***
Дверь комнаты с шумом распахнулась, явив Шервин раздраженный лик прославленной Героини Невервинтера. — А ты не очень-то осторожна, Шер, — бросила Фэйт. — Могла бы и закрыться. Шервин, невозмутимо плескающаяся в бадье, доверху наполненной пеной, не преминула ответить. — Если бы я закрылась, ты бы сломала ногу, — сказала она, утирая пену с кончика носа. — Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы быть уверенной в том, что ты снова не заперла дверь, — сказала Фэйт, сбрасывая грязный плащ. Почувствовав приближающееся поражение, Шервин перевела тему. — Неважно выглядишь, подруга. Генд отказал? — Отказал, — сухо ответила Иллиан. — Это было ожидаемо. — Вот он задница, — сказала бардесса, вылезая из бадьи и абсолютно невозмутимо принимаясь разгуливать по комнате нагишом. — И как ты только… Шервин вовремя замолчала. Знаком к тому была кислая мина Фэйт. Самая кислейшая мина из всех возможных. Иногда Шервин даже казалось, что кислее мины она не видывала на всем Побережье Мечей. Видит Огма, об этом можно было писать балладу. — Прикройся уже, — ответила Фэйт, закатывая глаза. — Боги, ты порой просто невыносима! — Грех прятать такую красоту! — сказала Шервин, хохотнув. — Ладно, пожалуй, сейчас я пойду вниз и хорошенько выпью! — Шервин… — Иллиан не сдержала улыбки. — Да? — Оденься. — Точно… И как я могла забыть?***
На первом этаже пивной, в которой они с Иллиан снимали комнату, яблоку негде было упасть. И все же, Шервин была невероятно удачлива. Стоило ей спуститься, как она тут же увидела пустой столик в самом углу зала. Видимо, его недавно занимал мужчина. Видимо, тот самый, которого пару секунд назад пинком вышвырнули за дверь. Шервин пожала плечами и, виляя крутыми бедрами, направилась к вышеупомянутому столику. Достигнув цели, она села на табурет, оперлась спиной о стену и закинула ноги на стол. Шервин любила удобство, но иногда забывалась. Так же произошло и сейчас. — Эй, девка. Тебя что, мамка совсем манерам не учила, али по башке слишком часто били? — пробасил высокий коренастый детина прямо ей в ухо. Как рассудила сама Шервин — один из охранников сего милейшего заведения. — А ну убери ноги со стола! Да поживее. Или вылетишь отсюда, да так быстро, что я даже перднуть не успею! — Мда-а, — протянула Шервин, но ноги не убрала. — А вы и сами не блещете манерами, сударь. Как и умом, смею заметить. — Ты совсем охренела, сучка? Ты хоть знаешь, кто я такой? — Знаю. Ты — охранник. Лицо детины побагровело, а огромные руки сжались в не менее огромные кулаки. — Ты сейчас… — Тише-тише, дамы и господа. Проблемы? — вмешался высокий худощавый мужчина с рыжими, явно подкрученными усиками. — Вам не кажется, добрый человек, что не пристало так разговаривать с дамами? Вы ведь мужчина, все-таки. — Вали своей дорогой, проходимец. И в мужественность мою не тыркай, покуда не хочешь получить! А еще раз в ней усомнишься, так я достану и покажу тебе, какое у меня мужество! — Пожалуй, я воздержусь от сего зрелища, дружище, — хмыкнул усач, доставая несколько золотых из притороченного к поясу гамана. — Такая цена за спокойствие юной дамы тебя устроит? Глаза детины расширились. Казалось, он явно желал что-то добавить, но блеск монет быстро заставил его передумать. — Хватит,— пробубнил он, небрежно сгребая монеты с ладони мужчины. — Но смотри мне, без фокусов, иначе костей не соберешь! А тебя, сучка, я запомнил. Ты еще вспомнишь меня, помяни мое слово. Шервин фыркнула — и не с такими справлялись. — А ты как всегда в своем репертуаре, моя милая Шервин, — бархатным голосом проговорил усатый, усаживаясь напротив и любовно укладывая блестящую лютню на колени. — Ни дня без проблем. — Достопочтенный Теренс Тонкервилль, — ответила Шервин, склоняя голову набок. — И какими же судьбами вас занесло в наши края? — Не делай вид, что не знаешь, милая. — Теренс сверкнул светло-серыми глазами. — Я так же, как и ты, охоч до складненьких сюжетов. Не пристало, моя милая, ох, не пристало одному из лучших бардов Побережья Мечей упускать такие возможности! — И вправду. Как я могла забыть. Выпьем? — Мне стоит воспринимать это как «спасибо»? — Тебе стоит воспринимать это как «выпьем». Теренс умолк. Ухмыльнувшись, он обернулся через плечо, зыркнул на худенькую, совсем еще юную официантку и махнул ей рукой. Та поспешила подойти. — Бутылку самого лучшего вина, миледи, — сказал он, целуя девице руку. Официантка зарделась, затряслась и отступила на шаг. Шервин закатила глаза. — У н-н-нас нет вина, господин, — проблеяла девушка. — Так и что же у вас есть, скажи на милость? — Теренс показательно помассировал висок. — Медовуха, спирт и эль, господин. — Тащи эль. — Его голос прозвучал раздраженно. — На двоих. Выслушав пожелания клиента, девушка кивнула и быстро-быстро засеменила короткими ножками, желая как можно скорее удалиться. — Незачем было так с ней обращаться, Теренс. — Я всего лишь поцеловал даме руку. Любезность, Шервин. Обыкновенная любезность. Женщины это любят. — Вас, таких «любезных», у нее за день собирается как клещей на дикой собаке, — съязвила Шервин. — Не будь такой грубой, дорогая. Ты же приверженец искусства. — А мы не в балладе, Теренс, — сказала она, обворожительно улыбнувшись. — Реальность другая. Я пишу реальность. — Как благородно. Но да ладно. Может лучше расскажешь мне о своей подруге? О знаменитой Героине Невервинтера, победившей чуму и нашедшей культ, распространявший оную. Какая она? В народе говорят, что ее своей милостью отметила чуть ли не вся Триада. Я в эти глупости не верю, и все же, Шервин, как дела обстоят на самом деле? — Она обыкновенная женщина. Это все. — Не блефуй. Ты же знаешь, что я имею ввиду. — А я и не блефую. Иллиан действительно… — Не делай из меня простофилю. Она же лучшая в своем деле! — Не перебивай! — Шервин сурово зыркнула на Теренса. — Фэйт на самом деле самая обыкновенная женщина. Она так же, как и все женщины, сердится, вкушает пищу, мерзнет, устает, мучается регулами и покупает у знахарок Oxalis Infusum. Иллиан человек. Женщина. Самая обыкновенная. И да будет тебе известно, в Академии они была четвертой. Именно это ее и спасло. — Что ты имеешь ввиду? — Когда ты осознаешь, что ты не самый лучший, что есть кто-то, кто тебя превосходит, это помогает тебе стремиться вверх. Учит тебя выживать. — Да уж, действительно. Кому, как не тебе об этом знать… — Теренс подавил смешок. Шервин, в свою очередь, пропустила шпильку мимо ушей. — Скажи, дорогая, у нее есть какие-нибудь личные драмы? Особенности? Вкусы? Может, она любит женское общество больше мужского? Хотя нет, как же… До меня дошел слушок, что она крутит шашни с Аарином Гендом. С главным шпионом Невервинтера, стало быть. Это правда? — Знаешь, Теренс, ты бываешь ужасно надоедлив. — А ты ужасно скучна, но я ведь не жалуюсь, — Тонкервилль нетерпеливо отбивал пальцами по столу. — Ты лучше продолжай. Шервин разозлилась, но виду не подала. Лишь улыбнулась еще обворожительнее прежнего. — Да будет тебе известно… Теренс, — процедила она. — Если у Иллиан и есть какие-то личные драмы, то я никогда не рассказала бы об этом тебе, как никогда не воспела бы это в балладе. Я уверена, ты поступил бы иначе. Это раз. Во-вторых, если тебя так интересуют ее особенности, то слушай: Фэйт терпеть не может извечное условие опознания преступников, призывающее к отрубанию конечностей, и иногда этим приходится заниматься мне. Да, дорогой, так бывает. Такова жизнь. И опыт подсказывает мне, что на моем месте ты бы захлебнулся собственной блевотиной, прежде чем выполнил что-то подобное. Говоря же о чем-то более значительном… основной ее особенностью является осторожность. Порой излишняя, порой спасительная. Так что смирись, дорогой. Ты не сумеешь подобраться к ней близко. Никогда и ни за что. И я благодарю за это всех Богов. Шервин выдержала небольшую паузу, смерила Тонкервилля тяжелым взглядом, а затем продолжила. — А что до ее отношений с Аарином Гендом — не суйся в это, Теренс. Настоятельно рекомендую. Это не тема для очередной песенки. Не тема для сплетен. Просто не лезь в это. Я уже рассказала тебе все, что тебе нужно было знать. Рассказала самое главное. Подумай об этом. Тонкервилль рассмеялся. Глупо. По-козлиному, подумала Шервин. И это было странно, ведь по его внешнему виду сложно было сказать, что этот человек может смеяться так. — Шервин-Шервин, девочка моя. Само благородство. Я чуть не пустил слезу от твоих угроз! — Прислушайся к моему совету. Употреби его во благо. Вот увидишь, Теренс, жить станет легче. — О, нет. Только не говори, что именно поэтому ты так некрасиво поступила со мной в Лейлоне? Очередной твой поступок «во благо»? А я ведь, между прочим, снял тогда самую дорогую комнату. С видом на море. — С видом на мель, ты хотел сказать? — Шервин перевела взгляд вверх, посмотрела на высокий потолок, на тенеты, скопившиеся в углу, на трещинки в брусьях. Затем, глубоко вдохнув, она все-таки продолжила. — Нет, Теренс, если ты хочешь знать, дело не в этом. — И в чем же? «Как бы мне хотелось разбить твою самодовольную рожу, Теренс. Ох, как хотелось бы.» — Не люблю напыщенных гордецов, — Шервин заглянула ему прямо в глаза. — Вы думаете, что вы лучше всех. Что вы неотразимы настолько, что любая девица при виде вас готова броситься грудью на сеновал и раздвинуть ножки, а после родить чудненького розового младенца, который никогда не будет вам нужен. Вы думаете, что короли будут лизать вам задницы, а прекрасные принцессы строить глазки, лишь бы вы не написали в своей новой балладе о гонорее, подхваченной нерадивым королем или оспинах, красующихся на лице, как оказалось, не самой прекрасной девы. Вы думаете… Да что это я! Вы думаете, что мир принадлежит вам, и что все должно доставаться вам на блюдечке с золотой каёмочкой. Если хочешь знать, Теренс Тонкервилль, я поступила с тобой так, как поступила, лишь для того, чтобы показать тебе, кто ты есть и где на самом деле твое место. Очень надеюсь, что это тебя хоть чему-нибудь научило. Теренс насупился, подкрученные усы сжались вслед за губами, лицо побагровело. Он не находил, что ответить. Его это злило. Положение барда спасла вовремя подоспевшая официантка, пробубнившая что-то навроде «вотвашэль» и так же спешно удалившаяся. — Думаешь, ты чем-то лучше меня, Шервин? — проговорил он язвительно. Некогда бархатный голос вмиг стал совершенно иным. — Давай, скажи мне, чем ты лучше, милая моя? Таскаешься днями напролет с Героиней Невервинтера, поешь свои никому не нужные песенки и вертишь перед солдатами бедрами, пытаясь доказать всем и каждому, что ты на высоте. Но что же выходит на деле? Никто не знает тебя, Шервин. Твой мужчина тебя бросил. Твоей матери нужна не ты, а твои деньги. И я зуб даю, что до сих пор выступать тебе позволяют лишь потому, что ты знатная потаскуха. Да, дорогая, я неплохо осведомлен о твоей судьбе, и знаешь, какой у меня напрашивается вывод? Ты никому не нужна, Шервин. Никому. И песенки твои тоже никому не нужны. Медленно налив в деревянную, грубо сколоченную кружку эль, он продолжил. — Хочешь, я расскажу тебе, что ждет тебя в дальнейшем? В твоем светлом бардовском будущем? Ты сдохнешь, Шервин. Сдохнешь в грязной канаве. С перерезанной глоткой или выпущенными кишками. Если повезет, тебя даже не успеют трахнуть, а если нет… мне тебя заранее очень жаль. Если идти иным путем и брать в расчет мысль, что ты все же выживешь, то ты не продержишься и пары недель. Отринешь свои светлые убеждения и напишешь красивенькую, густо приправленную выдумкой песенку. Но и она тебя не спасет, слышишь? Потому что ты бесталанна, Шервин. И этого не изменить. Ты умрешь в нищете. Всеми забытой, никому не нужной старухой. Помяни мое слово. Наступило молчание. Долгое и тягучее. Порывистым движением Шервин схватила бутылку, плеснула в кружку эль и залпом ее осушила. Ей казалось, что если она этого не сделает, то обязательно сделает что-то другое. Что-то, что может привести к драке, перевернутым столам и одному трупу. Мужскому. — Нет, сукин ты сын. Это ты помяни мое слово. Когда я напишу свою балладу, а я ее напишу, она затмит баллады всех вас, скучных недоумков, только и умеющих приукрашать да выдумывать. Она будет реальной. Будет правдивой. Живой. Будет квинтэссенцией самой реальности. Жизни и смерти. Она будет сущей правдой, и ничто, запомни, ничто не сможет ее затмить. Потому что реальность, в своей полноте и в своей красоте, вытеснит ваши вирши. А жизнь следом вытеснит вас. Потому что вы беспринципные. Беспринципные настолько, что не стоите ни гроша. И да, Теренс, в наше время не выдумывает только мертвый. Так что нет в этом ничего особенного, слышишь? Только пыль на ветру. Она приутихла, немного успокоилась, а затем продолжила. — Попробуй, Теренс, хоть раз в своей жизни попробуй не лгать в своих чувствах. В своем призвании и творчестве. В том, чем ты так гордишься. Тогда и поговорим. Шервин встала из-за стола, небрежно бросила на стол несколько золотых — к слову, сумму в два раза большую, чем потратил Теренс. Пинком загнав табурет под стол, она сделала шаг вперед. Но потом обернулась. Всего на миг. — Помяни мое слово, Теренс. Ты еще вспомнишь меня. Когда я напишу о знаменитом «Клинке Нашера» и ее победах, мир не увидит слез более горьких, чем твои. Да, Теренс, ты обязательно вспомнишь. Вспомнишь меня в тот день, в тот самый миг, когда я напишу саму жизнь. Помяни мое слово.