Закрой глаза

Гулкость бесконечных коридоров, иногда — легкий треск со стен, и тогда же тепло, приятно ласкающее лицо. Впереди путеводной нитью — шорох платья женщины и запах сирени. Хельга старается ступать бесшумно, чтобы ненароком не заглушить этого шороха, не потерять его и не остаться в каменной темноте. Внезапный скрип оглушает, съедает шаги провожатой, и голову на миг захлестывает страх — куда?! Мягкая прохладная ладонь ласково касается ее пальцев, ведет за собой. — Сюда, сюда вот… Здесь и вода нагрета, — воркует женщина, снимая с ее плеч плащ, развязывая тесемки платья. Привычным жестом сбросив сандалии, Хельга аккуратно ощупывает пространство перед собой: металлическая бадья. Теплая. А внутри — обжигающая вода. Женщина не торопит, позволяя девушке аккуратно забраться внутрь и сесть, а затем поливает из ковша ее волосы. Какие они? Знать бы… Впрочем, от рождения не видя ничего, она даже вообразить не могла, какой он — мир. И что такое «цвет». Приятно было ощущать чужие пальцы на своей голове, приятно слышать ласковый голос, поющий веселую песенку на незнакомом языке, и теплая вода после неожиданного холода — это тоже приятно. После ванны Хельгу закутали в мягкое пушистое полотенце, усадили на скамью и дали в руки чашку с теплым чаем и сдобную булку. — Как вас зовут? — рискнула она спросить, коря себя за то, что не задала этот вопрос раньше. — Наяра, — откликнулась женщина. — Ты не отвлекайся, ешь и пей. На празднике-то все больше пиво да вино, а куда тебе вино! Мала еще. — А что за праздник? Какое-то сражение было… — Нууу… Ты словно с луны свалилась! — протянула Наяра, и в голосе мелькнули нотки недоверия. — Правда, я не могу сообразить, отчего на тебе в разгар зимы летние одежды. Да и вообще откуда ты там взялась, ведь шла ты не с нами, да и не видела я тебя в Железных Холмах-то. Отвоевали Эребор у орков, наконец-то, слава Махалу! Теперь потомок Дьюрина воссядет на Каменный Трон, как раньше, и Гора оживет… Хельга слушала, понимая каждое слово, но вот в текст эти слова не складывались. Эребор? Дьюрин? Орки?! Но переспрашивать она не смела, страшась обидеть женщину, потому пила чай да кушала булочку. После нехитрой трапезы Наяра весьма споро переодела ее в чужое платье, слегка пахнущее табаком. Платье было длинным, в пол, и тяжелым. Плотная ткань шелестела, как у знатной дамы, и была гладкой и приятной наощупь. Волосы ее женщина зачесала кверху и что-то долго мудрила с прической, несколько раз несильно царапнув кожу головы шпильками. — Ну вот! Совсем другое дело. Ты тоненькая такая — просто загляденье, — умильно произнесла женщина. — Вот только одна деталь осталась. С этими словами она что-то накинула на ее лицо. Хельга испуганно вздрогнула и коснулась этого предмета руками — лента! Узкая атласная лента. Наяра легко завязала на затылке узел, поправила ленту спереди так, что она прикрыла глаза, и отошла на несколько шагов, должно быть, оценивая финальный вариант. — Да, так однозначно лучше! — уверенно произнесла она. — Ну пойдем, и так к началу опоздали, — она уверенно взяла ладонь Хельги в свою и толкнула вновь оглушительно заскрипевшую дверь. Девушка вновь споткнулась на лестнице, и Наяра едва успела ее подхватить. — Уже близко, лестниц больше не будет, — успокоила она, но Хельга и без того знала, что уже близко: шум и музыку она услышала задолго до нужного коридора. Людское многоголосье, громкая музыка, топот ног — все это оглушило девушку, как только она ступила на порог огромного помещения. Что оно было огромным, Хельга не сомневалась — здесь было много, очень много людей! — К вашим услугам… леди! — с секундной запинкой произнес высокий, немного мальчишеский голос. Она узнала его: лучник. — Благодарю, — Хельга присела в реверансе, глядя в сторону голоса, и не могла разобрать среди многоголосья, все стоит он тут или ушел. — Спасительнице моего брата почетное место возле короля! — возвещает голос, и снова чужая ладонь уверенно берет ее руку. Она подчиняется: в этом незнакомом шумном месте она слепа и глуха. Длинная деревянная лавка, громкий густой бас слева, справа- лучник, в руку ей тычется гладкий тяжелый холод — бокал? Да. По звону Хельга отчетливо слышит: не металл, не стекло — чистейший хрусталь, такой чисто-протяжный, словно ручей по весне. Она кому-то кивает — видят ли ее? — и подносит кубок к губам. Прохладное, сладкое, чуть щиплющее язык вино. — Знали мы, что придет этот день? — властный голос гремит злым весельем, вплетается звон кольчуги: он все еще начеку, он не снял доспеха. — Я не знал, но не переставал верить! Вы пошли за мной, мои братья и друзья, когда я не имел за душой ни гроша, пошли, оставив все, что обрели и что знали. Вы стали мне роднее родных по крови. И сейчас я хочу служить вам, как вы служили мне, и говорю: разделите со мной бессметные богатства Горы! Потому что то, что вы дали мне, стократ ценнее золота. Когда я… — мгновение тишины проходит почти незамеченным, но Хельга слышит тихий шепот тайны. — Вы не переставали верить в меня, и этот пир и эта победа принадлежат только вам! — Да! — гремит отовсюду. Звенят кубки, слышится смех, и Хельга осушает свой бокал вместе со всеми. Что бы ни случилось, это день победы и праздника. Она не может постоянно быть напряженной: ни один организм не выдержит такого. И она расслабляется, чувствуя, как притупляется мысль. Она устала, она напугана, она не понимает, что происходит, вокруг нее десятки… нет, пожалуй, сотни незнакомых людей. Перед ней стоит тарелка: она и не узнала бы, если бы кто-то сердобольный не положил туда восхитительно пахнущую жареную рыбу, и этого хватает, чтобы насытиться. А вино словно и не пропадает из ее кубка. Но она уже знает, кто это. Это лучник. Он умудряется говорить словно со всеми сразу, но иногда его рука слегка касается ее плеча, когда он тянется к чему-нибудь на столе. Однако рано или поздно ей становится жарко. Щеки пылают, голова кружится, а на лбу испарина. Здесь слишком душно от факелов, людей, очагов. Хельга приподнимается, с ужасом думая, как же она сможет пройти сквозь залу и найти выход… — Я провожу, — тихий голос слышен позади нее, и она доверчиво кивает. От провожатого терпко пахнет хвоей и немножко — табачным дымом. Но она не слышит его шагов, и это сильно пугает. — Я тоже их боялся в первые дни путешествия, — по-своему истолковав ее молчание, начинает он диалог. — Однако гномы только кажутся суровыми. На самом деле в большинстве вопросов они сущие дети, — это доброе ворчание, но Хельга спотыкается, услышав лишь одно слово «гномы». Саднит подвернутая голень, но она продолжает идти не сбивая шаг, лишь бы он не догадался… Где она? Ледяной ветер бьет в лицо, срывает шпильки, полощет волосы и подол ее платья, и Хельга вдыхает полной грудью. Ночь тиха, в ней лишь свист ветра, лишенного всяких запахов.