, словно вторя мыслям наездника. Храмовник провел рукой по шее животного, как бы не обязательно "как бы" успокаивая и соглашаясь с ним. Густаф скорчил недовольную гримасу. Он был похож на мальчика, которого после длительного перерыва заставили вернуться к занятиям.       По мере приближения к палаткам и шатрам трава становилась все более вытоптанной. Дежурившие на выходе воины поприветствовали новоприбывших. Таллум, не слезая с коня, заехал в лагерь. Так как он и его отряд занимались провизией и - часто - разведкой местности, им была доступна «небывалая роскошь», а именно — ездовые животные. Коней у храмовников осталось мало, да и те достались от одной группы мятежных магов и местных жителей, которые их покрывали. Таллум невольно вспомнил тяжелую суровую ферелденскую зиму, когда пришлось съесть всю имеющуюся в лагере живность — иначе было никак… Храмовник очень надеялся, что до наступления осени он покинет эту страну.       Заезжая в лагерь на коне, он чувствовал себя вельможей, зашедшим в бедняцкий квартал. Его окружали осунувшиеся, уставшие, злые лица людей, чьи взоры с завистью следили за шествием новоприбывших. Возможность покидать армию на конях придавало Таллуму и его людям некий статус, как своего рода какого своего рода? вычурная маска орлесианского аристократа или псарня с мабари чистейшей породы у ферелденского банна.       Таллум слез с лошади, его соратники последовали его примеру. Тут же подскочило несколько человек и куда-то повели скакунов. Храмовник успел поприветствовать их и поблагодарить. Таллум знал, как придать лицу нужное выражение, люди не слишком любят тех, кто поднявшись выше, смотрит на бывших соратников свысока или не смотрит вообще.       «Пожалуй, стоило слезть с коня, как только я вступил в лагерь, а не красоваться», — пришла в голову запоздалая мысль.       Храмовник глянул вниз и увидел, что траву уже совсем вытоптали, под ногами то и дело торчала голая отвратительная земля. Как же его все это достало! Порой Таллум грезил о том, как бросит эту армию и уйдет с деньгами, отроет свое дело, и до него будут доходить лишь слухи о том, как мятежных храмовников скосила болезнь, разбила, наконец, армия Алистера, или же Церковь добралась до мятежников. Каждый раз, погружаясь в приятные мысли о будущем, Таллум одергивал себя, он знал истории о заключенных, которым оставался небольшой срок в тюрьме, но те не выдерживали и сбегали раньше. Определенно нужно было довести дело до конца, слишком много сил храмовник потратил на то, чтобы армия оказалась здесь на — севере.       Внезапно Густаф дернул его за рукав и указал рукой на шатер, возле которого лежали люди. Приглядевшись, Таллум увидел, как возле них склонилось несколько фигур, и… применяли магию?! а поконкретней? их руки там светились.... а то оч формально       Храмовник быстрым размашистым шагом устремился к чародеям. Густаф, достав меч, поспешил за своим начальником, как и остальные члены отряда. Над лежавшими на грубой ткани храмовниками склонились несколько девушек, тут же была вертелась? сновала? старуха, которая раздавала им команды. Старая женщина отвела взгляд от больных и застыла, увидев, приближающийся отряд с мечами наголо. — Что это такое? — прорычал Таллум, сам до конца не понимая, к кому именно он обращается. — Пленные маги, лечат наших людей.       Таллум перевел взгляд на соратника. Им оказался храмовник по имени Адлард, высокий худощавый мужчина, далеко уже не подросток, но из тех людей, которые далеко не в юном возрасте сохраняют в своем облике нечто мальчишеское. Дополняла образ копна вьющихся непослушных волос, которую он стягивал в хвост. — А где наши лекари? — После того как вы с отрядом покинули лагерь, наших костоправов оставалось аж целых двое. Один умер по пути сюда, второй, как мы подозреваем, дезертировал. — И вы не придумали ничего умнее, чем подпустить врагов к нашим же раненым. Чья это была идея? — Эдрана, — Адлард почти улыбнулся краем губ.       «Ну, кого же еще!» — подумал Таллум.       Эдран! Именно он послал своего человека следить за отрядом храмовников. Каких? указать бы чтоб не было путаницы. Таллум вспомнил костоправов в лагере и мысли снова вернулись к голодной зиме. Именно тогда они потеряли большинство людей, которые хоть что-то понимали во врачевании. Многие в армии ослабли к тому моменту когда настала оттепель и с инициативы Таллума начался поход на север. Болезни и слабость не всегда приходят сразу, порой наше тело способно выдержать огромные испытания, а затем, когда наступает время отдыха, оно ломается.       Таллум знал, что вскоре лекарей понадобиться намного больше, чем сейчас. Эдран тоже это понимал, поэтому он взял в плен магов и заставил тех лечить храмовников.       В начале войны Далтон скорее собственноручно отрезал бы себе яйца, чем позволил подобное, но ситуация изменилась… Таллум на мгновение пожалел, что ему в голову не пришла идея привлечь пленных. Сам-то храмовник считал, что если нечто можно использовать, а магия лечит раны в разы лучше лекарей с походными зельями, то это нужно использовать. Но идея пришла в голову Эдрану, и наверняка множество храмовников от нее в ярости.       «Это можно использовать», — мысленно подметил Таллум, а Густаф озвучил его мысли вслух: — Уж лучше сдохнуть, чем позволить магу прикасаться к твоей ране! — произнес бородатый лысый здоровяк, посмотрел на одну черноволосую чародейку и картинно плюнул на землю.       Несколько храмовников, рядом с Адлардом, казалось бы, даже поддержали его мнение. Таллум же знал, что взгляд Густафа, брошенный в сторону девушки, имел другой смысл.       «Животное!» — презрительно подумал Таллум, но тут же сосредоточился на происходящем. —Если тебя что-то не устраивает, Таллум, иди к Далтону, — он в шатре на возвышении, — произнес Адлард, откидывая непокорные вьющиеся волосы с не слишком привлекательного, изъеденного оспой лица.       Именно так Таллум и поступил. Зайдя в шатер, он застал Далтона и Эдрана за изучением карт местности. Оба храмовника подняли головы и уставились на новоприбывших, вместо приветствия — холодное молчание.       Схожесть черт характеров Эдрана и Далтона заключалась в том, что оба считали себя честными и прямолинейными. Таллум мыслил иначе, в жизни подобное, скорее отталкивает от тебя людей. Светловолосый храмовник взглянул на свое окружение. Далтон - невысокий лысеющий мужчина с глубоко посажёными усталыми глазами и ртом, пересеченным шрамом. Эдран — храмовник с темной, как сама ночь, кожей, и вечно осуждающим взглядом. И Густав, бородатый лысый здоровяк храмовничий доспех на котором смотрелся чужеродно.       Таллум был единственным из всех присутствующих в шатре, кто мог легко снять амуницию, одеть роскошную одежду и сойти за аристократа, если бы захотел, или нахлобучить простецкую рубаху и прикинуться усталым, бежавшим от войны, крестьянином. Прочие же не умели подстраиваться под изменения и варились в собственном ограниченном мирке.       «Они все покойники», — подумал Таллум и мысленно добавил, — «В реальном мире, когда все закончится, они могут лишь пойти на другую войну». — Хорошо, что ты вернулся, — как и полагалось лидеру, нарушил тишину первым Далтон. — Я нашел разрушенную крепость возле реки, она станет отличным местом для постоянного лагеря. Туда можно будет отнести все наши запасы и хорошо укрепится, — доложил Таллум. — Придя в новую местность,ты как обычно успел договориться о запасах, — поддел его Эдран — Преимущества работы с контрабандистами, — спокойно ответил на выпад Таллум. — Они ценят деньги и у них есть связи. Путешествуя, оказываясь в другой части континента, ты продолжаешь вести с ними дела. — Все та же песня, — усмехнулся Эдран. — Чем больше узнаю о твоих связях с контрабандистами, тем более «загадочными» они кажутся.       Эдран всегда плохо скрывал свои чувства, вот и сейчас нотки сарказма и ненависти то и дело проскакивали в его голосе. — Если бы не мои связи… — начал Таллум. — Мы бы все подохли с голоду и все такое прочее, — отмахнулся Эдран. — Создатель! Мы это уже много раз слышали. — Эдран, — прервал его Далтон. — К чему все это? — К тому, что только меня волнует, чем аукнется нам это сотрудничество? — Мы много раз говорили на эту тему… — Я вот к чему веду, — Эдран перебил Далтона. — Когда война закончится и эта твоя «связь» выплывет наружу... Мы пришли убивать магов, другое дело, если выяснится… — Кстати, на счет магов, — перебил его на этот раз Таллум. — Сотрудничество с контрабандистами ты рассматриваешь как преступление, а приглашать магов в наш лагерь и содержать их — теперь норма? — Это тяжелое решение, но у нас не было другого выбора, — примирительно произнес Далтон. — Люди измотаны и истощены после зимы. Мы прошли большое расстояние. Наши бойцы болеют, у кого-то открываются старые раны. Моя задача позаботиться об этом и если их будут латать маги, то я только — за.       Для Далтона это был огромный компромисс. В представлении Таллума глава армии храмовников был тверд как скала, когда дело касалось убеждений. Как оказалось, дерьмовая ситуация способна сдвинуть даже такой тяжелый камень. — Это очень опасно. Чем больше пленных магов, тем больше храмовников нужно будет, чтобы следить за ними, — продолжил гнуть свою линию Таллум. — У нас есть люди, когда они не дежурят, они часто сходят с ума от скуки. Будет им работы, — мгновенно парировал Эдран — Если что-то пойдет не так, я отдам приказ убить их всех, — отрезал Далтон. — Я думаю, что смогу их контролировать, — уверенно произнес темнокожий храмовник. — «Контролировать магов», — грустно усмехнулся Таллум. — Сдается мне, мы оказались в такой ситуации именно из-за идеи, что магов можно взять под контроль. — Пленные чародеи в лагере - в основном местные, их не интересует борьба за свободу и прочие материи, — продолжил Эдран. — В этих краях у них семьи и родственники, вот что имеет для них значение.       Кем-кем, а защитником чародеев Эдран никогда не был, скорее наоборот.       «Он сломался», — подумал Таллум и перевел взгляд на Густафа. Если со здоровяка с бородой война постепенно сорвала все тормоза, то темнокожего храмовника наоборот, подкосила.       Пока спор не продолжился, Далтон перевел разговор на тему припасов и местности. когда совет был окончен Таллум и Густаф вышли из шатра и отошли в сторону, где они могли поговорить, не боясь, что их услышит кто-то, кто не должен. —Что ж, если мага хорошенько довести, это вопрос времени, когда в лагере появится одержимый, тогда все поймут, что Эдран облажался с этой идеей и его можно будет овбинить в сочувствии к нашему врагу, — усмехнулся Густав — Не торопись, нашим людям действительно нужна помощь лекарей. В этой местности есть маги-целители. Пусть Эдран возьмет в плен больше чародеев, а потом случится не просто одна-две проблемы, а они пойдут чередой. Вот тогда можно будет поставить вопрос о лояльности Эдрана к магам, — пояснил Таллум. — Значит, хочешь раздуть все по полной? — Да, так что подожди со своими…       Таллум не договорил так как обстановка вокруг внезапно резко изменилась, люди засуетились.       «На нас напали», — донеслось откуда-то со стороны.       Первым из шатра выскочил Эдран. Темнокожий храмовник отвечал за все, что было связано с войсками и сражением: он стал громко раздавать приказы, к нему уже бежал человек, который нес его щит и меч.       Таллум достал свой лук, он знал о грядущем сражении, поэтому тщательно заготовил для него стрелы.       Эдран уже несся вперед.       «Какая самоотверженность», — с иронией подумал лучник и устремился вслед за ним. Таллум даже удивился, насколько быстр был Эдран в его-то тяжелом доспехе, учитывая общую усталость армии.       Впереди уже толпились храмовники со щитами и мечами. Эдран окликнул их и велел выстроиться вместо того, чтобы хаотично бежать вперед. Командир-храмовник как в воду глядел, потому, что вскоре впереди показались всадники. Несколько из нападавших влетело в строй щитов, парочка попытался затормозить и развернуться. Таллум пустил стрелу в одного из тех, что попытался избежать столкновения.       Началась давка. Лошади болезненно ржали, некоторые уже умирали на земле, другие раненые размахивали копытами. Храмовники же пытались достать всадников. Некоторые рыцари все-таки оказались погребенными под тушами животных. Таллум не стал дожидаться окончания этой схватки, а ринулся вперед. Колонна со щитами все равно будет двигаться куда медленнее его. Эдран ненавидел, когда на поле боя кто-то зря подставлялся или рисковал, вопреки его приказу. Лучнику было на это плевать, в грядущем споре Таллум будет гнуть свое, что он маневреннее, и что в состоянии понять, когда можно бросаться вперед, а когда лучше укрываться за щитовиками. Благо положение светловолосого храмовника позволяло ему то, что никогда не позволил бы себе рядовой.       Впереди вовсю шел бой. Хаос. Если бы для определения этого, слова нужна была картинка, то она бы соответствовала тому, что происходило в лагере. Одну из палаток уже пожирало пламя, на единичных храмовников, что еще не успели встать в строй по команде Эдрана, нападали всадники, несколько ярких магических молний с треском ударили по закованным в броню рыцарям.       Люди банна не ожидали, что столкнуться с таким количеством противников, они напали внезапно на лошадях с целью быстро убить или взять в плен кучку разбойников в лагере, а теперь оказались нос к носу с целой армией. Для молниеносной атаки отделились всадниками, которые следили бы за тем, чтобы никто из разбойников не убежал — они действовали правильно, а вот против дисциплинированного войска, занявшего оборону, это была тактика, ведущая к катастрофе.       Банна спасал лишь фактор неожиданности и наличие магов, которые пока хоть как-то выигрывали для него время.       Один из всадников опрокинул факел на шатер, тот загорелся. Вначале из него выскочил один человек, прикрывая полами одежды лицо, затем конструкция рухнула. Крича, из обломков шатра выскочил человек, объятый пламенем. Он махал руками во все стороны.       Таллум же пока не торопился стрелять в нападавших, он высматривал банна. Лучник пробежал еще немного вперед, стараясь не привлекать к себе внимание врагов. Колонна войск Эдрана уверенно продвигалась вперед, всадники, которые еще некоторое время назад хозяйничали в лагере, начали отступать. Приглядевшись, Таллум сумел разглядеть банна среди командиров этой атаки. Тот, в свою очередь, быстро отдавал приказы, пытаясь спасти тех всадников, которых еще можно было. Отход его людей прикрывали маги.       Под одним из отрядов храмовников земля успела превратиться в лед. Несколько воинов потеряли равновесие, цепляя и роняя своих товарищей. Как только щиты опустились, в толпу вонзилось множество ледяных кольев.       Таллум вычислял среди нападавших магов и запоминал их. Будь он банном, держал бы рядом одного или двух чародеев, чтобы защищали и лечили в случае надобности. Храмовник увидел, как к колонне щитов торопятся лучники. Он устремился к ним, чтобы успеть «перехватить» их до того как Эдран прикажет им сидеть в глухой обороне. Люди банна не сдавались. На глазах у Таллума несколько всадников, прикрываемые магией, прорвали строй. Люди со щитами падали, послышались крики. Скорее всего, орали те, кто оказался под копытами животных, или те, кого придавили их же собратья в доспехах. Таллуму показалось, что он услышал звук ломающихся костей и резкий душераздирающий крик боли. Одна лошадь была уже мертвой, в другую вонзилось несколько стрел, и она завалилась на землю, всадник чудом успел спрыгнуть и откатиться в сторону. Тут же в место, где строй был прорван, полетело несколько магических атак, храмовники успели рассеять все, кроме одной. Пламя охватило и храмовников, и раненую лошадь. Неизвестно кто кричал от ожогов громче: люди или умирающее животное?       Таллум добежал до лучников и велел им бежать за ним. Эдран конечно же потом будет рвать и метать от такой наглости. Храмовнику-полководцу очень не нравилось, когда кто-то кроме него позволял себе командовать людьми на поле боя. Даже Далтон отходил в сторонку и замолкал, когда дело касалось сражений.       Всадники банна, кажется, начали отступать. Таллум видел, как один из нападавших хотел добить раненого, но вместо этого быстро побежал в сторону главнокомандующего.       Похоже банн осознал, что произошло, мягко говоря, «недоразумение» и что его воинам не совладать с армией храмовников.       «Что он сделает? Попытается отозвать своих людей, уйдет в глухую оборону или может даже решиться на переговоры?» — подумал Таллум.        Нужно было поторапливаться. Лучник подбежал на нужное, по его мнению, расстояние и скомандовал другим храмовникам готовиться к выстрелам.       Большинство магов были заняты тем, что прикрывали отъезжающих всадников.       Таллум отдал приказ и лучники выстрелили в нескольких людей, которые находились на лошадях возле банна. Как и полагалось, чародеи инстинктивно выставили щиты. Первые стрелы сгорели, не достигнув цели, а вот последующие их зацепили.       Вот он - тот самый момент. Стрела легла на тетиву. Все было в руках Таллума, именно он решал, как все будет дальше. Лучник быстро прицелился. Мнгновение сосредоточения, когда дыхание приостанавливается, пальцы отпускают древко, ветер окутывает щеку и тетива щелкает возле уха. Стрела вошла в лицо банна.       Предводитель ферелденцев упал на землю, какой-то невысокий парень в доспехах ринулся к нему, несколько людей завопили.       Примерно тогда же к группе лучников подбежал Эдран и матерными словами отдал приказ вернуться туда, где по его мнению должны были сейчас быть стрелки.       Бой продолжался и дальше. Таллум, как послушный мальчик, стрелял с прочими лучниками наравне по беспорядочно отступающим? людям банна. Потихоньку стало понятно, на чьей стороне победа. Густаф ударил щитом ферелденского воина и теперь краем щита добил лежащего не без звериного удовольствия. Люди, которые вместе с Таллумом совершали грабежи, знали, что этих нападавших под любым прделогом стоит добивать.       Затем сражние прекратилось. Приказ, конечно же отдал Эдран. Пришло время считать потери и брать пленных. С чародеями все было просто, в армии действовало негласное правило о том, что маг, поднявший руку на храмовника — должен умереть. Поэтому ни у кого не возникало вопросов, что раненых чародеев нещадно добивают. С обычными же пленными дело обстояло сложнее. Хорошо, что допросами обычно занимался Густаф.

***

      Сражение закончилось лишь, когда лагерь поглотила ночь. Кое-как удалось потушить огонь, пока он не перерос в лесной пожар. Так в темноте с факелами приходилось ходить и считать раненых и убитых. Пленными уже занимался Густаф и его люди.       Несмотря на всю серьезность ситуации, когда бой завершился, первая мысль Эдрана была о том, что этой ночью он снова выспится плохо. Храмовник-командир уже не помнил когда в последний раз нормально спал. Вокруг только, что кипело сражение, а он грезит о хорошем сне.       Мужчина помотал головой, отгоняя этим мысли и сосредоточился на окружавшей его действительности. Сильный порыв ветра заставил Эдрана заскрежетать зубами. Создатель, как же храмовник не любил эти края, он всеми фибрами души сопротивлялся тому, чтобы идти сюда!       Север Ферелдена имел в Круге дурную славу. Все знали, что северяне сочувствуют магам. Так уж исторически сложилось. Говорят, что в этих краях среди местных было довольно много чародеев-целителей. Десять лет назад, когда пятый мор бушевал по всему Ферелдену, именно маги севера объединись с местными жителями и защищали их от порождений тьмы. Кто-то утверждал, что это началось еще раньше, когда чародеи и крестьяне бунтовали против Орлея.       Каждый храмовник, оказывавшийся в ферелденском Круге, должен был усвоить горькую правду о том что, король не очень-то разделяет ценности Ордена, а северянам нельзя доверять, когда дело касается магии.       В Круге храмовники постоянно получали доклады, что в каком-то поселении на севере есть маг. Когда туда отправляли рыцарей, те возвращались в основном ни с чем, местные ничего не знали и все как приличные набожные люди ходили в Церковь. Даже живущие там сестры-церковницы могли быть с ними заодно.       Эдран знал, что недалеко отсюда один банн в особенности симпатизировал магам. Когда доносов на него накопилось достаточно много, чтобы устроить ему проблемы, его жена внезапно прислала письмо о том, что обнаружила, что у одного из ее сыновей проявился дар и его нужно забрать. Тогда все рухнуло. Если раньше по отчетам, северяне были представлены как лжецы и укрыватели магов, то теперь выходило, что это благо? порядочные люди, которые во имя долга отдают свое чадо в Круг. Когда на банна снова накопилось достаточно новых доносов, началось восстание, и всем было уже не до того. Помимо всего прочего, сын банна, тот, которого забрали в Круг, погиб, когда война только начиналась.       «Что-что, а от этих мест точно не ждешь, что храмовников будут встречать как защитников», — подумал храмовник, глядя на валявшийся в грязи щит с эмблемой в виде хищной птицы на нем.       Эдран никогда не доверял людям, от сюда и проистекало его отношение к магам, он ненавидел их как и другие храмовников в этой армии. Нельзя давать людям слишком большую власть, а уж тем более тем, кто может поджечь тебя заживо одним движением руки. Желание чародеев обратить внимание на «свои страдания» и получить еще больше влияния, вызывали в храмовнике лишь еще больше неприязни.       Недоверчивость храмовника к окружающим тянулась с самого детства. Он часто догадывался, кто из мальчишек, с которыми он играл, воровал его вещи. Может, вина тому поколение родственников — стражников в Оствике, а может это врождённое чутье? Когда Эдрана только перевели в Ферелден, его первым заданием было расследование. Сын некого банна пропал, при этом чародей-беглец убил нескольких храмовников и ранил еще парочку. Таллум оказался одним из выживших. Чем больше Эдран копался в этой истории, тем более мутной она казалась. Его чутье подсказывало, что светловатый храмовник, врет и что он тот еще кусок говна. Личная неприязнь не может быть поводом для ареста, а найти убедительных доказательств того, что Таллум был причастен к побегу, не удалось.       Зато Эдран сумел оправдать другого храмовника — Адларда. Это положило начало своего рода дружбе, которая строилась не на симпатии, а на недоверии и неприязни к одному и тому же человеку.       Когда началась война, судьба решила посмеяться, и получилось так, что Эдран и Таллум — храмовники, которые терпеть не могли друг друга еще в Круге, стали заместителями Далтона, а того в свою очередь очень напрягала вражда между подчиненными.       Эдрану не нравились идея идти на север. Таллум же наоборот настаивал на этом. Храмовник-командир предполагал, что дело в его так называемых «связях». Возможно на севере у контрабандистов больше возможностей, так как там есть выход к морю, и, соответственно, пути к Вольной марке, также на севере расположен имперский тракт, идущий в Орлей. Гораздо выгоднее находиться возле торговых путей, нежели в центре Ферелдена.       Чутье подсказывало, что Таллум бросит их, когда дело запахнет совсем уж жаренным. С одной стороны, Эдран предвкушал, как будет твердить Далтону: «я же говорил», с другой стороны, если лучник устроил все это только ради личной выгоды… то ему не поздоровиться.       Эдран осматривал поле боя.Мертвые солдаты, большинство из них было заковано в броню, на грязных тканях и щитах у всех была эмблема с хищной птицей расправившей крылья, словно через мгновение, она схватит мелкого грызуна.       Эдран хорошо знал, кому принадлежит этот герб, слишком хорошо. Он, конечно, предполагал, что северный банн терпеть не может рыцарей Ордена, но что вот так переть в атаку да еще взяв с собой местных чародеев, даже не попытавшись выяснить, что и как.       «Какой-то идиотизм», — заключил Эдран.       Темнокожий храмовник посмотрел на почерневшие от пламени тела на земле. За время войны он навидался слишком многого: внутренности, изуродованные тела, птицы, отрывающие клювом кусочки плоти от мертвых и пытающиеся выклевать глаз — все это больше ни сколько не шокировало его. Оно вызывало другое чувство — раздражение. Мужчина устал смотреть на тела, на кровь, на раненых, на свежие развалины, на лица людей, которые волочились в армии, так как не видели ни каких альтернатив. Создатель как же ему надоело все это!       Это был изнурительный путь длинной в вечность, вначале которого были бойцы с жесткими принципами и идеалами. Затем рыцари шаг за шагом позволяли себе то, о чем помыслить не могли ранее. Вот, в какой-то момент, когда дело касалось выживания, мысли, что придется убивать местных жителей или детей-чародеев, уже не казалась чем-то вопиющим. Вид тел и крови перестал хоть как-то шокировать Эдрана. Наверное, это самое плохое, когда тебя не ужасают такие картины, а ты устаешь от них как от обыденной неприятности, вроде ржавчины на доспехах.       Эдран взглянул на тело банна. Стрела вошла чуть правее носа в щеку, глаза человека были распахнуты, казалось, что покойный пребывал в состоянии замешательства.       Сразу после сражения к банну бросился юноша в доспехах, очевидно, его сын. Парень был ранен - в его плече торчала стрела, но он, казалось бы, не замечал ее, склонившись над погибшим отцом. Густаф тогда схватил юношу за волосы, бросил в грязь несколько раз пнул и поволок к остальным пленным.       Эдран догадывался, что для парня потеря отца будет далеко не самой страшной вещью за сегодня. — Я успел… — послышался рядом знакомый голос.       Начал Адлард, затем приостановился, перевел дыхание после бега и сдул с лица непослушную прядь волос. — Что успел? — устало поинтересовался Эдран. — Поговорить с пленными, Густаф пока занят мальчишкой. Один из них рассказал, что на севере обосновалась банда храмовников, которая совершала набеги на местных, грабила и насиловала. — Храмовники-дезертиры могут вполне состоять в рядах разбойников, ровно как отступники - среди воронов или каких-то прочих банд наемников, — покачал головой Эдран. — И все же, какое совпадение, как раз в то время, как отряд Таллума двинулся на север, чтобы разведать обстановку. — Для Далтона - совпадение. Нужно что-то более весомое. — Что именно? — поинтересовался Адлард. — Почему банн решил, что нападавшие были именно храмовниками? Они что оделись в броню и начали читать молитвы во время грабежа и насилия? — устало огрызнулся Эдран. — Не знаю, я не успел выяснить, — виновато покачал головой храмовник с непослушной копной волос. — А надо было. — Честно говоря, сомневаюсь, что они смогут сказать что-то еще путное. — Значит, нужно допросить мальчишку, — заключил Эдран. — Возьми Мерси, парень ранен, да еще Густаф, который любит увлекаться во время допросов, ему нужна будет помощь лекаря. — Таллум пожалуется Далтону, что ты занимаешь не своим делом — Ха! Тогда, я припомню, что сегодня во время боя Таллум возомнил себя великим стратегом и принялся командовать лучниками.       Эдран двинулся в сторону шатров с пленными, вскоре к ним присоединился Адлард, за которым послушно плелась старая женщина, прижимая к груди какую-то бутыль, словно та была святой мощью, способной уберечь ее от всех напастей. Мерси-целительница кивнула темнокожему храмовнику, в знак приветствия или подчинения? Ее глубоко посаженные глаза и свисавшие вниз щеки вызывали у Эдрана невольные ассоциации с печальной собакой, породу которой он ни как не мог вспомнить. Когда они подошли к шатру, оттуда послышался хлопок и короткий вскрик.       Эдран подумал о службе в Ферелденском Круге. Последнее время он часто вспоминал о ней, в особенности себя прежнего, как он мыслил, каким принципам он следовал и какие границы ни за чтобы не переступил. Если о Таллуме у него изначально сложилось мнение как о скользкой гнилой личности, за которой нужно было следить, то на Густафа Эдран не обращал никакого внимания. В Круге здоровяка товарищи называли «своим в доску». Эдран же судил о нем, как о не слишком умном человеке, любившем пошлые шутки и глубоко философские споры на тему того у какой из чародеек жопа и сиськи лучше. Несмотря на пристрастие Густафа чесать языком часами напролет, ни за какими дурными действиями его не ловили. При всех своих личных недостатках бородатый храмовник был обязательным и хорошо исполнял приказы.       Ну а во время войны… Сложно сказать, когда Густаф резко поменялся, в самом начале или после того, как он побывал в плену у группы отступников этой зимой.       Эдран откинул ткань шатра, которая служила символической дверью.       Подросток с завязанными за спиной руками лежал уже на земле, возле перевёрнутого стула. — Я пришел допросить пленного, — произнес Эдран.       Бородач недовольно посмотрел в его сторону: — Ты должен заниматься нашими людьми… — Ты будешь мне указывать, что делать, — Эдран был выше рангом, единственный кто мог позволить себе с ним спорить - это Таллум, и, разумеется Далтон.       Густаф недовольно удалился. Адлард поднял упавший стул и усадил парня на него. У юноши половина лица была красной, один глаз практически не было видно из-за распухшего века. Движения, даже самые пустяковые, как моргание причиняли парню боль. Стрелу из юнца вытащили, а вот рану обмотать не удосужились.       «Зачем? Допрашивать ведь, значит - развлекаться по полной, да Густаф? — мысленно спросил его Эдран, подавляя внутреннее раздражение. — Приведи его в порядок. Вначале обработай рану на плече, — велел храмовник.       Мерси подошла к раненому и протянула бутыль, приговаривая, что «это сделает боль меньше». Затем она занялась его ранами.       Старая целительница не производила впечатления заботливой особы, скорее наоборот, всем своим видом она напоминала ту самую старушку, которая в твоей деревне знает всех и все грязные секреты, вроде тех, кто с кем спит, а даже если ты не был замечен ни за чем-то подобным, ее взгляд все равно тебя осуждает.       Несмотря на то, что Эдран думал о ней в каком-то таком ключе, с раненым юношей она вела себя как бабушка, у которой внук разбил коленку. Залечивая его синяки и раны Мерси говорила почти ласково, казалось вот-вот и она начНет гладить парня по головке.       «Интересно это материнский инстинкт или лекарский?» — мысленно задался вопросом Эдран.       Когда она закончила, храмовники приступили к расспросу. Вначале парень отвечал очень отрывисто, замолкал, словно долго обдумывал каждое свое слово. Затем процесс пошел быстрее, он начал говорить так, словно расслабится и его лицо перестало дергаться после каждого слова.       Юноша рассказал про набеги, что выжившие свидетели рассказывали, что нападавшие блокировали магию, отрезали уши, имущество куда-то забирали, женщи,н в особенности тех, что обладали магией, жестоко насиловали.       Эдран подумал о кражах — может быть, это условие таинственного связного Таллума, плата за столь щедрые припасы, которые кормят армию? Или банн насолил чем- то контрабандистам, с которыми Таллум ведет дело, и храмовники должны были выполнять за них грязную работу?       По поводу описания людей парень ничего не мог сказать, только по количеству. Что ж по этому параметру отряд Таллума вполне подходил.       Отрезанные уши. Эдран вспомнил, нечто похожим развлекались отступники, которых они убили этой зимой.       Когда юноша закончил, мужчина мысленно представил, как ведет диалог с Далтоном и понял, что всего перечисленного слишком мало, чтобы кого-то обвинять. А еще оставался пропавший храмовник, которого Эдран послал шпионить за Таллумом. Кто-кто, а его посланец точно бы просто так не дезертировал.       Поскольку тема с нападениями была исчерпана, храмовник решил подойти с другой стороны: — Я знал твоего отца, несмотря на всю его нелюбовь к нашему Ордену, мне жаль, что он погиб из-за этого недоразумения. — Ага, а с моим младшим братом, которого убили храмовники, только потому, что он — маг, тоже получилось недоразумение, — внезапно с вызовом бросил юноша.       Поведение парня изменилось, он был похож на тех, кто для храбрости пьет алкогольные напитки и лишь потом, когда напиток действует, начинают дерзить. Эдрана это не задело нисколько, юноша просто не представлял, сколько крови на руках храмовника, невинной в том числе, чтобы его пронять нужно было что-то посерьезнее. «Интересно, тот факт, что я испытываю вину, а Таллум — нет, Делает меня лучше него или нет»? — быстро подумал Эдран и тут как ни в чем не бывало, продолжил разговор: — У тебя ведь осталась мать, кажется, ее зовут Хелена. Верно? Она возглавит эти земли после смерти твоего отца. Ты ее последний сын и ты нужен ей. Я хотел бы передать тебя ей в знак того, что произошедшее — лишь глупая трагедия. Но моего мнения придерживаются далеко не все в этом лагере. — Вы не посмеете убить сына банна! — Как ты думаешь, на что способен человек, который допрашивал тебя ранее?       Парень задумался, надменная бравада тут же испарилась с его лица, на мгновение глаза парня стали стеклянными от страха.       Эдран выждал некоторое время, чтобы юнец успокоился, и вернулся в реальность, где пока что отсутствовал Густаф. — Как же ты не понимаешь, мне не интересна твоя семья. Меня волнуют местные целители, и все то, что с ними связано. — Я совсем не знаю о них. — Конечно, твоя семья годами укрывала от нас магов. А твой брат, когда попал в Круг, на удивление хорошо разбирался азах лекарства. Интересно, может твоя мать его научила, дар ведь может передаваться по наследству. — Это бред! — Парень почти промямлил. — Моя мать никогда не владела магией. Это она написала письмо о моем брате, чтобы вы оставили нас в покое. Отец ненавидел ее за это несколько лет подряд…       Вместо того, чтобы говорить дальше юноша зашатался как пьяный на стуле, его голова откинулась назад, а потом он просто упал на землю с открытым ртом.       Мерси не стала дожидаться гнева Эдрана и сама бросилась к юноше, она судорожно осматривала его.       «Она наверняка понимала, что парень мертв, но где-то в глубине души молила Создателя о том, чтобы произошло чудо, и парень все-таки выжил. Мерси прекрасно понимала, какую цену заплатит за свои ошибки» — подумал Эдран. — Похоже на отравление, но клянусь это не я, — прошептала она, прежде чем услышать прямое обвинение в своей адрес, старуха выпрямилась, взяла баночку и судорожно выпила ее содержимое. — Это был всего лишь отвар из эльфийского корня, видите, я сама его выпила, он уж точно не убьет. — Тогда что это за яд? — рявкнул на нее Эдран.       Женщина замолчала, она еще раз осмотрела мертвого юношу, особенно его язык, затем растерянно помотала головой. — Я с таким еще не сталкивалась, эльфийский корень способен нейтрализовать даже сильные яды, человеку будет все еще плохо, но это уже будет смертельным. — Это может быть болезнь? — предположил Адлард. — Без каких-либо симптомов, — покачала головой старуха. — Это точно отравление, но я понятие не имею, что это за зелье и как его ему дали.       «Неизвестный яд, просто великолепно! — подумал Эдран, не, сколько тревожно, сколько устало, словно ему предстояло отдежурить очередную смену после дня на ногах, а не искать возможного убийцу в лагере.       Допросить остальных пленных у них не получилось, так как Густаф и Таллум им этого не позволили. Эдран отослал Мерси в сопровождении храмовника, лечить раненых. —Ты же не думаешь что это она? — спросил Адард —Я не исключаю ее из списка подозреваемых. —Брось, ты сохранил ее жизнь семье, и теперь она изо всех сил старается и уж точно бы не стала так рисковать. —Тогда кто остается. Густаф? Зачем ему яд, если он мог просто добить его, а потом сказать, что тот помер ран и пыток. Никто даже бы не удивился, — почти фыркнул Эдран. — Не знаю, может это не он.       Эдран задумался вспоминая все происходящее после поле боя. Далтон тогда о чем-то беседовал с Таллумом и тот никак не контактировал с мальчишкой. Зачем такой сложный способ убийства, когда рядом есть Густаф? —Что ж займемся нашими прямыми обязанностями, — произнес Эдран. — Нужно подсчитать раненых, потери и понять насколько все плохо.